— Давайте, Захар Николаевич, выпьем за тех, кто сегодня в Улуюлье! Выпьем за Соню, за мою жену и за сестру, наконец, за этого, как вы говорите, сумасброда Краюхина, человека, безусловно, отчаянного, — за всех тех, кто вместе с ними, кто помогает им!

Максим, говоря это, долил коньяком рюмку Великанова, а свою наполнил заново.

— За их здоровье и успехи! — горячо отозвался Великанов и на этот раз выпил свой коньяк залпом, даже с какой-то удалью.

«О, да он, видно, когда-то умел лихо выпить!» — отметил про себя Максим.

— А теперь, Захар Николаевич, хочется мне сказать вам несколько откровенных, дружеских слов, — помолчав, заговорил Максим, глядя своими серыми пристальными глазами в глаза Великанова. — Очень прошу вас, не поступайте так, как вы намереваетесь…

— То есть как? — Великанов не ожидал таких слов от Максима и от удивления чуть привстал.

— Не выносите пока на обсуждение коллектива свои размышления. Сегодня ваш единоличный авторитет, ваше уменье быть властным окажут на дело более сильное влияние. А дальше будь что будет! Поживём — увидим!

И Максим убедительными соображениями обосновал свой совет.

Вначале на лице Великанова отразилось недоверие. При всей своей симпатии к Максиму, появившейся с первой встречи в лесу, он считал, что Строгов из числа тех людей, которые возводят в святыню каждую партийную догму. Теперь же он убеждался, что неподвижными догмы бывают только у бюрократов или у дураков. Всё, что говорил Максим, казалось ему всё более и более убедительным. Конечно же, надо беречь время и силы во имя главной цели! О своих заблуждениях не поздно поведать миру и потом. Кстати, заблуждения эти останутся преодолёнными, и говорить о них будет проще… А теперь за дело, за работу! Ничего не скажешь, этот обкомовский представитель хитёр, как змий! Уж если ему, Великанову, не станут колоть глаза, что он оступился, отнесутся к нему с прежним доверием, то и он в долгу не останется! Он ещё сумеет показать кое-кому из своих недоброжелателей, как надо работать настоящему учёному!

Максим, разумеется, не мог знать, о чём думает Великанов, но по тому, как у профессора сдвигались брови, как он теребил свои всклокоченные баки, как он вскидывал на гостя близорукие глаза, полные то любопытства, то удивления, то беспокойства, то растерянности, Максим чувствовал, что Великанов не рассчитывал на такой поворот их беседы.

В сознании Максима жили слова, которыми он пользовался только в случаях крайней необходимости. Он строго берёг такие слова, как «партия», «коммунист», «Ленин», «родина», произнося их только в особых случаях. Он делал это не специально, без усилий — у него это строгое отношение к слову большого смысла было в натуре. Его внутренне коробило, когда тот или иной докладчик, а то и просто собеседник бросался этими дорогими словами. Но сейчас, под конец важной беседы с Великановым, Максим почувствовал, что наступил момент, когда эти слова могут своим огромным весом поддержать всё то, в чём ему необходимо было убедить Великанова.

— Вы помните, Захар Николаевич, с каким изумлённым восторгом писал о Сибири Владимир Ильич? Он писал, что на её просторах разместились бы десятки цивилизованных европейских государств… Он осуждал патриархальщину и дикость, которые царизм веками сохранял здесь, но я убеждён, что Ленин предвидел на десятилетия вперёд. Вы представляете, какой крупный шаг сделает наша Родина, если поднять Улуюлье?.. От вас зависит, Захар Николаевич, скоро ли это произойдёт. От вас!

Великанов встал и, схватив себя привычным жестом за подбородок, прошёлся по кабинету.

— Ну, Максим Матвеич, задали же вы мне задачу, — остановившись у письменного стола, произнёс он. Потом снова прошёлся по просторной комнате стремительной, не по-стариковски быстрой походкой. — То, что вы сказали, Максим Матвеич, — Великанов опустился на стул, — честно говоря, приходило и мне в голову. Вот, думалось, пойду в обком и прямо заявлю: за прежнее виноват, а быть в стороне дольше не могу. Чувствую, что Улуюлью не обойтись без меня… Да ведь вот духу не хватило, пока со стороны не подтолкнули…

— Как это хорошо, Захар Николаевич, что вы так думали! — воскликнул Максим, крепко пожимая руку Великанова.

Перейдя от маленького круглого столика к письменному столу, они до глубокой ночи работали над проектом записки, адресованной в обком партии, о реорганизации Улуюльской экспедиции и об усилении научно-исследовательской работы в северных районах области.

Максим отчётливо сознавал, что осуществить предложения профессора Великанова будет не просто. Ни институт, ни облисполком не располагали какими-либо свободными средствами, которые можно было бы немедленно вложить в Улуюлье. Нельзя было особенно рассчитывать и на помощь центра. Просить дополнительные ассигнования в конце хозяйственного года — это означало идти на риск. В центре могли не только отказать в средствах, но и строго напомнить, что все государственные фонды, как финансовые, так и материальные, распределяются заблаговременно. Правда, Максим по опыту знал, что центр на хорошее дело не откажет дать средства, по при условии, если возможности области будут максимально использованы. Поэтому-то Максим упорно и тщательно в течение трёх дней работал над изысканием этих ресурсов.

Подготавливая записку Великанова для обсуждения на бюро обкома, Максим решил сопроводить её проектом постановления: «О мерах усиления научно-исследовательской работы в Улуюлье». Строгов предлагал перегруппировать фонды самого института. Ему казалось целесообразным свернуть другие полевые исследовательские работы и все средства направить Улуюльской комплексной экспедиции. Кроме того, часть дополнительных средств мог выделить облисполком из своего резерва.

Максим предусматривал также оказание помощи Улуюльской экспедиции трестами и областными организациями. Так, например, управление лесного хозяйства располагало звеном лёгких самолётов, выполнявших сторожевую противопожарную службу. Если бы один из самолётов прикрепить к Улуюльской экспедиции, то он попутно обслуживал бы экспедицию воздушной связью. Возле Мареевки можно было легко найти аэродром. К реке Большой примыкала чистая поляна. Были случаи, когда здесь удачно садились и взлетали тяжёлые санитарные самолёты. Катер и моторную лодку Максим предполагал получить через трест «Высокоярсклес», который содержал свой небольшой мелкотоннажный флот. Катер и лодку не нужно было гнать из областного центра, они имелись у леспромхоза «Горный» и находились на стоянке в верховьях Таёжной, по соседству с отрядами экспедиции. По намётке Максима грузовики для экспедиции должно было выделить областное дорожное управление, которое ещё год тому назад развернуло работы по реконструкции тракта Высокоярск — Притаёжное — Мареевка.