Они и были друзьями. Но глубоко в подкорке у него сидел демон из детства и тихо нашептывал обрывки старых песен, которые затягивали только по особым поводам, мелочные замечания, возведенные в степень святости оттого, что их многократно повторяли правильные люди, сидя вокруг одного костра. Это было в те дивные дни, когда он еще не подрос настолько, чтобы что-то понимать, и его бедный мозг не был напичкан правилами, которым, как в глубине души ему всегда казалось, нельзя следовать, – о том, например, чтобы не жать руку троллю. Но теперь те, кто застукал и поймал его, стояли между ним и его надеждой на новую жизнь после смерти. Они владели ключами от иного мира и в два счета могли вышвырнуть его в беспредельную пучину гинунгагапа, где ждали страшные существа, истязатели, обладавшие безграничной изобретательностью и долготерпением.

Нога затекла. Он пошевелился и сказал:

– Прошу вас. Я знаю, что натворил много плохого и сбился с пути, и может, я недостоин называться гномом, но если вы дадите мне шанс, я все искуплю. Пожалуйста, умоляю вас, снимите с меня оковы, и я обещаю сделать все, что вы попросите.

Тишина в пещере стала гуще, плотнее, как будто набиралась сил. Сколько времени он здесь провел? Годы? Секунды? В этом был самый ужас темноты. Она все поглощала, превращала в аморфную субстанцию, в которой все переплеталось, вспоминалось, а затем терялось.

– Хорошо, – произнес голос. – Мы заглянули в твою нечистую душу и готовы дать тебе последний шанс. Но имей в виду: других не будет. – Голос чуть смягчился и добавил: – Так следит за тобой. Можешь поесть, еда прямо перед тобой. А затем ступай прочь и знай, что Так пребудет с тобой. Помни, что отвернувшимся от Така не будет пощады. А когда Таку понадобится твоя помощь, с тобой свяжутся.

После редкого, тяжким трудом заработанного вечера, проведенного наедине с женой, Мокриц на следующее же утро пустился в путь на глиняной лошади, в компании Из Сумерек Темноты, уцепившегося за его спину.

Они скакали галопом, и что-то в големе-лошади беспокоило Мокрица фон Липвига. Такой лошади не было цены, когда требовалось быстро достичь места назначения. Если, конечно, смириться с тем, что стремена ни капли не спасали, и всаднику оставалось только цепляться изо всех сил до окончания поездки – в сущности, простая задача. Даже править было необязательно – за тебя все делал коннавигатор: назови ему место назначения, и он благополучно доставит тебя куда надо. Глиняное существо не издавало ни звука, не требовало воды и овса, а когда в нем не было необходимости, просто стояло и терпеливо ожидало.

Но тут Мокриц догадался, что его смущало. Он брал и ничего не отдавал взамен. Мокриц вообще-то особо не вникал в концепцию кармы, но он слышал об этом и сейчас чувствовал, как давит на него ее многотонный груз. Лошадь только отдавала, а он – только брал… «Нет, чушь собачья, – одернул он себя. – Ложка ведь не ждет, пока ты скажешь ей спасибо, верно?» «Да, – возразил Мокриц сам себе, – но ложка все же кусок железа, а глиняная лошадь – лошадь». Мокриц погрузился в размышления. И подумал: «Интересно…»

Вскоре после пересечения границы они добрались до того места, где заканчивался железнодорожный путь. Облегченно выдохнув, Мокриц и гоблин слезли с лошади, и внезапный порыв подтолкнул Мокрица задать существу вопрос.

– Ты разговариваешь? – спросил он, чувствуя себя как-то глупо.

И услышал ответ, прозвучавший не из лошадиного рта, а прямо из воздуха:

– Да, если захочу.

Гоблин хихикнул. Мокриц проигнорировал его и продолжил свой допрос:

– Ага, уже кое-что. Может, ты хочешь порезвиться на просторе или, как там заведено, травушку-муравушку пощипать, и все такое?

– Если тебе угодно, – раздался ответ ниоткуда.

Мокриц возразил:

– Но как тебе угодно?

– Не понимаю, что это значит.

Мокриц терпеливо вздохнул.

– Тут неподалеку я приметил ручеек и какие-то заливные луга, и ради спокойствия собственной души я бы хотел, чтобы ты отправилась туда и побегала в свое удовольствие.

– Конечно, в свое удовольствие, если тебе так угодно.

– Да ради всего святого, мы же здесь о воле твоей говорим!

– У лошадей нет ничего святого, господин. И я хочу напомнить, что мне не требуется получать удовольствие.

– Ну, так сделай это ради меня, пожалуйста, хорошо? Покувыркайся по цветочкам, поржи, поскачи, еще как-нибудь развлекись. Не для твоего удовольствия, а для моего спокойствия, сделай одолжение, ладно?

Он проводил взглядом лошадь, скрывшуюся в полях.

За его спиной загоготал Из Сумерек Темноты.

– Ну ты и фрукт, господин Мокрица, освободитель рабов. Интересно, что его светлость обо всем этом скажет?

Мокриц пожал плечами:

– Съязвит, пожалуй, но от пары капель желчи еще никто не умирал. Витинари и сам вполне себе борец за свободу, разве что не за мою.

Поглядев на железную дорогу, Мокриц удовлетворенно отметил, что рабочие бригады под чутким руководством воспитанников Дика Кекса неуклонно продвигались вперед, укладывая очередной участок дороги в направлении Щеботана.

Чтобы отправиться дальше, Мокрицу и Из Сумерек Темноты пришлось проехаться на дрезине, которой самозабвенно управляли двое юных железнодорожников, – это была смешная и любопытная конструкция, колеса которой катились по свежеуложенным рельсам, еще не до конца усевшимся в земле.

Они пересекли границу, сделав лишь короткую остановку, чтобы разобраться с формальностями, которые состояли в том, что они кивнули пограничникам со словами:

– Мы проедем, да, парни? – после чего те на секунду оторвались от садово-огородных работ, чтобы махнуть им руками и пропустить.

Там, где заканчивались рельсы, их встречал старик с телегой, готовый доставить их, как и было условлено, до самого шато. Старик не скрывал недовольства насчет присутствия гоблина в своем чистеньком транспортном средстве, хотя речь шла, собственно, о простой телеге.

Маркиз поджидал их на пороге шато и широко улыбнулся, завидев Мокрица. Но, заметив его спутника, сморщил нос.

– Кто это? – спросил маркиз тоном светской львицы, которая обнаружила в своей тарелке часть чьего-то щетинистого тельца.

– Это Из Сумерек Темноты.

Из Сумерек Темноты нахально салютовал маркизу.

– Из Сумерек Темноты, господин Мур-Кис. Нехилое местечко ты себе отгрохал. Очччень даже нехилое. А за запах не переживай. Я привыкну.

После неловкой паузы маркиз промолвил:

– Мон дью.

– Не, господин Мур-Кис, какой же я бог, – возразил Из Сумерек Темноты. – Я просто гоблин, лучший из тех, что тут есть, так-то. Я и в хозяйстве пригожусь, – звонко и саркастически продолжал гоблин. – А еще, господин Мур-Кис, я живой. Если меня уколоть – разве из меня не пойдет кровь? Впрочем, если меня уколоть, то в ответ я вам и сам что-нибудь расколю, ничего личного.

Раскатистый хохот маркиза огласил окрестности. Одного у гоблина было не отнять. Он умел растопить лед. Хоть целый айсберг.

Маркиз протянул ему руку и сказал:

– Аншанте, месье Из Сумерек Темноты. Любишь ли ты вино?

Гоблин задумался.

– С улитками?

Уже поднимаясь по ступенькам каменного крыльца, маркиз отвечал:

– Увы, этого у нас в ассортимент нет. Насколько я понимаю, твой народ любит, чтобы в вине плавала улиточка, но, к сожалению, не могу предложить ничего подобного.

– Не беда, выпью, что нальют, премного благодарен. И чтоб ты знал, господин Мур-Кис, они не мой народ, они твой народ. Я анк-морпоркский паренек. Видел коня с яком 41, все как положено.

В предвечернем солнечном свете вид на стланик с террасы открывался изумительный.

– У вас много гоблинов в Анк-Морпорке, господин фон Липвиг? – полюбопытствовал маркиз, наливая Мокрицу бокал прохладного вина. – Мы, конечно, слышали про милорда Витинари и его знаменитый плавильный котел. Говорят, однако, что многие горожане все еще относятся к ним с подозрением и считают, что связаться с гоблинами – значит запачкать руки! Такие вот предрассудки у твоих земляков. Хотя их самих нельзя назвать особенно чистый. А нам в Щеботан сами боги велели быть чистоплотнее. Ведь Щеботан – родина месье Биде, человека и инструмента для поддержания чистоты! И при этом вы в свой Анк-Морпорк воротите нос от нас и называете грязнулями.