– О! Ты, Андрюха, что ли? – наконец просипел Гриша. – А я думал, ты помер.

– Ты чё! – возмутился Севастьянов. – С дуба рухнул?

– Да…это… потом… – невнятно мычал Гриша.

– Иди куда шёл, чепушило! – нагрубил Андрей и, отодвинув пьяное тело, прошёл в подъезд.

Андрей остановился перед квартирой номер тридцать. Немного отдышался и собрался постучать в дверь. Занёс руку и…: «Боже, – подумал Андрей, – откуда здесь звонок? Отродясь не было. Зинка раскошелилась на мастера? Не может быть!» Севастьянов нажал на звонок. За дверью послышались шаги. Дверь распахнулась. На пороге стояла Зина с кухонным полотенцем на плече. Из квартиры пахнуло вкусной жареной картошкой и ещё чем–то мясным. Пахло аппетитно.

– Чего припёрся! – вместо приветствия выпалила Зина. – Я уже думала, ты помер. А ты вон явился, не запылился. Поди, всё пропил и к Зине вернулся, да?

– Зин…

– Чё Зин, чё Зин? – кричала женщина. – Вот где пил и где деньги оставил, туда и иди жить. Забирай свои манатки и двигай отсюда!

Зина развернулась и пошла на кухню. Андрей прошёл в квартиру с надеждой решить вопрос с проживанием у Зины положительно, но всё было гораздо сложнее. На кухне Андрей увидел мужчину, тот ремонтировал стул. Он посмотрел на Севастьянова, отложил в сторону отвёртку и спросил у Зины:

– Это он, что ли?

– Он, он, – не отрываясь от перемешивания картошки на сковороде, ответила женщина.

Мужчина поднялся. Он был по пояс раздет, весь волосатый и мускулистый. Роста невысокого, но видно, что наглый и резкий.

– Слышь, чувак! Ты вещи по–быстрому там собери и двигай. Теперь я здесь живу.

Незнакомец сказал эту фразу уверенно и жёстко. Андрей понял, что сопротивление бесполезно. Последняя апелляция к Зине могла бы что–то исправить.

– Зина, – жалостливо произнёс Севастьянов. – Зин, ты чё, вообще? Так не поступают.

– Ты чего не понял, что тебе Витя сказал? – не отворачиваясь от плиты, буркнула Зина. – Непонятливый?

– Иди вещи собирай, – нахмурив брови, продолжал Витя. – Поторопись. А то у меня сейчас терпение лопнет и я тебя с балкона отпущу.

Андрей отчётливо понял, что этот мужик не шутит. Надо собрать то, что есть и сваливать отсюда. Севастьянов прошёл в спальню, достал из–под кровати свой рюкзак и стал складывать вещи. Рубашка, несколько футболок, старый тёплый свитер, двое джинсов, видавший виды пуховик. Но самое главное – паспорт моряка. Это единственное сокровище, которое было у Андрея.

Всё то время пока Севастьянов собирал вещи, Витя, скрестив мохнатые руки на груди, наблюдал за процессом. Вид у Вити был угрожающий. Андрей, укладывая вещи, краем глаза наблюдал за поведением «новенького» сожителя Зины. Мало ли что у этого самца на уме. Севастьянов очень хотел поторопиться, но проснувшееся мужское самолюбие требовало не спешить, и он всем своим видом демонстрировал спокойствие и неторопливость.

Вдруг в дверном проёме, за спиной Виктора, появилась Зина с глазами бультерьера и оскалом похожим на того же пса.

– Ты чё копаешься? – гавкнула женщина. – Глянь, прихватить что–то моё решил! Вить, поторопи морячка.

Витя повиновался беспрекословно. Андрюха только успел заметить резкое движение мохнатой руки, крепкий кулак, которой жёстко приземлился в районе солнечного сплетения.

– Ой! – это единственное слово, которое смог произнести Севастьянов.

От боли и нехватки воздуха Андрей согнулся и сел на кровать. Дышать он не мог и в глазах тут же запрыгали синие шарики. Так продолжалось около минуты. Когда Севастьянов открыл глаза, он увидел, как Витя вышвыривает рюкзак из комнаты, а Зина с дьявольской улыбкой смотрит на Андрюху, готовая укусить.

Моряк поднялся и скрюченный пошёл к выходу. Он хотел что–то сказать на прощание, но посмотрев на этих бесов, промолчал. Рюкзак мирно ждал около лестницы. Севастьянов присел на верхнюю ступеньку. В животе ещё не угомонилась боль. Дверь за ним громко захлопнулась с каким–то матерным комментарием Зины. Всё, больше в квартиру номер тридцать он не вернётся. Надо налаживать быт заново. Вот теперь пришло время «запасного аэродрома».

Юра Исакин был человеком Мельпомены. Вернее, бывшим человеком Мельпомены. Когда–то, на заре своей творческой деятельности, молодой студент театрального ВУЗа, подавал большие надежды. Был успешен и востребован. Но как это часто бывает, не совладал с «медными трубами». Из московского театра уволился. Скитался по разным театрам областного масштаба. А потом планка упала до маленького провинциального. Когда из–за очередного сорванного спектакля Юру попросили и оттуда, он стал именовать себя драматургом. Справедливости ради надо сказать, что одну пьесу он написал. И её даже поставили на сцене. Пьеса получилась смешной. В стиле современного бреда. Молодые режиссеры любят ставить такие спектакли, где можно посмеяться не только над смешной шуткой, но и над «смешной» частью тела. Навеяло с запада. Ничего не поделаешь, таковы современные реалии.

Гонорар был пропит быстро. Нет, не быстро, а молниеносно. На следующий день, после стремительного исчезновения гонорара, Исакин проснулся в своей однушке и увидел рядом мирно посапывающего молодого человека. Это был Андрюха Севастьянов.

– Ты кто? – толкнув локтем в бок незнакомца, спросил Исакин.

– Андрей, – односложно ответил парень.

– Первозванный?

– Не, Севастьянов, – мычал в полудрёме Андрей.

– А! Ну тогда ладно, – успокоился Юра. – Вставай, Андрей, чай будем пить.

– Я пиво хочу, – по–детски закапризничал Севастьянов.

– Я тоже хочу каждый день просыпаться в Монте–Карло, – осадил парня Исакин. – И не в твоём обществе, а с блондинкой на груди. Однако – хрен нам, батенька. Жизнь распорядилась по–своему. Вместо пива сегодня чай.

Исакин встал с дивана, взял со спинки стула махровый халат и надел его поверх рубашки и мятых брюк. Поставил чайник на плиту и стал что–то искать.

– Чёрт! – выругался Юра. – Где пульт от телевизора? Ты не брал?

Андрюха понял, что сна больше не будет. Он сел на край дивана и обхватил руками голову. Там неизвестные существа исполняли песню «Шумел камыш».

– Пульт там, – Севастьянов показал пальцем на кухню.

– Нет его на кухне! – возмущено ответил Юра.

– Он в кастрюле.

– В какой кастрюле?

– С супом.

– Это как? – Юра подошёл к кастрюле, которая стояла на плите, и запустил туда руку. – Мать его! Как он сюда попал?

– Тебе вчера программа не понравилась, – не открывая глаз, сказал Андрюха.

–Что за программа?

– Ну там где этот мужик волосатый сплетни рассказывает, – пояснил Севастьянов.

– А! Тёзка твой. Ну– ну! Терпеть его ненавижу, – пробурчал Исакин.

– Ты сказал: изыди проклятый и бросил пульт в суп.

– И что теперь делать? – спросил Исакин виновато.

– Просушить и всё заработает, – со знанием дела ответил Андрюха.

После чайной церемонии новые друзья понемногу приходили в себя. Андрей разобрал пульт, вытер всё насухо и положил его сушиться на балкон. Через два часа пульт заработал.

– Андрюха, ты волшебник, – восхищенно произнёс Исакин.

Так Севастьянов и Исакин стали лучшими друзьями. Исакин был много старше Андрея и исполнял роль старшего брата. Всегда, когда у Севастьянова жизнь заходила в тупик, он приходил к Исакину. Это и был «запасной аэродром».

Сегодня, после жёсткого приёма у Зины, других вариантов для налаживания жизни у Севастьянова не было. Подходя к дому друга, Андрей увидел несколько пожарных машин и толпу зевак.

– Что это там? – настороженно спросил Севастьянов у пожилой женщины с тревожным взглядом.

– Допился Юрка, – ответила та. – Видать, заснул пьяный с сигаретой, вот и спалил квартиру.

– Какой Юрка? Исакин, что ли? – переспросил Андрей.

– Ну, а какой же ещё? Исакин, конечно!

– Сам–то живой? – продолжал допытываться Севастьянов

– Живой, слава Богу. Вон, «скорая» в больницу повезла.

Андрюха выдохнул с облегчением. То, что Юрка жив это хорошо, а вот то, что жить Андрею теперь негде, это плохо. День не задался. Севастьянов сел на лавочку и стал думать. Куда податься? Выход один, идти в порт и искать хоть какую–нибудь работу. На любую посудину устраиваться, лишь бы не ночевать на улице. Андрей взвалил рюкзак на плечо и двинулся в сторону порта.