– Ты впадала в ступор от бессонницы? – спросил я, задвигая досаду в дальний угол сознания, где ее уже ждала теплая компания аналогичных чувств.
Всем было известно, с какими опасностями сталкиваются те, кому впервые приходится не спать всю зиму.
– После того как цикл сна сдвинулся на весну, стало довольно терпимо, – сказала Люси, – но первый год был очень жестоким. Единственным плюсом является то, что в то время, пока ты замерзаешь до смерти, пока тебя пожирают или заставляют заниматься домашней работой, ты можешь воображать, будто нежишься на пляже на полуострове Говер, потягивая дайкири с банановым ароматом [11] и наблюдая за тем, как солнце заходит за гриль-бар «Голова червяка».
Среди выпускников приюта были и другие Зимовщики – просто Люси устроилась на эту работу совсем недавно. Три года назад Билли Дефройда призвали в Службу зимних консулов, и все восторгались им до тех пор, пока его не сожрали с потрохами лунатики, бродящие стаями в Лландейло. Ему повезло больше, чем многим другим. Средняя продолжительность жизни Консула-послушника в первую зиму, когда приходится «ступить в сугроб», составляет чуть больше месяца. Зима – суровая пора; неудивительно, что первую свою Зиму новички проводят в четырех стенах, перебирая бумаги.
– Итак, Люси, – сказал я, – расскажи нам про ступор.
– Ну начнем с того, что это требует очень большого… напряжения, – сказала Люси. – Мне казалось, что ноги у меня из пластилина. Чем сильнее холодало, тем более хрупкими они становились. Я боялась, что, если появится лунатик, я не смогу от него убежать.
– У меня бывали подобные кошмарные сны, – призналась Мейзи Роджерс, которой довелось не спать Зимой. – Будто я бегу, но не могу спастись.
Сны. У тех, кто представлял из себя хоть что-то, никаких снов не было. Те из нас, у кого был доступ к «морфеноксу», с радостью променивали свою подсознательную зимнюю активность на резкое снижение потребностей в запасенной энергии и крайне полезную предсказуемую потерю веса. Впервые за всю историю человек мог реально надеяться на то, что доживет до Весны, а не смотреть на каждое новое время года как на непредвиденный дар. Как гласил еще один рекламный лозунг: «Морфенокс» приносит Весну». К этому следовало бы добавить: «но только если у вас есть деньги или общественное положение, чтобы им пользоваться».
– Но только не надо бахвалиться своими чертовыми сновидениями, – с укором заметила присоединившаяся к нам Меган.
Мы согласно закивали. Большинство тех, кто вынужден отказываться от фармацевтических средств помощи пережить Зиму, предпочитает об этом не распространяться. Это все равно что ходить в бейсболке, на которой большими буквами написано: «Гражданин 3-го сорта».
Но Мейзи, к ее чести, нисколько не смутилась.
– Мне нечего стыдиться, – гневно воскликнула она, – и не надо меня ни в чем обвинять! К тому же Сны – это здорово, и они не повторяются, и по крайней мере так я никогда не стану лунатиком, который всю Зиму вынужден бродить по земле, питаясь жуками, тряпками, людьми и прочим, а дни свои закончит в клинике по пересадке органов.
– Если ты станешь Отсутствующим, то сам этого не поймешь, – заметил я. – В этом и трагедия, и благословение – нет мозгов, нет и угрызений совести.
Неизбежно у «морфенокса» имелись и свои отрицательные стороны: невыносимая головная боль, жуткие галлюцинации, – недаром на каждые две тысячи тех, кто пользовался препаратом, приходился один, который пробуждался после зимней спячки лунатиком. Именно те самые пятьдесят процентов граждан, кто допускался пользоваться «морфеноксом», могли в конечном счете превратиться в пускающих слюни недолюдей с серьезными проблемами по части личной гигиены и пугающей склонностью к каннибализму. И тем не менее никто не сомневался в том, что на такой риск можно пойти.
Внезапно в зале наступило оживление: принесли еду. Мы встали в дисциплинированную очередь за ней, и в радостном предвкушении громкость разговоров нарастала. В ожидании того, когда накормят сестер, детей и слишком худых, мы болтали о той бредовой идее, которую проталкивал светским модницам самозваный светило проблем сна Гэйр Бриллс, а также, неизбежно, кто победит в конкурсе «Не перевелись еще таланты в Альбионе».
– Спать на дереве, укутавшись в дерюгу и вымазавшись гусиным жиром, при минимальном индексе массы тела, – сказала Люси, отвечая на вопрос про Гэйра Бриллса. – Всю Зиму неформалы будут градом сыпаться с веток.
Что же касается конкурса «Не перевелись еще таланты в Альбионе», все терялись в догадках после того, как в прошлом году победу совершенно неожиданно одержал Берти (такса с торчащими изо рта передними зубами), умеющий танцевать чечетку; поэтому разговор вскоре перешел на тему, которая в настоящий момент была во всех новостях: внезапное резкое увеличение зимней смертности. Для сокращения потерь умеренные предлагали пропаганду воспроизводства потомства и финансовое стимулирование, в то время как сторонники жесткого курса выступали за публичное посрамление бесплодных, снятие всех ограничений по вынашиванию детей и полную отмену выплат Детских компенсаций. Хотя, несмотря на убыль в зимний период, численность населения оставалась стабильной, периодические провалы в демографической ситуации по-прежнему вызывали панику, а правые радикалы стремились раздуть любые страхи.
– Я слышала, что снижение минимального детородного возраста одним махом разрубит проблему убыли, – сказала Меган.
– Для этого потребуется пересмотреть определение понятия «ребенок», – заметила Люси, – а я сомневаюсь, что это желательно или возможно.
– Всегда можно довести соотношение полов до семидесяти к тридцати, – предложил я.
– Подправлять цифры – это крайне плохая затея, – вмешалась Люси. – У меня и так хватает проблем с поиском достоверных данных.
– А я говорю, нужно заморозить щедрые государственные субсидии в адрес «Гибер-теха», – тоном пламенной революционерки заявила Мейзи, – и вместо того чтобы разрешать «морфенокс» немногим избранным, разработать действенную стратегию, обеспечивающую то, что каждый гражданин к следующему Засыпанию смог бы набрать минимальный допустимый индекс массы тела. В вопросах зимней спячки нельзя поддерживать только одну элиту, нужно добиваться Равного сна для всех – это справедливо, это позволит повысить выживаемость и уменьшить убыль и в конечном счете освободиться от бремени деторождения.
Мы испуганно притихли. Это была основная доктрина влиятельной в прошлом группы «Кампания за истинный сон», которая когда-то считалась уважаемой оппозицией, но уже давно заняла радикальные позиции и была объявлена вне закона. Группа выступала за то, что единственным настоящим сном является сон естественный, что фармакологические попытки решить проблему убыли неприемлемы в моральном и финансовом планах и что люди должны стремиться к долгосрочному здоровью [12]. В настоящее время только очень мужественный или очень глупый человек мог публично высказывать подобные взгляды или даже просто заводить разговор на эту тему. На первый взгляд Мейзи была скорее мужественной, чем глупой.
– Субсидии расходуются в основном на исследования, направленные на то, что когда-нибудь вся Зимняя спячка окажется под защитным покровом «морфенокса», – с жаром возразила Люси. – Дон Гектор был гением, но даже у него имелись свои ограничения – мы к этому еще придем.
– Мы знаем только то, что нам говорят твои дружки из «Гибер-теха», – ответила Мейзи. – Это механизм общественных уступок. Дон Гектор не сделал нас свободными, он лишь ввел классовые различия между хорошим сном и плохим сном. А нам нужно зимовать в одной глобальной деревне, равными в сне, равными в достоинстве.
Кто-то ахнул. Это было программное заявление «Кампании за истинный сон», своеобразный призыв к сплочению.
– Лучше воздержаться от подобных разговоров, – сказала Люси, внезапно становясь гораздо более серьезной. – У меня могут быть большие неприятности, если я не донесу на тебя. А Дон Гектор был великим человеком, спасшим миллионы благодаря «морфеноксу».
