– Но ты обещал… – донесся подавленный и исполненный горечи голос в спину.
На короткое время, пока усаживал Нику в машину и садился за ней сам, взглядом отметил невысокую хрупкую девичью фигурку под снегопадом, которая не знала, куда ей теперь деться со своей неожиданно доставшейся свободой.
Где ей переночевать, где ей есть, где взять денег… Что делать с родными и как они отнесутся к возрождению уже похороненной и оплаканной дочери… Что делать с врагами там и врагами тут…
– Ты действительно обещал, – укорила меня Ника, стоило машине медленно набрать скорость на разворот.
– Иногда надо забыть интересную книгу на столе, чтобы ее захотели прочитать, – вздохнул я и посмотрел в центральное зеркало.
В отражении которого к Го Дейю подошел княжич Борецкий Павел, что-то спросил и посмотрел нам вслед. А затем аккуратно отряхнул от снега волосы словно впавшей в ступор китаянки, надел на ее голову свою шапку и, придерживая за плечи, повел к своей машине.
– Никому не нравится, когда ему что-то навязывают. Пусть выбирают сами, – наклонил я голову Ники к своему плечу.
Та повозилась, устраиваясь поудобнее, но так и не произнесла ни слова, а выражение лица было сложно разглядеть.
Где-то там впереди было завершение слишком долгого понедельника, шагнувшего из вторника назад по часовым поясам и вновь стремящегося к рассвету нового дня. Конечную точку наверняка знал водитель – спокойный и молчаливый азиат, время от времени с интересом поглядывающий на нас в зеркало. Я лишь был уверен в том, что́ именно нас там ждет, но не стремился заранее знать детали.
Возможно, где-то были блокпосты. Вполне вероятно, были розданы ориентировки и объявлен план «Перехват». Однако недорогие машины, пусть и связанные одним маршрутом, но разделенные друг от друга сотней метров, не привлекли ничьего внимания.
Мимо пролетали спящие спальные пригороды Москвы; на расцвеченные желтоватым светом широкие улицы выбралась снегоуборочная техника, сметая к обочине валивший с небес снег. К утру город все равно встанет намертво, и все механизмы принятия решений станут вязкими и медлительными – особенно те, что не обходятся без личных встреч. Надо успеть до рассвета – я покосился виновато на задремавшую Нику.
Примерно через сорок минут машина остановилась возле безликого панельного жилого дома, бывшего одной из граней двора-колодца. За потоком снега было не разглядеть табличку на углу здания, да и улица не угадывалась совершенно – очередной город внутри города. В тишине предрассветного часа вдали одиноко шаркала по асфальту лопата дворника, хрустел снег под ногами и чудились отзвуки далекой автомобильной трассы. Зато дом рядом казался уже проснувшимся – окна части этажей заливал свет, приглушенный занавесками.
Наш водитель опередил нас на пути к подъезду, приложил брелок ключей к замку домофона и предупредительно открыл железную дверь, скрывавшую вход в теплый и довольно опрятный коридор. Ничего особо красивого и неординарного внутри – обычные крашенные в два цвета стены, побеленные потолки и ряды почтовых ящиков; с клацаньем открывшийся лифт, отделанный пластиком под дерево и с заглушенными металлом кнопками трех верхних этажей. Я нажал самую верхнюю из доступных и приобнял устало привалившуюся ко мне Нику.
– Мы приехали… – выдохнула она.
Было уже не особо важно – куда. Знакомая атмосфера, электрический свет и тепло давали ощущение дома и безопасности.
– Почти пришли, – повел я ее за собой в открывшуюся дверь лифта, а затем и по ступеням вверх – к звукам бормотавшего телевизора, который отчего-то смотрела прямо в коридоре бабка-китаянка, сидя в глубоком кресле и прикрыв ноги пледом. В руках ее было нехитрое вязание – маленький носок из синей шерсти, а на мир она смотрела через массивные очки, придававшие ей вид самый миролюбивый и домашний.
Китаянка кивнула мне, словно узнавая, хотя я вряд ли видел ее до того. И куда радостнее улыбнулась Нике, демонстрируя вязание.
– Здравствуйте, – неловко поздоровалась Ника до того, как я повел ее по лестнице выше.
– Ее что, выставили из квартиры? – с негодованием прошептала мне девушка, стоило нам подняться на следующий этаж.
– Это охрана. Сигнализация на случай вторжения, – пояснил я в ответ, останавливаясь возле железной двери в квартиру справа от лестницы.
Достал ключ, который подходил к еще десятку квартир в этом городе, и попробовал открыть им замок. Механизм не сопротивлялся, исправно провернувшись два раза, а свет внутри квартиры был включен заранее – во всех комнатах и, как я мог заметить, во всех квартирах верхних этажей, на случай если за нами кто-то все-таки проследил и желает определить местоположение или захочет влепить в окно ракету.
– Пойдем, – пригласил я Нику за собой в самую большую из двух комнат.
Остановился у порога, оглядывая длинный стол, покрытый десятками аккуратных столбиков бумаг и конвертов. Отметил два дорогих набора писчих принадлежностей, два кресла рядом за столом и одинокую телефонную трубку на подоконнике, выглядывающую из-за края занавески. Напротив кресел на стене располагался овал часов, показывающий четвертый час ночи.
– Это что? – с интересом заглянула Ника в помещение из-за моего плеча.
Я посторонился и приглашающим жестом предложил ей ознакомиться с бумагами самостоятельно.
Девушка вошла в комнату, провела рукой по стопке с краю стола и подняла с нее верхний лист бумаги.
– «Уважаемый Иммануил Федорович! Я и моя невеста, Еремеева Ника, выражаем вам искреннюю благодарность за усилия, предпринятые по ее поиску и освобождению. В знак признательности позвольте преподнести вам архивные бумаги, по счастливой случайности оказавшиеся в моих руках. Этот оригинал дарственной, в подлинности которого не приходится сомневаться, подтверждает право собственности Вашего сиятельства на сорок гектаров земли под Дмитровом. Как нам с невестой ведомо, тяжбы за данные земли велись еще вашим прадедом, но не нашли удовлетворения, но ныне…»
– Это что? – обернулась она ко мне.
– Благодарность князю Прозоровскому за помощь в твоем освобождении. Там надо подписать внизу, запечатать и отправить.
– А он помогал? – осторожно уточнила Ника.
– Нет. Даже пальцем не пошевелил, – признал я.
– Тогда зачем?! – возмутилась моя невеста. – Это слишком много для того, кто не сделал ничего!
– Как считаешь, он этого не поймет? – взглянул я на нее чуть устало.
Ника гневно смотрела на меня.
– Какая разница, поймет или нет? Если он тут ни при чем, я не вижу ни малейшего повода это подписывать!
– Разница весьма значительна, – не согласился я в ответ. – У князей гипертрофированное чувство чести. Они нам не помогли, но получат в дар то, от чего будет сложно отказаться.
Я зашел в комнату и стал двигаться вдоль стопок с бумагами.
– Старые секреты, долги, документы на землю, решение загадок, поиск утерянных родственников… – слегка касался я документов. – Каждый получит то, что желали получить еще его предки и завещали найти ему. Это невозможно им продать. За все это скорее убьют, чем посчитают нужным торговаться. Поэтому мы отдаем все это в оплату услуги, которой не было.
– Они решат, что все так и должно быть, – упрямо произнесла Ника, уронив руку с зажатой бумагой. – Они решат, что они князья, а ты неизвестно кто.
Я подошел к ней и обнял со спины.
– Неизвестно кто не может сжечь кремлевскую башню. Стоит признать это, и такие вещи станут делать другие неизвестно кто, а это очень опасно. Им придется объяснить, почему это было позволено мне и запрещено остальным.
– Потому что ты Юсупов?
– Одна из версий. Но она мне не нравится. Мы подскажем им другую причину. – Я подул ей на шею и поцеловал в затылок.
– Скоро твоему деду доложат, и он сделает по-своему.
– Думаю, у нас будет еще день до этого.
– Разве мы успеем за один день?
– Одного дня для такого дела недостаточно, – согласился я, чуть покачиваясь с девушкой в объятиях, – но чтобы завершить начатое пять лет назад – его вполне хватит.
