В первый же день по прибытии экспедиции в Мареевку исполком сельского Совета переехал в новый дом, построенный правлением сельпо под контору, а свой дом, принадлежавший когда-то купцу Тихомирову, уступил экспедиции.

Дом был большой, крестовый, рубленный в «замок», с двумя широкими крыльцами из крепких лиственничных плах, с разными перилами под покатой крышей, на фигурных прочных стойках. Дом был удобен тем, что имел два входа: один, парадный, в восточную половину, второй, со двора, в западную часть дома.

Председатель сельсовета Севастьянов посоветовал Марине разместить штаб экспедиции в той части дома, которая имела парадный вход, а вторую половину дома занять под квартиру.

— Вам, Марина Матвеевна, как начальнику экспедиции, нельзя жить далеко от штаба. Народ будет и днём и ночью с делами идти. По себе знаю, — сказал Севастьянов.

Марина так и сделала. Оправдалось и предупреждение председателя сельсовета. Работы было так много, посетителей шло столько, что Марина не всегда успевала пообедать.

Первую неделю заняли организационные хлопоты. Хотя население Притаёжного района встретило экспедицию с большим сочувствием, но всё-таки укомплектовать штаты оказалось делом не простым. Колхозы и учреждения неохотно отпускали людей, желавших временно перейти на работу в экспедицию.

Ярое сопротивление оказал Марине директор Веселовского лесхоза: он решительно отказался отпустить в экспедицию лесообъездчика Чернышёва.

Марина обратилась за помощью к Максиму. Вскоре в экспедиции была получена копия телеграммы облисполкома, в которой предписывалось всем руководителям советских и хозяйственных органов Притаёжного района оказывать экспедиции всяческое содействие.

Только в середине второй недели (вместо двух-трёх дней, как это предусматривалось планом) отряды экспедиции выехали в поле.

В ответ на донесение Марины, что практическая работа экспедиции началась, директор института Водомеров прислал авиапочтой многословное письмо, в котором указывал, что нерасторопность, допущенная начальником экспедиции с разворотом исследований, крайне тревожит руководство института. В письме Водомеров строго предписывал: «Принять исчерпывающие меры к быстрейшему преодолению организационной неразберихи и безусловно выполнить план исследований, памятуя, что вложены огромные государственные средства, не менее нужные народу в другом месте».

Марина читала письмо Водомерова с чувством негодования. Будь у неё меньше неотложной работы, она немедленно ответила бы директору, но времени на ведение переписки никак не хватало.

Перечитав через день-другой директивы Водомерова, Марина поняла то, что вначале как-то ускользнуло от её сознания: письмо Водомерова было подсказано желанием застраховать себя на случай, если работа экспедиции пойдёт плохо и вышестоящие органы предъявят институту какие-либо претензии. Руководство, мол, института своевременно сигнализировало и указывало, а начальник экспедиции не обеспечил. «Ах ты страус пугливый!» — подумала Марина о Водомерове, и его письмо вызвало теперь уже не возмущение, а усмешку.

— Куда же вы исчезли, Алёша? Две недели я разыскиваю вас по всему Улуюлью, — пожимая руку Краюхина, говорила Марина.

Краюхин стоял перед ней смущённый и обрадованный. О том, где он был и что делал, можно было судить по его костюму. Старые армейские сапоги от ходьбы по траве и кустарникам порыжели, зелёная выцветшая гимнастёрка была вся в пятнах от смолы и какой-то красящей почвы, брючишки со свежими швами на коленях давно потеряли свой первоначальный вид и были того цвета, который можно определить только приблизительно как серый.

Алексей похудел. Скулы его круглого лица заострились, волосы отросли чуть не до плеч. От загара он был коричневым, под цвет своих карих глаз. Руки Краюхина заскорузли, огрубели, покрылись ссадинами и царапинами. Но взгляд его был отчаянно весёлым, и от всей его ладной фигуры, перехваченной в тонкой талии офицерским ремнём, веяло силой и здоровьем.

— Всё-таки приехали?! Молодец вы, Марина Матвеевна! Пробили стену!

— Моих заслуг в этом нет, Алёша! Сама жизнь подталкивала. Ну, у вас-то как? Садитесь, пожалуйста.

Марина усадила Краюхина на табуретку, а сама опустилась на деревянный жёсткий диван, стоявший у стены. Они вдруг замолчали, не зная, с чего начать разговор.

— Вы где были-то, Алёша, в последние дни? Почему никто о вас ничего не знает? — наконец спросила Марина. — Ведь не я одна вас искала. Ищет вас по каким-то партийным делам и Притаёжный райком.

— Жил в тайге, Марина Матвеевна, на Таёжной, в районе Тунгусского холма. А последние десять дней вместе с одним старожилом Улуюлья, Мареем Гордеевичем Добролетовым, осматривал таёжные озёра. Когда-то староверы находили там уголь.

— И что же у вас нового? — Марина не в силах была сдержать своего нетерпения.

— Подождите, Марина Матвеевна, всё расскажу по порядку.

— Слушаю вас, Алёша. — Марина села поудобнее, а Краюхин открыл офицерскую сумку, туго набитую бумагами, вытащил тетрадь в клеенчатой обложке и принялся задумчиво её листать.

Он рассказывал о своём житье-бытье в Улуюлье подробно, день за днём. О многом Марина знала из его писем к ней и Софье, но только теперь она поняла, какую важную работу проделал молодой учёный.

Слушая Краюхина, Марина вспомнила свою беседу с Водомеровым перед отъездом из Высокоярска. Она предложила директору института организовать в составе Улуюльской экспедиции геологическую группу под руководством Краюхина. Водомеров ответил отказом: штаты экспедиции утверждены, программа работ также, нецелесообразно возвращаться к этому вопросу снова, тем более что в состав экспедиции входит топогеографический отряд.

— Я должен вас предупредить, Марина Матвеевна, что ни я, ни Захар Николаевич не одобрим никакого самоуправства с вашей стороны ни в отношении перестановки штатов, ни в отношении какого-либо изменения плана исследований.

Это были последние слова директора, которыми он заключил своё напутствие начальнику экспедиции.