– Мы же не дураки, всё поняли, – Бумеранг кинул на землю свой ствол и, проследив, что то же самое сделали напарник и молодой, продолжил, – у нас хабар есть. Вон в рюкзаке у Суслика. Может, договоримся, братан? А?

– Да какой я те на хер братан? Ты чё то попутал, дядя. Я у мамы один! – ответил мародёр и снова заржал. «Весельчак» – именно так про себя назвал его Бумеранг. Дружный гогот залил окрестности – на этот раз его шутку поддержали уже подошедшие достаточно близко остальные отморозки. Судя по поведению, Весельчак был у них за главного, хотя это показалось странным Бумерангу. Человек, обладающий властью, скорее всего, сам бы не подставлялся и не стал бы выходить навстречу вооружённым людям, даже если последние были в меньшинстве. Весельчак был либо туп как валенок, либо действительно крут.

– Не боись, пацанчики, если порадуете, то не трону… может быть… – взгляд Весельчака был холодным и не предвещал ничего хорошего. Именно так всегда говорят, пытаясь успокоить, чтобы с жертвой было проще расправиться и она не рыпалась до последнего момента и не создавала лишних проблем, – Сява! А ну-ка глянь, чё там за подарки сегодня Дед Мороз в мешке приволок.

Сява, худой как швабра, судя по всему, был шестёркой в этой гоп-компании. С виду лет девятнадцать, не более. Бумеранг знал такую породу людей, и ему было искренне их жаль. Потерянные души… Кажется, так называли данный контингент служители веры. Сява растянулся в кривой раболепной улыбке, обнажая не по возрасту испорченные гнилые зубы, и резво подскочил к Суслику, который всё это время стоял словно истукан и бессмысленно хлопал глазами.

– Чё стоишь, мудила? Скидывай мешок, – сказал нагло Сява и для придания значимости своих слов тут же ткнул перепуганного сверстника обрезом под рёбра. От удара тот резко выдохнул, присел, хватаясь за щуплую грудь, потом, посмотрев на своего обидчика, медленно поднялся на ноги. Наконец, преодолев боль и нахлынувшее внутреннее оцепенение, стянул с себя рюкзак и передал его Сяве. Тот, развязав его, бесцеремонно вытряхнул всё содержимое на землю. На траве валялись два контейнера с артефактами, несколько коробок патронов для ружья, три рожка под АК с бронебойной оболочкой, три армейские аптечки и куча прочего мелкого барахла, необходимого в походах по территории Зоны. Дальше в общую кучу последовало содержимое рюкзаков Бумеранга и Погона.

– Да-а-а… – протянул верзила, хмурым взглядом осматривая разбросанный на земле хабар.

– Не густо, не густо… Плохо работаете, товарищи. Вы что, хотите, чтобы эти добрые люди, – главарь обвёл взглядом членов своей банды, – горбатились за вас? Вы, значит, товарищи, отдыхать будете, а они вкалывать? – издевался он, явно упиваясь своей властью над беспомощными людьми.

Ситуация начала выходить из-под контроля, и Бумеранг «включил» свой дар красноречия. В итоге пришлось отдать этим так называемым Добрым Людям всё оружие, боеприпасы, жратву и медикаменты. Добрые Люди даже не побрезговали поношенной разгрузкой Погона, который всё время молчал и, уныло уставившись куда-то в землю под ногами, послушно исполнял приказы мародёров. Короче, если бы не умение Бумеранга договариваться, лежали бы они сейчас в чистом поле, смотрели бы в чистое звёздное небо и кормили своими потрохами зверушек Зоновских. «Вот именно поэтому, – думал Бумеранг, – я и старший в нашей группе. И будет так, как я сказал. Негоже из-за хабара пацана потерять. Хабар чего? Дело наживное… Руки, ноги целы, даже ни царапин, ни синяков. Ну и ладушки…» Весь утренний конфликт молнией пронёсся в памяти Бумеранга, пока он смотрел на ещё более захмелевшего напарника.

***

– Всё. Закончил, я сказал… Не гневи Зону, Погон. Живы мы, а значит, свезло нам, – помолчав, Бумеранг добавил: – Крупно повезло, понимаешь! Иди спать, брат, а я сам молодого жизни поучу.

– А ну вас… – как-то сразу сник Погон, допил одним глотком остававшуюся в своём стакане горькую и, пошатываясь, направился в сторону боковой двери бара, за которой находился длинный коридор с комнатушками, сдаваемыми барменом для ночлега. При этом по дороге он затянул какую-то залихватскую то ли походную, то ли строевую военную песню:

– Сол-да-туш-ки! Браво ре-бя-тууу-уушки! Где же ваши жё-ё-ё-ны…

Бумеранг проводил взглядом друга, достал из пачки сигарету, прикурил и выпустил облачко сизого дыма в закопчённый потолок. Суслик молчал, задумчиво прикусывал нижнюю губу и теребил пуговицу на рукаве, нервничая после неприятного разговора с Погоном. Бармен, который всё это время находился за стойкой, продолжал внимательно наблюдать за неспокойными клиентами. Неприятности в баре не были такой уж редкостью, но в последнее время, после того как было установлено правило, по которому все посетители были обязаны сдать при входе всё своё оружие, в том числе и холодное, перочинные ножи не в счёт, всё ограничивалось банальным мордобоем. Зачастую Бармен, насладившись бесплатным зрелищем и дождавшись момента, когда потасовка подходила к концу, подавал знак своей охране. После чего добрые молодцы под два метра ростом без церемоний и лишних слов выпроваживали из бара как победителей, так и побеждённых, не разбираясь, кто прав, а кто виноват, следуя принципу «когда двое ссорятся – они оба неправы». Особо раззадорившихся, нежелающих успокаиваться и вести себя пристойно, в назидание другим сажали в карцер на пару-тройку дней. А могли и вовсе с приличными трындюлями выпроводить с охраняемой территории. Долговцы – ребята суровые, и, соответственно, дисциплина у них суровая. Но многих устраивало именно такое положение дел. Всё лучше, чем полупьяный и полуобдолбанный контингент с полным боезапасом в барах знаменитой Свободы или Своры. Хотя, что касалось Бумеранга, он чувствовал себя одинаково комфортно и там, и сям, и здесь. Он кивнул бармену головой, давая понять, что конфликт исчерпан, и тот сразу потерял интерес к ним, продолжив заниматься своими обычными делами.

– Как…? Как ты это сделал? – вдруг неожиданно спросил Суслик.

– Чего сделал? – буркнул в ответ Бумеранг.

– Ну там… на болоте, – протянул Суслик, – ведь они нас сначала точно грохнуть хотели, а потом…

– Что потом? – вскинул брови Бумеранг, изображая полное недоумение.

– Я видел, КАК ты посмотрел на главаря той банды, – с жаром сказал Суслик.

Бумеранг молчал. И действительно, что он мог сказать этому молодому. Правду? Нет. Он никому её не рассказывал прежде и сейчас тоже не собирался, так как и сам себе он не мог объяснить характер происхождения его уникальных способностей. Что-то внутри, что нельзя описать словами, умение каким-то образом проникать в мысли других людей и чуть-чуть их поправлять или подталкивать в нужную сторону, он для себя называл «корректор мысли», но объяснить, как он это делает, не мог. Это было так же необъяснимо, как если обычного человека попросить попытаться растолковать, как он видит, слышит или думает. Иногда Бумерангу казалось, что никаких неординарных способностей вовсе и нет и любую успешно разрешённую ситуацию в свою пользу его воображение просто приписывало внутренним возможностям собственного организма, которые он приобрёл в Зоне. Но сомнения на этот счёт всегда длились недолго. Анализируя свои ощущения и воспоминания в момент «корректировки», а потом и испытываемые им мучительные головные боли после воздействия на мысли людей, Бумеранг каждый раз приходил к выводу, что именно он определённым образом, иногда в корне, заставлял менять принятые ими минуту назад решения. Случайно присутствующие при таких «разговорах» или непосредственно являющиеся объектом «корректировки» сталкеры зачастую были если и не удивлены, то, по крайней мере, впечатлены его даром убеждения. Бумеранг был не против, что именно так, а не иначе в сталкерских кругах отзывались о его способностях. Ему самому было намного приятнее думать, что у него ДАР, а не какая-то там мутация, вызванная воздействием радиации, или, тьфу-тьфу три раза через левое плечо, рак какой-нибудь, опять-таки вызванный той самой радиацией. Кроме всего, такое положение красноречивого и заслуживающего доверия сталкера было прежде всего безопаснее. Никому бы не понравилось, если бы тот узнал, что в его башку залазят словно в буфет и без спроса переставляют аккуратно расставленные там хрустальные чашечки и фарфоровых слоников, тайно хранимых от всех. Если об этих фокусах, вытворяемых Бумерангом, узнают окружающие, то, пожалуй, его объявят «вне закона» либо очередным мутантом Зоны, ну наподобие того же самого контролёра, и, вполне возможно, как бы это не было страшно, окажутся в итоге правы. И, как следствие, в обоих случаях за него, живого или мёртвого, назначат большую цену, и желающих забрать награду найдётся достаточно. И превратится привычная жизнь Бумеранга в прятки и догонялки, без права на амнистию. Причём и такая жизнь наверняка продлится недолго. Вариант, при котором он, Бумеранг, уйдёт из Зоны за периметр в обычную, унылую жизнь, в которой по большому счёту для него не осталось ничего интересного или стоящего, просто не рассматривался. Жизнь клерка, отсиживающего свою жопу в душном кабинете и мечтающего о секретарше своего босса, или жизнь добропорядочного инженера, откладывающего с каждой зарплаты на покупку потрёпанной праворукой иномарки, да даже жизнь высокопоставленного чинуши, обожравшегося от изобилия ворованных денег и купившего всё и вся, ни на грамм не привлекала Бумеранга. Здесь и только здесь он почувствовал вкус к жизни. Вкус настоящей, неподдельной, живой и красочной жизни, но в то же время суровой и опасной каждый день и практически в любом месте. Конечно, у него была прекрасная и спокойная жизнь там за периметром, но всё закончилось после того, когда… Эх, если бы раньше, или хотя бы… Да что уже гадать да терзать себя этими «если» да «кабы». Всё! Нет его любимой, и ничего уже не изменить! Горечь утраты даже по прошествии времени терзала Бумеранга, и тихой опасной змеюкой изредка, но заползала в его мысли, вызывая тоску. Ну да ладно, сейчас не об этом.