Говорухин открыл свой ежедневник, чтобы посмотреть своё расписание на день. Ближе к обеду у него должна была состояться встреча с информатором. Тот постоянно сливал ему что-нибудь этакое, — например, выстрелившую историю про певицу Лабудану, которую пьяной за рулем задержали местные гаишники после того, как она на своем внедорожнике врезалась в киоск. После у него было свободное время. Лёша стал думать, чем бы его занять.

Его хлопнули по плечу. Он развернулся на стуле и увидел перед собой Ивана Храмова, одну из главных звёзд журналистского холдинга «ЖИЛАЙВ». Тот, по собственному обыкновению, был одет с иголочки, сверкая своей улыбкой, достойной попадания если не в рекламный ролик Orbit, то в рекламный ролик Five. Храмов сделал свою славу на политических очерках и критичных ответах оппозиции. Когда в двенадцать часов гремели куранты, то вспоминали именно Храмова, настолько хищной акулой пера он был, хоть и получал в ответ за свои материалы косые взгляды от коллег. При личном разговоре с Говорухиным, когда давно, еще в другой жизни, на вопрос Лёши о том, почему он взялся за этот «деревенский туалет» он отвечал, мол «народ сам выбирает, какую информацию ему хавать. Если свиньи хотят жрать бисер, пусть жрут и не выделываются. Они сами всё заслужили, а журналисты просто винтики в древней машине». В последнее время Храмов вел себя немного странно — иногда он с трудом слышал, когда его откликали, и путал кружку с кофе и стакан с канцелярией. На вопрос, что с ним творится, отвечал уклончиво, и сразу переводил тему в другое русло, старался всех отвлекать и отвлечь в первую очередь себя. Вот и сейчас он смотрел будто в сторону, а не на Говорухина, саркастично спрашивая: «Чем гуру отечественной журналистики займется сейчас?»

Алексей шёлкнул пальцами, и Храмов повернулся в его сторону. Спрашивать о странном поведении он не стал, сказал лишь что-то, что у прачки всегда найдется работа, особенно в этом мире. Храмов кивнул и пошел к своему рабочему месту в дальнем углу офиса.

Скоро этаж наполнился дребезжанием телефонов, стуками от соприкосновения пальцев с клавиатурой, писком копировальных машин и утомительными разговорами по телефону. В соседнем кубикле коллега Говорухина, имени которого он не знал, возбужденно кричал в трубку:

— Авария?! На шоссе?! Трупы есть?! А пострадавшие!? Крови много!? Окей, сними всё это, но чтоб жести было побольше! Давай давай! Пока менты не приехали! Сколько!? За 50ка и сам, блядь, могу туда съездить и всё отснять! Двадцать пять! Ладно, ладно! Тридцать рублей! Моё последнее предложение! Забились! НОМЕР! НОМЕР КАРТЫ ВМЕСТЕ С ВИДОСОМ СКИНЕШЬ! Идёт!? Отлично! Буду ждать!

Коллега с грохотом рухнул в свое кресло, потирая руки. Отдышавшись, он взгромоздился со своего кресла и тяжелым шагом отправился на перекур.

В это время Говорухин разглядывал стрелки часов, дожидаясь момента, когда он сможет уйти из редакции и не обращать внимание на суету вокруг. День был крайне непродуктивный. Он сделал подборку из инстаграмов звезд шоу-бизнеса и стал думать о том, чем он занимается по жизни. У него бывали такие периоды рефлексии. Периодически, раз в полгода, иногда чаще, он занимался тем, что наблюдал за тем, как его мечты и его взгляды на мир рассыпались домиком из кард. Последние месяцы он только и занимался тем, что пытался найти ответ на вопрос: «А это правильно?», приобретший странную горечь.

От скуки он подошел к Храмову — тот что-то быстро перебирал на своей клавиатуре, на его мониторе был наклеен значок «Единства», в карандашнице одиноко валялась ручка с символикой той же политической партии, на столе также были небрежно разбросаны визитки высокопоставленных лиц, и хоть Говорухин хорошо знал эстаблишмент, некоторые номера оказались для него незнакомыми:

— Поаккуратней с этими визитками, Ваня, а то не дай Бог, люди вроде меня начнут звонит людям вроде них, — Говорухин вскинул голову к потолку, — и дышать им в трубку. Господин Храмов, можете посвятить меня в свое ремесло?

Храмов засмеялся и рукой подозвал его наклониться:

— Смотри, что мы, собственно, делаем. Мы пишем историю, — последнее было сказано с особым предыханием, — вот есть у нас расследование Перевалова на Долгорукова, всеми нами любимого мэра. Можем ли мы оспорить факты? Нет, доказательства на лицо. Что же мы можем сделать? Мы можем написать историю об одном персонаже, чьи имя и фамилия совпадают с переваловскими. Эссе, где мы убираем факты за скобки, и рассуждаем о его мотиве. Чем же он руководствовался? Скорее всего он просто еще один эгоцентричный маньяк с манией величия и алчной жаждой власти, социопат, мимикрирующий под устройство нашего общества, человек, которого нужно воспринимать всерьез, потому что он сделает всё ради своих политических целей. И вообще какой мужик будет влезать в частную жизнь других людей.

— Ты же в курсе, что ты сейчас описал Долгорукова? — с любопытством спросил Говорухин

— Йеп, — поддакнул ему Храмов, — главное, чтобы получатель этого не понял и удовлетворился нашей историей, нашим, так сказать, нарративом.

— О, какие модные словечки тут у нас, видимо, кому-то пошла на пользу либеральная журналистская школа за океаном

— Ну.. — Храмов в мечтательной задумчивости закинул голову, — кому-то на пользу идут пельмени с водкой, мне вот СПА, физические процедуры в Европе и перенятие опыта наших «западных партнеров-шарлатов», — звезда ЖИЛАЙФ спародировал гнусавость Грабина, любившего повторять фразу про партнеров.

Храмов потом добавил: «Первым схватился за дрожжи, и бей их кнутом сколько хочешь. Слова не скажут»

А затем спросил:

— Поможешь вычитать мне текст?

— Что, Ворд перестал всё подчеркивать? — пошутил Говорухин,

— Просто… — Храмов замялся, — и выложить…

— Окей, — он постарался произнести это как можно безмятежней. С Храмовым действительно творилось что-то странное. В частности, в тексте постоянно повторялась опечатка «Пеонвалов», и слова напечатаны будто бы вслепую. Пройдясь по тексту, Говорухину еще пришлось влезать в аккаунт Храмова, чтобы выложить статью — тот сделался беспомощным, погруженным в собственный кошмар.

В этом время стрелки часов перевалили за полдень. Взглянув на них, Говорухин надел свое старое пальто и серой шерсти, взял свою сумку, кинул её на плечо и быстрой походкой направился к выходу, попутно вызывая такси. В коридоре его окликнул знакомый, несший куда-то несколько листков А4:

— Лёша, ты ведь в центре живешь?

— А тут же центр? — отшутился Говорухин, — да, да, что такое?

— А случайно, не на Сакко и Ванцетти?

— Допустим.

— У вас там младенец пропал, украли его, пока не нашли… Может сгоняешь, запишешь?

— Извини, — Говорухин побледнел и почувствовал тошноту, — не могу, дел невпроворот.

— А, окей, попрошу кого-нибудь другого.

Но Говорухин, не дослушав, уже быстро спускался по лестнице.

На улице он увидел Подрулина, тот стоял в курилке, выкуривая очередную сигарету и нервничал:

— Что случилось, Арсений Палыч? — иронично спросил журналист,

— Да не нравится мне всё это нихуя, Лёша, ой как не нравится. Надо было оставаться в отпуске подольше, чтоб под удар не попасть.

Подрулин очень часто устраивал себе отпуска, чтобы подлечить нервы. Однако ни жена, ни любовница не помогли ему найти какое-то душевное успокоение. С тех самых пор как он возглавил «ЖИЛАЙВ» несколько лет назад он набрал вес, поседел и обрел лысину.

Говорухин понимающе кивнул и ответил:

— От кого удар-то ждёте, Арсений Палыч?

— Да ото всюду, Лешёнька, никому нельзя доверять, все предатели, все свидетелями пойдут! Ты сигарету будешь?

— Нет, я бросил. Но вы же со мной говорите. Откуда удар ждать?

Подрулин посмотрел ему в глаза и отвел свою голову в сторону:

— Оттуда, Лёша, из-за Перевалова. Колонка боюсь недостаточно обличительной была. Вот они возьмут меня за фаберже, а что я им в ответ: «Да как его, этого жида треклятого, за фаберже брать?»

Тот посмотрел на Говорухина вопросительно, ожидая ответа, но вместо этого он произнес: