В глазах Гиты словно застыл серебряный лёд.

— Посмотрим, как у него это получится.

Сколько вызова в голосе! Словно не понимает, что у графа Норфолка на неё все права. Однако она держится так, словно имеет нечто, подкрепляющее подобную уверенность.

И я вскоре поняла, что это «нечто».

Прибежал Адам. Подсел к Гите, обнял. Я бы хотела ещё поговорить с ней, но при ребёнке это было невозможно — он всецело завладел вниманием Гиты. Я терпеливо ждала, пока они наговорятся. Какой-то пустой разговор — был ли Адам хорошим мальчиком, как он ест, по-прежнему ли отказывается от мёда, ведь ему надо есть мёд, он такой полезный.

Как-то так случилось, что, ластясь к Гите, Адам стащил с неё шаль. И возможно, будь Гита не такой тоненькой, я бы ничего не заметила. А так... Платье, лежавшее лёгкими складками, неожиданно натянулось на небольшом, но явственно выпуклом животе.

Так вот отчего Гита куталась в шаль. Она не хотела, чтобы кто-то узнал... Кто-то, кто может сообщить Эдгару или попросту растрезвонить, что внучка Хэрварда носит под сердцем ребёнка от мужа Бэртрады. Ублюдка, незаконнорождённого. И теперь мне стало ясно, что она имела в виду, не желая возвращаться в монастырь или отвергая ухаживания Хорсы. Бедная девочка. Слухи о ней только стали стихать, а теперь она вновь станет предметом обсуждений.

Я быстро отвела взгляд. Но занервничала, и Гита, похоже, заметила это, странно поглядывала на меня. Наконец я решила, что надо уходить. Адам был недоволен, он хотел остаться.

Сказав, чтобы я не беспокоилась, и она вскоре пришлёт мальчика с Утрэдом, Гита вышла проводить меня. По пути я неожиданно вспомнила о нашей первой встрече, и это воспоминание позабавило нас обеих. На прощание мы сердечно обнялись.

— Храни тебя Бог и все святые, Гита! Боюсь, что их помощь будет тебе весьма кстати.

Она печально кивнула. Поняла, что мне всё известно.

Когда я вернулась в замок, там уже вовсю шло веселье. Гости сидели за столами, горело множество факелов, в центре зала выступал фигляр, подбрасывая и ловя разноцветные шарики. Затем зазвучали песни. Они были откровенно сладострастными, в них говорилось о беззаветности страсти и счастье разделённого чувства. Читались и стихи — всё на ту же тему любовного томления. Всё это было совсем непохоже на буйные застолья саксов, на всём лежал отпечаток благородных манер, столь почитаемых нормандской знатью, особенно в присутствии дам. Без дам и норманны позволяли себе свалиться пьяными под стол. Я жила при дворе, знала это и не обольщалась показной церемонностью пира. Хотя и мне было приятно сидеть на пиру, нарядной и сдержанной, внимая песням о любви.

Подобные куртуазные празднества здесь, в Англии, были в новинку. Поэтому многие из английских приглашённых просто диву давались, как откровенно поют на пиру о любви и её усладах, да к тому же большинство песен обращены к прекрасной новобрачной. Я даже услышала, как один барон негромко говорил соседу, как это граф Эдгар не вызовет всех этих нахалов на бой. Зато английские дамы были просто восхищены, а одна, муж которой строго велел ей удалиться и не слушать подобное бесстыдство, попросту расплакалась.

Начались танцы. Со своего места я наблюдала, как Эдгар под руку с женой вышел в круг танцующих. Они раскланивались, обходили друг друга, изящно соединив ладони. И бесспорно были красивой парой. Но сейчас, глядя на Бэртраду, я невольно сравнивала её с Гитой. Конечно, Бэртрада красавица, но отчего-то мне подумалось, что при всей её яркой внешности она уступает Гите. Было в новой графине нечто неприятное: этот колючий взгляд, жёсткий рот, манера держаться подчёркнуто надменно. Гита же была мягче, от неё словно исходило тепло.

И ещё я заметила, что, когда Эдгар отходил к гостям, возле молодой графини тут же оказывался Бигод. Конечно, невесте не возбраняется отвечать на любезности гостей, но уж больно часто её можно было увидеть с этим белобрысым норманном. Но к чести Бэртрады отмечу, что ни разу она не подарила ему более тёплого взгляда или более любезного ответа, чем другим. А этих других рядом с ней всегда было много — все эти английские вельможи, стремившиеся засвидетельствовать почтение дочери короля, и особенно её свита, так и вьющаяся вокруг. Как я поняла из разговоров, многие из них собираются остаться в Норфолке, дабы составить её двор. Но большинство рыцарей и дам, прибывших с этой внебрачной дочерью короля, были худородными дворянами, находящимися на жалованье. А значит, Эдгару придётся раскошеливаться на их содержание. Он-то, бесспорно, человек не бедный, но я ещё не знала никого, кто бы согласился содержать столько нахлебников.

В какой-то миг граф и графиня приблизились к скамье, где сидели я и ещё несколько дам в летах, не принимавших участия в танцах. Эдгар с Бэртрадой только покинули круг танцующих, оживлённые и улыбающиеся. Эдгар заметил меня, подошёл, увлекая за собой супругу.

— Ты все сидишь в уголке, моя милая Риган.

Я встала, поклонилась, и он представил меня жене.

— Это моя невестка, вдова моего брата, леди Риган из Незерби. Она моя помощница, мой незаменимый друг. И столько сделала, чтобы сегодняшние торжества прошли как должно.

У меня на душе стало тепло от его слов. Боже, какой же он всё-таки славный человек! Но тут я почувствовала взгляд Бэртрады. Та насмешливо осмотрела меня с головы до ног. Глаза холодные, уголки губ презрительно опущены.

— Да, Риган де Шампер в девичестве, если не ошибаюсь.

Я поклонилась:

— Мне лестно, что ваша милость помнит меня.

— Да, припоминаю. Что ж, меня устроит, если мне станет прислуживать женщина столь древнего нормандского рода. Надеюсь, вы будете так же послушны, как и при моей сестрице Матильде?

Я опешила. Сколько презрительного высокомерия в её голосе. За что?

Она уже поворачивалась, чтобы отойти, но Эдгар удержал её:

— Миледи, вы ошибаетесь. Леди Риган не прислуга. Она член семьи.

— Я никогда не ошибаюсь, сэр. И знаю место каждого. Поэтому не учите меня, как с кем держаться.

Высокомерна и далеко не так умна, как о ней говорят. И Эдгар дал ей понять это, негромко напомнив, что прежде всего она его жена и должна слушать его. Лицо Бэртрады пошло пятнами.

— А не забываете ли вы, что графом вы стали только потому, что так захотела я?

— Как и захотели стать моей женой, напомню, — парировал Эдгар. — И как всякая супруга, должны поддерживать человека, которому клялись в послушании перед алтарём.

Сидевшие рядом дамы так и навострили уши. Я занервничала, стала просить молодожёнов не ссориться в такой день.

— Помолчите, милочка! — сухо оборвала меня Бэртрада и пошла прочь. Заиграла музыка, и я увидела, как она подала руку приглашавшему её на танец Бигоду.

Эдгар с улыбкой повернулся ко мне:

— Ты станцуешь со мной, Риган?

Да, я пошла с ним в круг. Мы о чём-то говорили, не о Бэртраде. Но, слава Богу, они быстро помирились. По крайней мере, у неё хватило ума улыбаться, когда Эдгар подошёл.

Но теперь я поняла, на что рассчитывала Бэртрада, вступая с ним в брак. Повелевать, дать понять ему, что своим титулом он обязан исключительно ей. Не самая радужная перспектива для такого мужчины, как Эдгар. Понимал ли он это? В любом случае, он держал себя в руках и, когда после пира молодожёнов отвели в покои, выглядел нежным и влюблённым. Как и полагалось жениху перед брачной ночью.

На другой день были назначены состязания стрелков, скачки и другие увеселения. Я вполне могла бы на них присутствовать, но напомнила себе, что уже избрала для себя иной путь. «Аминь, — сказала я себе. — Кончено. Начинается другая жизнь». И, едва стало светать, покинула Норидж.

Я не люблю прощаний, поэтому не искала встреч с Эдгаром. Да и не до меня ему теперь. Поэтому я ограничилась коротким прощальным посланием, которое передала Пенде. Я понимала, что у меня теперь будет новая жизнь и чем скорее я порву с прошлым, тем лучше. Но всё же, прибыв в Незерби, я поняла, что какая-то часть меня навсегда останется здесь. Я даже закрылась в ткацкой и выплакалась как следует. А потом пошла в спальню, где в одном из сундуков все эти годы лежал небольшой отделанный серебром ларчик. В нём я бережно хранила детские вещички — крохотные башмачки, рубашечки и чепчики. Когда-то этот ларчик дарил мне надежду, а позже заставлял страдать от одиночества и пустоты. Я перебрала его содержимое в последний раз, а затем велела отвезти ларчик в Тауэр-Вейк.