Максим слушал Артёма, а думал о своём. «В чём же всё-таки дело? Или я отрываюсь от реальной почвы, или Ефремов не чувствует, что наступило новое время и перед областью стали другие задачи», — размышлял Максим.

На пленуме первый секретарь обкома Ефремов подробно рассказал о задачах, которые стоят перед партийной организацией области. В конце своей речи он дал оценку некоторым выступлениям. О выступлении Максима он сказал:

— Товарищ Строгов — я имею в виду нашего, обкомовского, — не во всём прав. Мы не можем согласиться с его отношением к так называемой текучке. Надо понять, что без хорошо налаженной текущей работы у нас не может быть никакого серьёзного разговора о перспективах развития области. Текущая работа — это наша дорога в будущее. Иных путей туда не существует. Вот почему нужно поддержать всех товарищей, которые критиковали Притаёжный район и областные организации по конкретным вопросам нашей деятельности.

И всё! Ни единым словом Ефремов не обмолвился относительно основной мысли Максима. Неужели Ефремову не ясно, что жизнь не позволит держать дальше производительные силы области в скованном состоянии?

Артём не замечал, что Максим занят какими-то своими раздумьями и потому молчалив. Он продолжал увлечённо говорить, перескакивая с одной темы на другую.

Уже дома, за чаем, Максим спросил брата:

— Скажи, Артём, что ты думаешь о моём выступлении? Непонятно мне всё же, почему первый секретарь по существу никак не отозвался на мои предложения.

— Я тебе скажу, Максюша: ты дельно выступил, но всё-таки немножко теоретически.

— Что же у меня было теоретического? — удивился Максим.

— Ты так сказал: «Притаёжный район и вся Высокоярская область малопроизводительны, они должны давать продукции в два-три раза больше».

— Ну какая же это теория?

— Это? Конечно, теория! Все отнеслись к этому как к лозунгу. Ты знаешь, что такое увеличение продукции в два раза? Это, братец мой, нелёгкое дело…

— А разве я сказал, что это лёгкое дело?

— На это потребуются, Максюша, годы. Кстати, когда ты говорил, Грумов в президиуме заметил: «А Строгов-младший куда более широкая натура, чем Строгов-старший». А Ефремов ему отвечает: «Так он же на то и философ, чтоб жизнь охватывать в астрономических масштабах». Ну, посмеялись они добродушно, без всякой злости… Они к тебе, Максюша, неплохо относятся, ты это заметь. Ефремов сказал: «Он у нас умница!» — поспешил успокоить брата Артём.

— Да я и не обижаюсь, тем более на шутки. А всё-таки это показывает их позицию. Они думают, Артём, что рост производительности пойдёт в довоенных темпах, но они ошибаются. Жизнь их серьёзно поправит. Вот увидишь: не пройдёт и года, как Высокоярской области обстановка продиктует новые требования. Вспомни тогда наш разговор!

— Вспомню, Максюша! А только ты всё-таки хватил: в три раза! Сознайся, что увлёкся, преувеличил. Бывает, конечно, с нашим братом такое, — поглядывая на Максима ласковыми, смеющимися глазами, сказал Артём.

— Нет, не преувеличил! — снова загорячился Максим. — И более того: преуменьшил. И хочу тебе сказать вот что: если не хочешь отстать от жизни, подготовь себя к крутому повороту.

— Ты так говоришь, будто бы только что побывал в Центральном Комитете!

— В Цека я сейчас не был, но зато Ленина помню. Вытекает это из его трудов, из хода всей нашей жизни…

— Ну, я отступаю. В теории ты меня на обе лопатки в два счёта положишь.

Братья молча допили чай и поспешили лечь спать. Но сон их был недолгим. Глубокой ночью послышались телефонные звонки. Артём соскочил с кровати босой, в нижнем белье, заторопился в соседнюю комнату, где стоял телефон.

— Ты спи, Максюша, это, наверное, меня из Притаёжного второй секретарь вызывает, расспросить о пленуме хочет…

Но Артём ошибся. Звонили не из Притаёжного, а из обкома.

— Кто это полуночничает? — спросил Максим, когда Артём вернулся в спальню.

— Что-то загадочное, Максюша! Звонил помощник Ефремова, обрадовался, что я ещё не уехал. Велел в девять утра явиться в обком. Говорит, что пленум будет продолжаться. Я спросил, в чём дело. «Узнаете, говорит, утром». Просил тебя известить.

Максим был удивлён не меньше Артёма.

— Интересно! Таких случаев я не помню: вечером пленум закрыть, а утром начать его снова.

— Ну, поживём — увидим, — зевнул Артём и принялся укладываться на кровати.

Остаток ночи братья провели беспокойно, в полудрёме. Поднялись рано, разговаривали о том о сём, а думали об одном и том же: «Что же могло случиться? Зачем же снова собирают пленум обкома?»

Минут за тридцать до назначенного времени Максим и Артём были уже в зале. К их удивлению, все секретари райкомов и члены обкома, приехавшие из области, уже собрались.

Кое-кто, увидев Максима, бросился навстречу, полагая, что он как работник обкома знает, что произошло ночью. Но Максим только руками развёл.

В девять часов пришли Ефремов и члены бюро обкома.

— Товарищи! Мы решили продолжить работу пленума в связи с некоторыми чрезвычайными обстоятельствами, — начал Ефремов. Вид у него был озабоченный и усталый. — Вчера вечером получена особо важная телеграмма. Центральный Комитет партии и правительство сократили топливные фонды, отпускаемые для Высокоярской области. Вызвано это необходимостью решительно усилить помощь делу восстановления хозяйства районов, подвергавшихся немецкой оккупации.

ЦК и правительство выражают надежду, что высокоярские коммунисты не растеряются перед лицом новых трудностей, сумеют мобилизовать местные ресурсы и этим самым уменьшат напряжённость топливного баланса страны. Центральный Комитет и правительство ставят перед нами задачу — в ближайший год-два полностью обеспечить область своим топливом, с учётом перспектив её промышленного развития…

Максим и Артём сидели рядом. Артём склонился к брату, горячо зашептал ему в самое ухо:

— Вот они, новые требования, Максюша! Ты только в сроках немного ошибся.

— Подожди… давай дослушаем до конца, — тоже шёпотом попросил Максим, увлечённый тем, что говорил Ефремов, и слегка отодвинулся от брата.