Все было не очень понятно, а объяснять никто особенно и не хотел, знали – не поймет, пока сам не увидит и не испытает на своей шкуре. Эту истину я осознал позже, обнаружив, как почти невозможно объяснить и рассказать там не побывавшим что-то о жизни в Афгане. Зато «афганцы» всегда понимали друг друга с полуслова, а то и без них. Хотя у каждого был свой Афган, но общее находилось всегда.

На следующий день меня по очереди вызывали и со мной беседовали все начальники, начиная с командира полка, поставили на все виды довольствия. На складе РАВ (ракетно-артиллерийского вооружения) получил и расписался за автомат 5,45-мм АК-74, без штык-ножа, как сказали, бесполезного для офицера, и пистолет ПМ, тоже нужный только для того, чтобы застрелиться. Патроны и гранаты не выдали, сказали, что в подразделении их достаточно, а на первое время возьму у сослуживцев. Так и оказалось. Мой друг с удовольствием достал из-под койки две «эфки» (оборонительные гранаты Ф-1, их зовут еще «лимонки») и четыре магазина, скрепленные изолентой по два, а также самодельный нож-бебут, обоюдоострый, в кожаных ножнах. По примете расплатился я с ним за холодное оружие им же подаренными несколькими мелкими афгани. На вещевое довольствие поставили, но ничего не дали, кроме хлопчатобумажной панамы и солнцезащитных очков. Специальная летняя полевая форма на склады еще не поступила, поэтому офицеры и прапорщики на построения ходили в полевой форме установленного для Союза образца, а на боевые действия и в повседневной жизни – кто что достал. Парадная форма, как и ожидалось, так и осталась в чемодане и со временем вместе с ним куда-то и сгинула.

А к моему другу в этот день прилетел сменщик, его война, к счастью, закончилась. Забегая вперед, скажу, что наша дружба продолжалась, встречались в академии, отпусках, на учениях, работали вместе на «гражданке», уволившись из армии. К огромному сожалению, он умер на операционном столе, во время операции на сердце, умер в пятьдесят шесть лет – сердце не выдержало, наверняка на нем были шрамы и от Афганистана.

Мое знакомство со страной продолжалось. У дивизии была зона, у полка – полоса, у батальона – участок ответственности. В пункте постоянной дислокации (ППД) находился один батальон, управление и штаб полка, отдельные роты. Батальон, расположенный в ППД, назывался оперативным. На него возлагались задачи ежедневного реагирования на обстановку, для этого выделялись силы от взвода до роты. Примерно раз в месяц батальон действовал в полном составе совместно с саперами, связистами и при поддержке артиллерии. Артиллерийский дивизион находился в охранении вокруг расположения полка побатарейно и повзводно. Также в охранении стояли и подразделения зенитчиков, прикрывавшие как полк, так и аэродром.

Два других батальона повзводно, а где и ротами располагались вдоль основных дорог, по которым шло снабжение войск. У нас один батальон прикрывал маршрут на восток, один – на юг. В городе, центре провинции и зоны, стояла рота, которой мне предстояло командовать.

Танковый батальон ротами и взводами усиливал мотострелков. Основной задачей был контроль за обстановкой вокруг поста и участка дороги. Действия охранения должны были быть надежными, активными и эффективными. Через неопределенное время батальоны менялись, это делалось не по графику, а в зависимости от эффективности выполнения задач и от командования батальонов, то есть какие командиры больше подходили для выполнения тех или иных заданий. Конечно, еще это зависело от офицеров, их подготовки, готовности и умения эффективно действовать в той или иной обстановке, ну и офицерского коллектива, сплоченности и взаимопонимания между командирами и подчиненными. Так что смена батальонов всегда была болезненна и непредсказуема по своему конечному результату.

За мной пришли две боевые машины пехоты (БМП) из города, где стояла рота. Приехал командир роты, которого я сменял, и мы выехали в расположение. Из полка в город вели две дороги: главная и верхняя. Расстояние до города было около 20 километров. По какой дороге ехать, зависело от многих обстоятельств. В основном использовалась главная дорога, некогда асфальтированная, но с большими выбоинами, ямами и колдобинами – все оттого, что по ней довольно часто проходила гусеничная техника, да и ремонта не было с мирного времени. Мне еще в полку рассказывали, что обе дороги довольно опасны: главная – тем, что в ямах между асфальтом ставили мины; верхнюю почти не минировали, но мест для засад «духов» было больше, к тому же она проходила через не контролируемый нами район города, где часто подвергалась обстрелу. По времени дорога заняла где-то около часа, и мы въехали в расположение роты.

Я хочу более подробно рассказать о расположении и условиях жизни подразделений, на которые возлагались задачи охраны и обороны городов. В штабе армии мне пояснили, что в таких условиях и с такими задачами существует не более четырех подразделений во всем Афганистане. Рота была поставлена в город через месяц после ввода войск. Место расположения было определено на юго-западной окраине города, в летней резиденции брата Амина. У самого края обрыва стоял двухэтажный дом примерно 25 на 12 метров, перед домом располагался парк с аллеей, бассейн без воды, две-три небольшие хозяйственные постройки, с юга и севера овраги, за оврагом с юга – кладбище, за оврагом с севера – жилые постройки города, дувалы и завод «Спинзар» («Белое золото») по обработке хлопка. От комендатуры, а рота выполняла и некоторые комендантские функции, до центра города 1–1,2 километра.

Город являлся центром провинции, имел радиально-кольцевое строение. Центром была площадь, так называемый круг, от него шли дороги – на север в Союз, на юг, как я уже говорил, две дороги к аэродрому, полку и далее – на Баглан и Саланг. Сразу за окраиной города от главной отходила дорога на запад на Даври-Рабад и Таш-Курган, Мазари-Шариф. На восток дорога вела на Ханабад, Тулукан и Файзабад. Это направление контролировал наш батальон, а дорога называлась «дорогой смерти» из-за постоянного минирования и засад.

Важными объектами в городе являлись гостиница «Спинзар» и хлопкозавод, построенные еще англичанами в конце девятнадцатого века. В гостинице находились наши партийные и военные советники, советники ХАДа (афганского КГБ), должностные лица партийного комитета НДПА провинции и северо-восточной зоны.

Второй по значимости, а может быть, и первый, это как судить, был завод по приему и переработке хлопка. Хлопок шел в Союз, это было стратегическое сырье, и колонны с хлопком были объектом очень пристального внимания и наблюдения. Формирование и отправление колонн держалось в строгом секрете. Точное время отправления колонн от хлопкового завода, как правило, знали только три человека: директор завода, уполномоченный ЦК НДПА по северо-востоку и командир роты, так как охрана колонн возлагалась распоряжением командира дивизии на него (то есть уже на меня). Остальными объектами были: зернохранилище, тюрьма, электростанция, казармы батальона Царандоя (внутренних войск) и сама комендатура. Позже, с июля, когда прибыла группа «Каскад», вилла, где она дислоцировалась, также вызывала интерес у душманов. Расположение роты было обнесено ограждением из колючей проволоки, на опасных участках были поставлены сигнальные и противопехотные мины. Солдаты жили в палатках в естественном овраге, так что огонь из стрелкового оружия был не опасен. Офицеры и прапорщики обитали в двух комнатах на втором этаже здания. На первом этаже располагалось караульное помещение и дежурная часть, где круглосуточно находились связисты. Дежурный и начальник караула назначались из офицеров.

Контакт с дивизией и полком поддерживался по засекреченной автоматической связи (ЗАС), для этого роте был придан экипаж БТР-50ПУМ. Связь с экипажами БМП роты и приданных мотострелковых и танковых взводов осуществлялась по Р-123. Телефонная связь с афганским руководством и аппаратом наших советников была налажена как с использованием прямых номеров, так и через телефонную станцию. Нашу частоту 300 и позывной «Береза» знали все, кто находился в городе или каким-то образом проезжал через него, так как быстрая помощь могла прийти только от нас.