— Как диссертацию, Илья Петрович, защищу, тогда подумаю. Нельзя идти в партию с неоконченным делом.

— Ну, быть по сему, — совсем уже весело сказал Водомеров.

Великанов молчал, он глухо и деланно покашливал, но Марина знала, что и он недоволен своим поведением, рад заговорить с ней другим тоном и не делает этого лишь потому, что не может преодолеть своего упрямства.

— И что же, Марина Матвеевна, с Бенедиктиным навсегда? — наконец спросил Великанов.

— Да, Захар Николаевич, навсегда, — твёрдо ответила Марина.

— А Григорий Владимирович был у меня утром, — помолчав, сказал Великанов.

— И у меня был, — вставил Водомеров.

— Потрясён… Придавлен и… рассчитывает на ваше благоразумие, — продолжал Великанов.

— Это его любимое словечко: благоразумие, — усмехнулась Марина.

— Я убеждён, что благоразумие не покинет Марину Матвеевну. Так ведь? — серьёзно спросил Водомеров.

— Конечно, Илья Петрович, — согласилась Марина. — Впрочем, я не знаю, что вы понимаете под благоразумием, — добавила она.

— Ах, Марина Матвеевна, — вдруг по-бабьи всплеснул руками Водомеров, и это выглядело так смешно, что она не сдержала улыбки. — Я буду откровенен с вами. По долгу руководителей нам приходится заботиться о многом: и о благоразумии сотрудников, и о выполнении плана научных работ, и о добром имени нашего учреждения…

Водомеров замялся, помолчал и, вздохнув, продолжал:

— Скажу прямо: если вы не примиритесь с Бенедиктиным, пойдёт проработка нашего института по всем инстанциям — от райкома до обкома. А осенью прогремим мы по всем партийным конференциям. Упомянут нас по такому случаю и на районной конференции, и на городской, и на областной. Ведь Григорий Владимирович не рядовой, он член нашего парткома, заслуженный фронтовик, в его научной судьбе мы заинтересованы, как ни в чьей другой. Такие люди нужны нашему институту…

— Чтобы прийти на смену нам, старикам, — вставил Великанов.

— Безусловно. В конечном счёте будущее института в руках научной молодёжи. Бенедиктину пока не хватает научного багажа, он спешит приобрести его, в этом он видит свою главную задачу, — продолжал Водомеров.

— И если вы помогли ему в этом, то честь и вам, — опять вставил Великанов.

— Да, да, честь и хвала! — энергично подхватил Водомеров. — И поймите, что наш институт и без того много упрекают: он-де отстаёт от запросов жизни, от роста области, мало выдвигает крупных проблем, медленно воспитывает новые кадры… И вдруг ещё такой факт прямо-таки аморального характера… С нас же за такой факт шкуру снимут!

Последнюю фразу Водомеров закончил глухо, на самых низких нотах, и на мясистом лице его было страдание.

Но страдание это не вызвало у Марины сочувствия. Она впервые поняла то, чего раньше не замечала: Водомеров боится критики. Все его старания примирить её с мужем подсказаны желанием уберечь себя от новых хлопот и беспокойства. Что же касается Великанова, то он обворожен Бенедиктиным и до поры до времени не хочет думать о нём иначе, чем думает.

Марине так всё это стало ясно, что весь разговор показался ей бесцельным. «Упрашивают и уламывают меня, как строптивую невесту, — подумала Марина, ощущая острое чувство неприязни к Водомерову и Великанову. — Уехать надо, чтобы не видеть и не слышать их», — пронеслось у неё в голове.

— У нас в институте до сих пор, Марина Матвеевна, на бытовом фронте, так сказать, было всё в порядке… — помолчав, продолжал Водомеров.

Марина поняла, что директор способен говорить на эту тему ещё битый час. У неё не было никакого желания больше слушать его, и, прервав Водомерова, она сказала:

— Как я поступлю дальше, Илья Петрович, я, право, затрудняюсь предположить. Но было бы хорошо и для меня лично, и для коллектива института в целом, если бы вы и Захар Николаевич разрешили мне уехать в экспедицию. Там, вдали от города и института, я могла бы подумать не спеша и о себе и о других. — Марине было противно произносить фамилию Бенедиктина, и она избежала этого. — Думаю, что и вам спокойнее было бы, Илья Петрович! Живя тут в такое время, я на самом деле буду возбуждать у некоторых излишний и нездоровый интерес.

Марина хитрила. Но хитрила не потому, что боялась того, чего боялся Водомеров. Ей хотелось в экспедицию!

Водомеров оживился, приподнялся в кресле и взглянул на профессора. Марина догадалась, что директор согласен отпустить её. Это по каким-то соображениям его вполне устраивало, но вот Великанов… Старик не любит менять своих решений даже тогда, когда это целесообразно.

— Думаю, Илья Петрович и Захар Николаевич, что я могла бы находиться в экспедиции не всё время, а лишь в период разворота работы, — сказала Марина больше для Великанова.

Водомеров опять взглянул на профессора и побарабанил пальцами по столу.

— А ведь это, пожалуй, приемлемый вариант. Улуюльская экспедиция имеет для нас большое значение. И на пленуме обкома у нас будет что сказать: экспедиция отправлена, возглавляет её один из ведущих работников института. Как, Захар Николаевич?

Марина затаила дыхание. Она думала, что Великанов вспылит, закричит ломким голосом подростка. Но этого не произошло. Великанов в упор посмотрел на Марину и сухо, официальным тоном сказал:

— Я согласен. Но учтите: ответственность за текущую работу с вас не снимается.

— В том смысле, что вы должны обеспечить нормальную работу на период вашего отсутствия, — уточнил Водомеров.

— Это само собой разумеется, — согласилась Марина.

— Ну вот и чудесно! — довольный общим согласием, весело сказал Водомеров. — Поезжайте, Марина Матвеевна, поезжайте! Я уверен, что в тайге, как говорится, на вольном ветерке, вся блажь из вашей головы улетучится. Ещё как будете жить с Бенедиктиным!

— Люди станут завидовать! — с доброй улыбкой воскликнул Великанов.

Глядя на сиявшего от улыбки Водомерова и на повеселевшего Великанова, Марина думала: «И откуда у них такое благодушие? За бабьи капризы мой поступок принимают. Ну, тем хуже для них!» Марине захотелось скорее уйти отсюда.

— Приказ не задержится, Илья Петрович? — спросила она.