«Жареный тигр качает мне ветвью сирени в окно опостыло…» Жареный тигр качает мне ветвью сирени в окно опостыло, Корзинкой прикрыв, изумляет злым цветом зевак. Чёрною сажей в махровых тюльпанах темнее затылок Того, чья под солнцем вернее висит голова. В дождь ведь, как жизнью, становится больше и гуще — Взором окинешь бордовый в закате загиб. И через время сияют зелёные пущи Камнем и медью откинутых в спешке границ. Малины листы чахнут от жажды, становятся уже. Вода, нагреваясь парами, возносится ввысь. Палит изжигающе солнце и падает в лужи. Молятся небу сады, ну и ты помолись. «Ночь в коробке спит устало…» Ночь в коробке спит устало, Дремлет тайной воспаленной. То, что ново, будет старо Через годы воспоенно. Мечет звук дрожащей стали По утрам седое небо И над нами, будто пеной, Проявляется несмело. Ну, а ночью, в точь, как в сказке, В колыбели тихой песней Ночь покажет свои краски, Раскаляя стружку жести. Так и светят до упора В темноте весьма неплавно. Отсвет солнца уже скоро Выйдет утром из тумана. И взойдет, сияя, солнце, Звезды тенью покрывая. Днем одна звезда, сгорая, Свет свой сотням оставляет. Мелкой лужей у дороги, Блеклым бликом на асфальте, Ночью при любой погоде Синь луны идет по карте И вздыхает на пороге. В комнате светло и мило. Мельком в зеркале дороги, Отражаясь, небо стыло. В круг неоновых созвездий, Посмотреть в бредовый иней Нету ничего полезней, Не уснув в раздумьях пыльных. Выйти, коль мороз по коже Не страшит вас своим криком. Ночь на день слегка похожа Перед утром ярким пиком. И в сухом своем остатке Получает только спящий. Света солнца тут в достатке, Виден только он незрячим.  «Как всегда, по утру весь проснулся окромя глаз…» Как всегда, поутру, весь проснулся окромя глаз, Первый звук, первый шаг мой к усталым дневным заботам. Сниму с кровавых губ пару нечетких, неясных фраз, Уже по привычке увы без крови и пота. Наброшу что-нибудь на себя, сверкнув на прощанье зубами. Вечная боль в голове до самых тугих поводьев Гонит вперед, пока не приду в барак. Это все то же самое, что для бездомных собак Голодная смерть в овраге или в пыли у дороги. Оббивая чужие пороги под немудреный небыстрый такт, Ступая подошвой на данную под ноги землю, Мечты о полете не заставят человека летать, Лишь точить шаг да стирать о данное ноги. Пусть давит виски, и кровь из носу, тянет к дороге. Пусть разум в черепе, будто в клетке колотит Зубы, не выпущу, коль будет возможность на то, Только крепче сожму горячие руки в пальто И сердце выгоню в багровое небо из плоти. Пусть пеной морскою зальет и волною холодной потопит, Все равно вырвусь в металл, закаленный душой, В черном фраке с другой улыбкой да весь другой, Но увы уже в новом бурлящем людьми потоке.  «На берегах, там, где небо в алмазную крошку…»
На берегах, там, где небо в алмазную крошку, Синий восход колыхает волной изумруд. Белый, как иней, холодный, как снега полоска, Струится ручей в васильковую тихую муть. «Посмотри, мои следы…» Посмотри, мои следы Остаются у двери. Пять часов вот, шесть, двенадцать… Пролетают этажи. Белым пеплом снег до ночи В два кружил, а в три не хочет. Ветер, тучи разгони. Я хочу увидеть небо В душный окон объектив. В мрачной темени дороги Сеют много, сеют многим. И в обхват моей души Чрез бордюры, чрез пороги С неба валит, погляди. Как сухой покров осоки Первый снег вздымает дым. На краю седого неба, В вышине за облаками, Глянет луч дневного света И разгонит все печали. В зимний день, как в теплом мае, И не станется сомнений — Все хорошее из сажи Вынимаем поколений. Легкой пеной, солью даже, Грунт такой ковровой жижи, Белый снег вонючей кашей Побежит, бурля, палитрой. Но запомнится кому-то Белый мел с пургой наутро И беспечные холсты, Те, что так легко и просто, Никогда зиме не поздно, Замараются поди. В темные колес круги. Посвящение А вчера по карнизам бил дождь. Меня гложила тайна обмана, Что была на заре в суете И исчезла пораньше с утра. Спит она. И виднеется мне туманно Белоусая мгла. Каково это быть седым… По суставам больным Дрожь немая куда-то бежала. Верю я, в те края, где весна, Улечу на века. Соберусь налегке И сорвусь, Что б меня не держало. По траве убегу, |
