— За автором остаётся право подписывать свой труд, как ему хочется, — подтвердил Ефремов и посмотрел на Филина, что означало: «Говорите дальше».

— Во-вторых, нам в редакции кажется, что товарищ Строгов сгустил краски в том месте своей статьи, где он говорит об отставании уровня научной работы. Особенно обидно для научных работников прозвучит обвинение в незнании нужд практиков и в нежелании учитывать опыт их исследований. Наши учёные немало поработали…

— Товарищ Строгов — новый человек в обкоме, ему виднее наши недостатки. А что касается обид, то критика не мармелад, от неё сладко не бывает.

— Научная среда — очень нервная среда, Иван Фёдорович. Попробуйте напечатайте такую статью, и все мы покоя лишимся. Начнутся звонки, жалобы, письма в ЦК… — Филин приподнялся, махнул рукой: уж, мол, кто-то, а я-то знаю, как это бывает.

— Я не помню ни одного случая из истории партии, когда бы большевики боялись обнажить противоречие, — сказал Максим, глядя Филину прямо в глаза.

— Мне такие факты тоже неизвестны. А вам, товарищ Филин? — Ефремов задал этот вопрос с едва заметной иронией.

— Историю партии, товарищ Строгов, я тоже читал. И, возможно, не меньше вашего, — с обидой в голосе отозвался Филин, снимая очки и протирая их клетчатым платком.

— Постыдитесь, Филин, своего тона, — строго произнёс Ефремов и, помолчав, добавил: — Дальше.

— В статье товарищ Строгов выдвигает вопрос о развёртывании на севере области, в зоне Улуюльского края, усиленных поисков ископаемых; причём речь идёт о каменном угле и о рудах. Мы советовались в порядке консультации с некоторыми представителями науки, они считают эту мысль абсурдной…

— С кем вы консультировались? — перебил Филина Ефремов.

— На такой точке зрения стоит профессор Великанов. Это крупнейший знаток нашей области. Он ещё тридцать лет тому назад исследовал границы Чуржинского каменноугольного района и пришёл к выводу, что на север этот район продолжения не имеет. Через десять лет профессор Веневитин попытался оспорить его, но потом отступил и признал точку зрения Великанова правильной. Ничего в этом Улуюлье нет, одна пустая земля! Таковы факты. Не я их выдумал.

— Но у профессора Великанова есть и противники, — вставил Максим.

— Кроме того, со статьёй знакомился член партбюро научно-исследовательского института Бенедиктин, — словно не замечая реплики Максима, продолжал Филин.

— Бенедиктин? Я такого учёного что-то не помню, — нахмурился Ефремов.

— Это молодой талантливый учёный. На него указывают как на преемника профессора Великанова. Он был лично у меня, и мы долго разговаривали. И вы знаете, Иван Фёдорович, в институте создаётся нездоровая обстановка. Там низвергают все учёные авторитеты.

— Неверно! Всё наоборот. В институте возникает настоящая деловая атмосфера, — горячо возразил Максим.

— Неделю тому назад у меня был Бенедиктин, а вчера я посылал в институт своего корреспондента. У товарища Строгова информация, вероятно, пристрастная, со слов сестры, — тонким голосом, явно желая уколоть Максима, сказал Филин.

— Сестра тут ни при чём. Я располагаю стенограммой одного ответственного заседания учёного совета института.

Филин поднял голову и посмотрел на Максима. По этому взгляду, озадаченному и растерянному, Максим понял, что редактор о заседании учёного совета по вопросу характеристики Улуюльского края ничего не знает.

— Институтом придётся заняться, — сказал Ефремов. — Но вот насчёт изучения природных богатств Улуюлья меня беспокоит другое. Не отвлечёт ли постановка этой проблемы от решения главных задач, стоящих там? Я имею в виду разворот лесозаготовительного хозяйства и расширение площадей под техническими культурами.

— И я о том же беспокоюсь. Я уже говорил об этом Строгову, — с живостью поддержал Ефремова редактор.

— В статье я особо подчёркиваю те задачи, о которых вы говорите, Иван Фёдорович. Одновременно с этим я пытаюсь выдвинуть задачу всестороннего и комплексного изучения Улуюльского края, и прежде всего по линии выявления запасов угля, руд и других ископаемых.

— Учёные смеются над этим. Я разговаривал… — закипятился Филин.

— Более дальнозоркие из учёных говорят, что смеяться они подождут, пока Улуюлье не будет исследовано вдоль и поперёк, — сдержанно отозвался Максим.

— Значит, вы настаиваете на своём? — спросил Ефремов, взглянув на Максима.

— Я считаю, что нельзя больше оставлять без внимания этот вопрос. Эта проблема уже стучится к нам в дверь. Я располагаю рядом документов.

— Хорошо. Пусть останется и это место статьи. В конце концов статья не директива. Что у вас ещё есть неясного? — проговорил Ефремов, посматривая на часы.

— Всё остальное, собственно говоря, Иван Фёдорович, менее спорно. Несколько неясен мне тезис Строгова относительно организации в таёжной части нашей области кедрово-охотничьих комплексных хозяйств. Что это за форма хозяйства? Не покушаемся ли мы тут на сельскохозяйственную артель? — скороговоркой сказал Филин, заметив, что секретарь обкома торопится.

— Вот это место статьи. Прочтите, Иван Фёдорович. — Максим отчеркнул два абзаца.

Ефремов не спеша прочитал их.

— Вы не правы, товарищ Филин, — наконец заговорил он. — Никакого покушения на сельскохозяйственную артель я здесь не вижу. Вот что здесь говорится: «Назрело время позаботиться о более широкой и плановой эксплуатации колоссальных богатств Сибирской тайги. Практики давно уже выдвигают вопрос о создании комплексных кедрово-охотничьих хозяйств, в которых должно быть разумно внедрено многоотраслевое производство (добыча кедрового ореха и переработка его на масло, добыча живицы, древесно-химическое производство, разведение и отлов зверя, птицы, рыбы и т.д.). На землях колхозов эти хозяйства могут быть колхозными. Но вместе с этим возникает задача создания государственных комплексных кедрово-охотничьих хозяйств. Учёные должны помочь практикам подсчитать ресурсы районов, в которых возможно развитие хозяйств такого характера, а также разработать научные основы ведения этих хозяйств». Что тут неясного?