Когда они остановились, она услышала, как остальные вышли из повозки.

Затем он поставил Эмми на землю и повел ее к зданию. Они прошли по нескольким коридорам, прежде чем он снял с ее лица накидку.

Она увидела, что находится в импровизированной операционной, а человек, по ее предположению, походивший на врача, готовится к операции.

Ну, насколько это было возможно в наши дни, но было очень далеко от того, как это должно было быть.

Удивительно, как быстро сработали ее медицинские инстинкты. Она даже смогла отодвинуть в сторону всепоглощающую потребность, которую всегда испытывала рядом с ним. Она изо всех сил старалась не обращать на свою нужду внимания, заставив себя сосредоточиться и начать необходимые приготовления, даже не задумываясь, хотя никогда не была хирургической медсестрой.

На столе уже лежал пациент и выглядел он неважно. Очень плохо.

Комната была далеко не стерильной, но она постаралась подготовиться как можно лучше. Ей даже пришлось сбросить накидку, оставшись обнаженной под взглядами четырех мужчин, которые, как она горячо надеялась, были врачами и, следовательно, не интересовались ею.

Кто-то достал ножницы, и вместе с кусочками бечевки она сделала что-то вроде хирургической маски для всех них. Перчаток не было вообще.

— Ты мыл руки? — спросила она доктора, которого узнала.

— Зачем?

— Просто сделай это до того, как прикоснешься к своему пациенту. Только мыло и горячая вода, если они у вас есть. Скреби, пока кожа не станет чистой.

Потом она спросила, почему здесь их так много, и Водт объяснил, что они наблюдают в надежде научиться чему-нибудь от старшего доктора.

Эмми хмыкнула, и хотя не требовала, чтобы мужчины ушли, но недвусмысленно велела им держать руки при себе во время операции. Они переводили взгляд с Водта на нее и обратно, словно ожидали, что он спасет их от этой мегеры.

Улыбка Водта была одной из тех немногих искренних, которые она когда-либо видела на его лице — он, казалось, наслаждался замешательством других мужчин.

— Вы сами по себе, джентльмены. Я бы посоветовал вам сделать так, как она просит.

И тем не менее он достал для нее хирургический костюм.

— Мне показалось, ты говорил, что все доктора евнухи, — заметила она, надевая одежду, которую он ей протянул. Хирургический халат никогда не был ее любимым, но он, безусловно, вызывал воспоминания. Это, а также прикрытие помогли ей глубже погрузиться в когда-то давно знакомую роль.

— Да, — ответил он без колебаний, — но некоторое время они были мужчинами, и я даже сейчас не доверю ни одному из них находиться рядом с моей голой женщиной.

Она не стала спрашивать, почему доктор, которого он назвал «врачом по размножению» — а по ее догадке эквивалент акушера-гинеколога — проводил операцию на мужчине. Когда кто-то ранен, любой врач работает в шторм.

Операция была кропотливо медленной из-за отсутствия оборудования и обученного персонала. Их можно было бы назвать врачами, но у нее было больше настоящих медицинских знаний, чем у них всех вместе взятых.

Эмми стало грустно, как же быстро основная медицинская информация была вытеснена из культуры в пользу суеверий и слухов. Сама битва за сохранение стерильного поля, насколько это возможно, продолжалась повсюду, хотя некоторые врачи буквально тыкали грязными пальцами в рану.

Наконец, не выдержав, она протянула руку и ударила того, кто делал это чаще всего, а остальные тут же выстроились в очередь, услышав, как усмехается Водт, стоявший неподалеку.

Когда они закончили, все, что он сказал ей, было:

— И так?

Он смотрел больше на нее, чем на врача, зашивавшего раненого, ожидая доклад о его состоянии.

— Он выживет, если мы сможем уберечь его от заражения.

Она сказала это вместе с другими врачами, но пока ее укутывали, чтобы увести, она услышала их недовольное ворчание ее присутствием среди них и ее властностью.

Но Водт был полной противоположностью недовольства ее действиям.

Он был очень удивлен. Нет, она пересмотрела свою оценку его настроения.

Он был счастлив. Может, он и не улыбался от уха до уха — это было бы совсем не в его стиле, — но она чувствовала, как он был взволнован и радуется тому, как прикасается к ней.

Они вернулись в его комнату без происшествий, за что она была ему очень благодарна, помня то, что он ей рассказал. Ей нужно было о многом подумать. Возможно, ей придется пересмотреть весь свой план. Хотя она уже приняла решение не в пользу совместного проживания с ним, каким бы восхитительным не был секс. У нее не было ни малейшего желания быть чьей-то матерью. Где-то для нее должна быть какая-то роль. Она должна иметь возможность существовать в этом мире не только как кобыла или сексуальный объект.

Но как только они вошли в дверь, и он протянул ей руку, и она тут же вспомнила о своем статусе. Хотя она была укутана в два слоя не дольше пяти секунд, это было очень приятно. Она чувствовала себя в безопасности.

Эмми пыталась объяснить это ему, но ничего из того, что она сказала, не имело для него никакого значения. Тот факт, что она помогла ему спасти человека, также не был для него смягчающим фактором. Он просто стоял с протянутой рукой до тех пор, пока она не сделала то, что, как она знала, он ожидал от нее.

Она передала ему плащ и хирургический костюм, которые он немедленно выбросил за дверь, заперев за ними.

Затем он приблизился к ней, и все, что ей нужно было сделать, это не отступить.

Она убедилась, что ее отстранение всегда вызывало в нем желание покорить добычу, и это никогда не заканчивалось хорошо — по крайней мере, так, как ей хотелось. Когда он был в таком настроении, он удерживал ее в позах, которые требовали от нее большей покорности, продлевал их оргазмы так долго, как только мог, намеренно причиняя ей боль — хоть и немного — затем успокаивал эту боль большим количеством секса, создавая разрушительный порочный круг боли и удовольствия, но одно никогда не удовлетворяло другое.

Поэтому она приложила все старание, чтобы не отпрянуть от него.

Он обхватил ее лицо своими огромными руками и нежно поцеловал, боясь быть слишком бесцеремонным, чтобы она не взорвалась на миллион кусочков.

Это напомнило ей — мучительно и остро — как Дэн целовал ее.

Как будто она значила для него все.

— Спасибо, что помогла мне сегодня вечером. Ты никогда не поймешь, как много значила для меня твоя помощь. Ты можешь попросить меня о чем угодно, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы приобрести это для тебя.

Анджи рассказала ей, что он был не просто военачальником.

Когда он не воевал или не защищал их от других племен, он был рейдером с репутацией добытчика всего необходимого его народу. Это могли быть наркотики, еда и даже редкие особые просьбы, в зависимости от того, кто их делал и как он к ним относился.

Эмми заглянула ему в глаза и ответила с предельной откровенностью, зная, что ее ответ сильно испортит ему настроение.

— Тебе не нужно рисковать своей жизнью, чтобы узнать мое желание — того, что я всегда буду хотеть от тебя.

— И что же это? — весело спросил Водт.

Он продолжал улыбаться, и она видела, что он убежден, что она желает того, что могут желать все женщины в наши дни — здорового ребенка, блестящей безделушки, его бессмертной любви. Но Эмми была не такая и никогда не будет.

— Я хочу свободы.

Он фыркнул, глядя на нее с недоверием.

— Разве ты не слышала, что я сказал, когда выводил тебя отсюда? Ты действительно предпочла бы умереть, чем быть со мной?

Голос Эмми был мягким и искренним, когда она ответила ему, опустив глаза.

— Я бы действительно предпочла, чтобы меня оставили в покое, чтобы прожить остаток своей жизни, будь то всего пять минут или же пятьдесят лет свободной.

Он физически воспротивился ее ответу.

— Это неестественно. Как ты можешь не хотеть иметь пару и ребенка? Это то, для чего ты рождена.

— Для меня это вполне естественно. Не противоестественно для женщины моего времени даже желание быть лидером всего мира. Там, откуда я родом, женщины могут — и делают — все, что делают мужчины, иногда гораздо лучше, чем они.