Литмир - Электронная Библиотека

Из-за всех этих событий я надолго упустила из виду нашего раненого, который, проведя несколько дней в беспамятстве, пришёл в себя и начал поправляться. Странный он был человек — всё время молчал, поначалу отказывался принимать пищу. Один раз даже сорвал бинты с раны. Я накричала на него. Уж если Господь по своей милости сохранил ему жизнь, то великий грех отказываться от сего дара. Незнакомец подчинился мне словно нехотя. Его как будто что-то угнетало, и он всё время лежал, отвернувшись к стене.

Однажды, когда я кормила его, позади меня раздался резкий голос Элдры:

— Зачем ты возишься с этим нормандским псом, Гита?

У жены Альрика в последнее время очень изменился характер. Она стала угрюмой, злой, её глаза загорались, лишь когда она узнавала о стычках саксов и норманнов.

Мой подопечный поднял на Элдру глаза — красивые голубые глаза, в которых, однако, ничего не отразилось. Продолжал покорно есть.

— Ты знаешь его? — спросила я, не оборачиваясь.

Элдра лишь хмыкнула:

— Конечно, знаю. Его зовут Ральф де Брийар. Он из тех рыцарей Бэртрады, которых Эдгар изгнал с позором.

Мой подопечный тихо застонал и, отведя мою руку с ложкой, отвернулся к стене.

Итак, я узнала имя незнакомца. Но то, о чём говорила Элдра, было мне неизвестно. О каком изгнании рыцарей она упоминала? И когда вечером в башню вернулся Утрэд, я расспросила его.

Мой верный воин целыми днями разъезжал по округе, проверял дозоры, узнавал новости. Возвращался усталый, хмурый. Однако на все мои расспросы в тот день ответил сполна. Я была поражена. Леди Бэртрада организовала заговор против мужа, даже велела своим людям схватить его. И если бы не преданность верных слуг Эдгара, неизвестно, чем бы все и закончилось.

Я вдруг ощутила такую нежность к Эдгару! Но к ней примешивалась и известная толика торжества. То, что сделала эта женщина, его законная супруга, свидетельствовало только об одном — между ними нет ни зерна истинного чувства. И это означает... Это означало, что рано или поздно Эдгар вспомнит обо мне.

Той ночью я долго ворочалась, не могла уснуть. Как бы я ни старалась изгнать мысли об Эдгаре, всё одно понимала, что по-прежнему люблю его. Я кинулась в его объятия, горячая и шальная от страсти, не думая ни о грехе, ни о чести. А ведь я была воспитана в суровых монастырских правилах. Но, возможно, женщине трудно постичь, что страсть ничто по сравнению с Небом. Ласковое прикосновение любящей руки заслоняет от нас величие Божье. Нет, я бы никогда не смогла стать одной из целомудренных дев в монастыре. Во мне было столько любви, столько огня... А ведь я таила всё в себе, сдерживалась, и люди говорили, что взгляд у меня холодный. И всё же я на что-то надеялась. Нелады Эдгара с женой? Да! Да, о да! Как бы я хотела, чтобы однажды он разочаровался в ней, стал вспоминать меня, пришёл... И я бы простила ему все. А сейчас я ношу его ребёнка, скрываю это от него, словно это моя месть. Но как же я его жду!

Ночью я опять проснулась в поту, всхлипывая и извиваясь. Старалась вспомнить свой сон до мельчайших подробностей. Ведь это всё, что мне осталось.

Днём на меня снова наваливались хлопоты. В Тауэр-Вейк было много беженцев, приходилось постоянно за всем следить, учитывать каждую выдаваемую порцию муки, каждый кусок съестного. И если раньше я не опасалась голода, то теперь, когда на моём попечении оказалось столько лишних ртов, уже ни за что не могла ручаться. Волнения в Норфолке продолжались, хотя уже наступила зима. Мы даже не заметили её прихода, так как она была тёплой, сырой, почти неотличимой от осени. Только начало предрождественского поста указывало на смену времён года.

Рыцарь Ральф де Брийар постепенно шёл на поправку. Но по-прежнему он оставался замкнутым, ни с кем не хотел общаться. Однако я замечала, что его интересует происходящее в графстве и он внимательно прислушивается к разговорам. Порой на его красивом лице появлялось некое смятение. Особенно когда обсуждали, сколько усилий прилагает граф, чтобы прекратились беспорядки, и как все оказывается тщетно.

А вот дедушка Торкиль сдавал прямо на глазах. Не столь и опасная рана у него на голове никак не заживала, да и стар он был очень, слабел. Ко времени поста он вообще впал в бессознательное состояние. Конечно, ему уже перевалило за восемьдесят, и я не знала больше никого, кто достиг бы столь почтенного возраста. Ведь Торкиль сражался ещё при Гастингсе и считался одним из самых почитаемых людей в Дэнло. По крайней мере, среди моих соплеменников.

И вот старый Торкиль из Ньюторпа тихо скончался одним туманным утром в середине декабря. Элдра сидела с ним до последнего. Когда же мы стали готовить тело к погребению, она отозвала меня, чтобы поговорить.

Я давно заметила, что ей надо выговориться. Что-то бродило в её душе, гнездилось, как тёмный нарыв. Конечно, пережить такое надругательство... Но именно в таком состоянии страждущий более всего нуждается в доброте и участии. Поэтому, когда она позвала, я сразу пошла с ней.

Мы уединились в моей опочивальне, сидели подле очага.

— После Торкиля в роду остался только Альрик, — сказала наконец Элдра. — Альрик и я. Но я долгое время считалась бесплодной и очень переживала от этого. И вот теперь поняла, что беременна.

Я радостно сжала её руки, но моя улыбка погасла, едва я увидела её взгляд — тёмный, полный желчи.

— Мне неведомо, кто отец ребёнка — Альрик ли, муж мой, или кто-то из негодяев, насиловавших меня.

Я собралась с духом. Сейчас либо я успокою её, либо она окажется в пучине полной безысходности. И я довольно жёстко сказала, что у неё всегда остаётся надежда, что ребёнок — плод её любви, и она должна любить и оберегать его. Ибо теперь род Торкиля Ньюторпа не прервётся. Не позволила ей возразить ни слова, даже накричала. И похоже, мне всё же удалось на неё воздействовать.

— Альрик никогда не должен узнать о твоих сомнениях. Бог дал тебе счастье материнства, вот и прими это, как дар Его. И не разрушай то счастье, какое познала в браке с супругом.

На последних словах мой голос вдруг сорвался. И как-то само собой вышло, что уже не я увещевала Элдру, а она меня. Ведь всё-таки мы были подругами.

Похоронить тана Торкиля было решено у церкви Святого Дунстана. И когда мы двигались к церкви — впереди несли гроб с покойником, следом шли в трауре Элдра, я, мои люди и ещё отряд вооружённых стражников, — получилось, что у Торкиля внушительный эскорт в его последнем пути. Но оказалось, что кто-то успел упредить саксов о похоронах у Святого Дунстана, и к церкви в фэнах съехалось немало окрестных танов. Прибыл и внук покойного, Альрик (Элдра так и кинулась к нему); был и тучный Бранд, и Хорса, — конечно же, Хорса, ведь уже было известно, что именно он стоял во главе мятежных саксов. Завидев меня, Хорса презрительно скривился, но хоть не выказывал прилюдно непочтения, держался достойно до самого окончания похорон.

Утрэд всё время был напряжён. Он же первый почуял опасность. Я видела, как изменилось его лицо, как он припал ухом к земле, потом быстро поднялся.

— Немедленно уезжайте. Скорее!

Норманны, очевидно прослышав о похоронах, напали большим отрядом и сразу с нескольких сторон. Одна за другой из тумана возникали фигуры всадников, доносилось неистовое ржание коней, лязг стали. Мы уже были в лодках, а у церкви, за пеленой тумана, кипел жаркий бой — саксы удерживали нападающих, пытающихся отрезать нам путь к отступлению. А тут как на грех заголосила Эйвота — у неё начались схватки, и только уже в пути я обнаружила, что с нами нет Элдры.

Утрэд вернулся только часом позже — живой и невредимый. Он сообщил, что норманны отброшены, а Хорса самолично раскроил топором череп Нортберту де Ласи и теперь ходит в героях. Элдра же не пожелала расстаться с мужем и ушла с ним в лагерь мятежников.

Но тогда меня куда более волновало состояние Эйвоты. Мы еле успели привезти её, дотащить до зала, где она вдруг рухнула на пол, расставила ноги, стала тужиться. Труда тут же вытолкала меня, сказав, что скоро мне самой рожать и не следует пока видеть такое. А вот о Ральфе хлопотавшие подле роженицы женщины совеем забыли. Он ведь был таким тихим и неприметным на своей лежанке в углу, к нему привыкли, как к предмету обстановки. Опомнились, только заметив, что он стоит прямо над ними, бледный и дрожащий. Но было не до него. Ребёнок уже выходил, так что бедняга Ральф видел все. Грохнулся тут же в обморок. Пришлось возиться и с ним, и с Эйвотой, и с её ребёнком. Девочкой.

73
{"b":"660929","o":1}