Перейдя мост, Цзялинь направился в южную часть города, где продавали главным образом свиней, рис и овощи. Народу здесь было меньше, чем на центральном рынке, в основном крестьяне, так что однокашников он вряд ли встретит. Но когда Цзялинь проходил мимо автостанции, вся кровь вдруг бросилась ему в голову: у дверей станции он увидел Хуан Япин и Чжан Кэнаня, с которыми прежде учился в одном классе. Скрываться было уже поздно: они заметили его и пошли навстречу.
Цзялинь в ярости был готов отшвырнуть от себя корзину с пампушками, однако бывшие одноклассники уже приблизились, и ему пришлось пожать Чжан Кэнаню руку. На вопрос, что он делает здесь с корзиной, Цзялинь тут же соврал, будто идет к родственнику.
Хуан Япин горячо воскликнула:
– А ты здорово шагнул вперед! Я читала в районной газете твои очерки и, признаюсь, позавидовала! Главное – стиль превосходен, я даже выписала себе несколько отрывков…
– Ты все еще преподаешь в деревенской школе? – спросил Чжан Кэнань.
Цзялинь мотнул головой и горько усмехнулся:
– Нет, меня заменили бригадирским сынком, так что я сейчас превратился в рядового коммунара!
– Выходит, для учебы и творчества у тебя совсем мало времени? – обеспокоилась Хуан Япин.
– Чего-чего, а времени у меня хватает! – все с той же горькой усмешкой продолжал Цзялинь. – Ведь сказал же один поэт: «Мы заступами пишем стихи на безбрежном теле земли!»
Одноклассники прыснули, оценив его юмор.
– А вы в командировку? – спросил Цзялинь, чувствуя, что в их отношениях, прежде чисто товарищеских, появилось что-то особенное.
– Я – нет. Это Кэнань едет в Пекин, чтобы купить для своей организации цветной телевизор. А я просто гуляю… – ответила Хуан Япин, несколько смущенная.
– Ты все еще работаешь в отделе продовольствия? – обратился Цзялинь к Чжан Кэнаню.
– Нет, недавно меня перевели в продмаг.
– Не просто перевели, а повысили, сделали начальником, точнее – заместителем директора! – вмешалась Хуан Япин, насмешливо скривив губы.
– Да, – как ни в чем не бывало подхватил Чжан Кэнань. – Так что если тебе понадобятся редкие сигареты или вино, я постараюсь организовать. Других способностей у меня нет, а организовывать кое-что умею. Ведь в деревне сейчас трудно достать что-нибудь приличное.
И хотя сказал он это достаточно дружелюбно, Цзялинь, уязвленный своим нынешним положением, усмотрел в его словах подвох, желание подчеркнуть собственное превосходство. Он мигом вспыхнул, ответив довольно высокомерно:
– Если мне что-нибудь понадобится, достану сам, а не буду утруждать однокашников!
Чжан Кэнань нахмурился. Хуан Япин, чувствуя, что разговор не клеится, поспешила перевести его на другую тему:
– Цзялинь, если сегодня после обеда у тебя будет время, заходи к нам на радиостанцию, поболтаем! С тех пор, как мы закончили школу, ты ни разу даже не заглянул к нам. Я вижу, ты все такой же гордый!
– Вы сейчас возвысились, а я стал простым крестьянином, мне до вас не дотянуться! – снова понесло Цзялиня. Когда он чувствовал себя униженным, он говорил очень резко и язвительно. Чжан Кэнань уже не мог выдержать этого. На счастье, по радио как раз объявили, что началась продажа билетов на его рейс, он мигом пожал Цзялиню руку и скрылся. А Хуан Япин немного замешкалась:
– Я в самом деле хочу с тобой поговорить… Ты ведь знаешь, я тоже люблю литературу, но сейчас работаю дикторшей и упражняюсь в языке только устно. За эти годы ни одной вещицы не написала… Итак, обязательно приходи!
Ее приглашение звучало вполне искренне, однако Цзялинь неизвестно почему продолжал дуться.
– Если будет время, зайду. Ну, тебе пора провожать Кэнаня, я пошел!
Девушка мгновенно покраснела, как будто ее вымазали краской:
– Я вовсе не провожаю его. Я пришла встречать одного родственника…
Она явно лгала. Цзялинь больше ничего не сказал, а только кивнул головой и пошел. Ему было смешно, что и он, и Хуан Япин выдумали почти одинаковую ложь. «Ну что ж, иди к своему родственнику, а я к своему!» – говорил он себе, но под влиянием этой встречи погрузился в воспоминания о школьных годах.
Хуан Япин была старостой их класса, а он – ответственным за учебу, поэтому общались они довольно часто. К тому же они оба хорошо учились, любили литературу и уважали друг друга. А с Чжан Кэнанем он не был так близок, только играл с ним в одной баскетбольной команде.
Хуан Япин родилась в южной провинции Цзянсу, ее отец был большим человеком – начальником уездного ополчения и членом укома[6]. Когда его перевели сюда, дочь переехала вместе с ним и попала в один класс с Цзялинем. Она была типичной южанкой: подвижной, сообразительной, контактной и в то же время не вульгарной, так что вся школа засматривалась на нее. А Цзялинь, хоть и не ездил никуда, но очень много и жадно читал. От природы мечтательный, устремленный во внеземной мир, он был любознательнее и свободнее своих одноклассников. Хуан Япин быстро заметила это и, естественно, сдружилась с ним. Ему тоже нравилось разговаривать с ней, потому что до сих пор он не встречал таких девочек. Большинство его одноклассниц были слишком скованны и серы, говорили только о еде и одежде, да и учились хуже мальчишек, так что его мало интересовали. А с Хуан Япин можно было поговорить и о только что прочитанном романе, и о музыке, и о живописи, и о международных проблемах. Ребята время от времени болтали об их отношениях, но на самом деле Цзялинь вовсе не выходил ни за какие рамки. Единственное, чего он не мог преодолеть в общении с Хуан Япин – сознания своей неполноценности, потому что он не обладал достатком и общественным положением, в отличие, например, от Чжан Кэнаня. Родители Чжана были видными людьми в уезде: отец – заведующий уездным отделом торговли, мать – заместителем начальника аптекоуправления. Чжан Кэнаню тоже нравилась Хуан Япин, но он чувствовал, что надежд у него мало.
Вскоре все они закончили школу, однако в вуз никто из их класса не прошел: ребята, приписанные к деревне, вернулись в свои родные места, а городские постепенно устроились на работу в уездном центре. Чжан Кэнань поступил в отдел продовольствия, Хуан Япин, хорошо говорившая на литературном языке[7], стала дикторшей на радиостанции. Перемены в судьбе развели Цзялиня и Хуан Япин далеко друг от друга. Хотя от деревни до уездного центра рукой подать, практически это были два разных мира.
Начав работать в деревенской школе, Цзялинь каждый раз, когда слышал по радио звонкий голос Хуан Япин, испытывал грустное чувство. Постепенно это чувство ослабло, но однажды кто-то из бывших однокашников сказал ему, что Япин, наверное, крутит любовь с Кэнанем, и Цзялиня снова охватила безотчетная грусть.
Сейчас, встретив их у автостанции, он особенно расстроился: шел с корзиной в руках и лихорадочно шарил глазами по сторонам, чтобы не наткнуться еще на кого-нибудь из прежних друзей. Дойдя до перекрестка и влившись в людской водоворот, он все-таки встретил знакомого, но на этот раз не всполошился. Когда Ма Чжаньшэн, ответственный за образование в их коммуне, неловко пожал ему руку, Цзялинь даже подумал: ну и плевать, что Ма видит его с этой позорной ношей, – пусть поглядит, до чего они его довели!
На вопрос, что он здесь делает, Цзялинь четко ответил: иду торговать пампушками. Более того, достал из корзины одну пампушку и сунул в руки Ма Чжаньшэну с таким удовлетворением, как будто это была граната, которая сейчас взорвется и отомстит за него. Ма принял пампушку обеими руками, но тут же затолкал ее назад в корзину и растерянно поскреб подбородок, уже начавший обрастать щетиной:
– Цзялинь, ты, наверное, презираешь меня! Я и сам чувствую себя так, будто мне в душу помоев набухали, а вылить их некуда. Давно хочу сказать тебе одну вещь, да все не решаюсь, а сейчас скажу! – Он отвел юношу в сторонку, к велосипедной мастерской, снова поскреб подбородок и тихо продолжал: – Эх, Цзялинь, ты, наверное, не знаешь, что начальник нашей коммуны Чжао и ваш Гао Минлоу – старые друзья. Хотя один и подчиняется другому, а все равно не разлей вода. Несколько лет назад Минлоу некого было пристраивать в учителя, поэтому тебя и взяли, а теперь у него сын школу закончил, вот Минлоу и повадился к нам бегать. Чжао, ясное дело, постарался для друга. Сам знаешь, в последние годы идет урегулирование экономики, государство старается из деревни кадров не брать, поэтому каждое учительское место на счету. Минлоу, ясное дело, должен был своего сына пристроить, а в соседнюю деревню его никто бы не взял, оставалось только тебя уволить. Объявлял об этом на совещании я, но ведь решение-то не мое – я человек маленький. Так что ты на меня не сердись!
