Бенедиктин вскочил со стула, схватил свой чемодан, тюк с постелью, портфель и, скрипя зубами от злости, вышел.

Марина посмотрела ему вслед, и ничто: ни жалость, ни сочувствие, ровным счётом ничего — не шевельнулось в её душе. Так надо было сделать, и так она сделала.

Через полчаса Марина вошла в штаб экспедиции. Бенедиктин, нахохлившись, сидел возле своих вещей в углу.

— Чем вы намерены заняться? — спросила Марина, открывая ключиком стол, в котором лежали её бумаги.

— Я прибыл в распоряжение начальника экспедиции. Как ты решишь… Как вы решите, — поспешил поправиться Бенедиктин.

— Хорошо. Я направляю вас в ботанический отряд, который работает по правобережью Таёжной, в районе Заболотной тайги. Там найдётся вам работа по специальности. У нас крайне слабые представления о растительности того района.

— А Софья Захаровна там же? — не дав Марине договорить до конца, спросил Бенедиктин.

— Нет, она выехала в том же направлении, но в другое место.

— В таком случае есть просьба — не от меня, конечно, а от профессора, Захара Николаевича… Он очень беспокоится за дочь и просил меня быть по крайней мере поблизости от неё.

— Софья Захаровна в полной безопасности… А вас послать туда я не могу. Нет дела.

— Но когда такой человек просит, то ваша обязанность — выполнить.

— Я прежде всего отвечаю за работу.

— Просит научный руководитель института!

— Просьба непосильная.

— Просьба начальника равнозначна приказу!

— Тогда я предпочту ослушаться начальника.

— Вы знаете что, Марина Матвеевна, вы слишком много на себя берёте.

— Я считаю наш разговор бесполезным.

— Но я намерен…

Трудно сказать, сколько ещё времени Бенедиктин надоедал бы Марине своими домогательствами, если бы в комнату не вошла пожилая женщина — посыльная из правления колхоза.

— Меня послал председатель, Терентий Петрович, — заговорила женщина, едва переступив порог. Грудь её высоко вздымалась, она шумно дышала. — Велел спросить вас: не надо ли что отправлять на Таёжную? От колхоза туда подводы сейчас идут со снастями для рыбаков.

— Ну вот, Григорий Владимирович, и оказия! Отправляйтесь с этими подводами. Другого такого случая не будет, придётся тащиться по тайге пешком.

Не дожидаясь, как к этому отнесётся Бенедиктин, Марина повернулась к женщине.

— Передайте, пожалуйста, Терентию Петровичу, что я прошу возчика подвернуть к нашему дому. Мне нужно отправить вот этого товарища.

— Передам. Беспременно передам, — закивала головой женщина и заторопилась из комнаты.

Бенедиктин был ошеломлён всем происходившим и долго смотрел на Марину молча.

— Так скоро… А я хотел поговорить с тобой, Мариночка… Поговорить по душам, — наконец тихо сказал Бенедиктин. Он подошёл к столу, за которым сидела Марина, постоял, ожидая её ответа, но, не дождавшись, отступил назад.

Марина, чуть приподняв голову, взглянула на него. Бенедиктин стоял в раздумье, не зная, чем ещё можно обратить на себя внимание. Он был одет, как городской охотник-любитель: сапоги с длинными голенищами, брюки с шевровыми леями, спортивная курточка с бесконечными «молниями» и вдоль и поперёк. Через плечо на узком коричневом ремешке висел в новом кожаном футляре фотоаппарат.

«Вырядился-то как! Ну, подожди, комары сотрут с тебя лоск», — с внутренней усмешкой подумала Марина и нарочно низко склонилась над папкой.

Бенедиктин тяжело зашагал по комнате, вначале очень медленно, потом быстрее; затем он остановился напротив Марины, желчно сказал:

— Твоё упрямство я объясняю одним: ты ревнуешь меня к Софье, конечно же, ревнуешь!

Марина посмотрела на него серьёзным взглядом, покачала головой, с сожалением проговорила:

— Надо же так любить себя! Буквально до умопомрачения… Несчастный!

Бенедиктин только этого и ждал. Он вскинул руки, сложил их по-наполеоновски на груди, собираясь сказать что-то длинное и, с его точки зрения, важное. Но в открытое окно послышался скрип телеги.

— За вами едут, — сказала Марина.

Бенедиктин с отчаянием махнул рукой.

— Эй, кто там у вас на Таёжную? Выходи! — раздался голос возчика.

Максим шёл по густому сосновому лесу. После короткого, но сильного ливня, пронёсшегося вечером, в лесу было свежо и влажно. Деревья, кусты, цветы, травы стояли чистые, опрятные, тщательно промытые до корней упрямыми струями дождя. В канавах и ложбинах поблёскивали лужи, покрытые лесным мусором, принесённым сюда потоками воды. В лужах плавали хвоинки, листики, куски коры, похожие на заплатки, кедровые скорлупки, паутинки, сучки самых причудливых и неожиданных форм, в виде маленьких человечков, змеек с поднятыми головками, игрушечных домиков. Густотерпкий настой запахов, стоявший тут в знойные дни, улетучился, и сейчас в лесу разливались и благоухали топкие, щекочущие ноздри ароматы смолы.

Для Максима летом на природе не было другого, более увлекательного занятия, чем собирание грибов. Он шёл медленно-медленно, присматриваясь к земле, покрытой травой, слоем рыжей хвои, прошлогодним жухлым листом кустарников. Острый взгляд схватывал каждую пядь пространства. В одной руке Максим держал сплетённую из гибкого краснотала корзину, в другой — тонкий длинный прут. Вдруг его глаза останавливались на коричневом или нежно-жёлтом пятнышке, мелькнувшем сквозь зелень травы. Осторожно разгребая прутиком стебли и листья земляники, вязеля, пырея, метлицы, Максим убеждался, точно ли он наткнулся на гриб. Если ошибки не было, он опускался на колени, осматривал гриб и, если тот оказывался молодым, нечервивым, срезал его под самый корень узким острым ножом. Ощущение, которое возникало у Максима, когда он брал гриб в руки, было ни с чем не сравнимо. Пожалуй, только ребёнок, которому вдруг свалилось счастье завладеть какой-то необыкновенно интересной игрушкой, поразившей его, испытывал такую же полноту удовольствия, которую испытывал Максим. Ему приятно было разгребать траву, скрывавшую гриб, приятно смотреть на него, ощупывать его рукой, приятно было взять гриб на ладонь, почувствовать кожей его холодок, а потом не спеша положить его в корзинку в рядок с другими грибами.