– Присоединиться к джентльменам, дабы продолжить вечер? – осклабился Треска, покатав в кармане куртки полированные зубы гринд, слывших на островах за ходовую валюту.

– Ну, – кивнул напарник. – Добавить русского колориту.

– Так мы же по-ихнему не шпрехаем нифига.

– С ними Яков пошел, и я еще кое-кого из наших видел. Пара рюмок и разберемся. Первый раз, что ли.

– И то верно. Погнали.

– Обожди, сначала поссу. На шухере стой.

– Да кому ты нужен, рожа имбецильная.

– Почки расцвету-у-ут…

– Хе-хе-хе.

Когда Паштет управился, парочка двинулась было в сторону кабачка, как вдруг Треска остановился, разглядывая что-то в темноте за домами.

– Зырь.

– Чё?

– Вон, там. – Треска ткнул пальцем в движущийся со стороны леса силуэт.

– Пф, – пожал плечами Паштет. – Может, тоже отливать бегал, делов-то.

– В лес? Ночью? Не смеши. – И прежде чем Паштет успел ответить, Треска зычно свистнул, привлекая к себе внимание. – Гэй! Фью-и-йть!

– Ты чего? – испугался напарник. – Сбегутся же.

– Не бзди, братан, – решительно оборвал толстяк. – Вдруг это ворье какое. Видел, какую барыги тарантайку с собой притаранили?

– Так там же охрана.

– Охрана, охрана, – передразнил Треска. – Охрана с местными бухать ушла, я тебе отвечаю. Делать им больше нечего, как жопы морозить. А вот если мы его сами за сраку подденем, может, нам магарыч какой отсыпят. – Эй, любезный! Да ты, ты. Ну-ка постой!

Загадочная фигура, облаченная в плащ с капюшоном, остановилась и испуганно заозиралась, прижимая что-то к груди, пока к ней быстро приближались повара.

– Ты чего это впотьмах от народа шкеришься? – грозно поинтересовался Треска. – Чего это у тебя?

Из-под низко надвинутого капюшона донеслось нечленораздельное мычание.

– Чё ты там бормочешь, не слышно ни хрена. – С этими словами Треска протянул руку и сдернул с незнакомца покрывавший голову капюшон. – Птах?!

– Здорово, ребятушки. – Морщинистое личико блаженного растянулось в вымученной улыбке.

– Твою мать! – опешила парочка. – А ты-то чего здесь забыл, пернатый? Со стройки, что ли?

– Или по нужде? – уточнил Паштет.

– Нужда, нужда, ребятушки, – согласно закивал Птах. – Большая, неразрешимая.

– Куда ходил-то, ну? – оборвал Треска, теряя терпение. – Саечка за испуг.

– На поляну к башенке. Дяденьку навестить. – Перехватив ношу, блаженный махнул свободной рукой в сторону леса.

– Какой дяденька? Какая башенка? Ты на время смотрел? Или маслят обожрался что ли, нарк хренов? Покажь-ка. – Треска вырвал из покрытых шелушащимся псориазом рук Птаха кулек, который тот прижимал к груди, и, развязав веревку, высыпал содержимое на ладонь. – Орехи…

– Орешки, орешеньки, – закивал Птах. – Дяденьке носил. Попоститься. Не берет.

– Тьфу-ты, стерлядь. – Треска раздраженно сунул Птаху кулек, который тот тут же снова крепко прижал к груди. – Шатаешься тут, народ пугаешь.

– Не шатаюсь, а паломничаю, – обиженно насупился Птах, снова натягивая на голову капюшон. – В вереске башня стоит, а в ней отшельник. Не видел его, не показывается. Нельзя смотреть, беда будет. Сглаз! Привечает Пташку, советом выручает, мешочек ношу. Спрашивает про нас, как живем, чего делаем. Беспокоится.

– Ты про сотовую вышку у запруды, что ли?

Птах отрицательно затряс головой.

– Башня в вереске. Там.

– От здешнего климата окончательно крыша поехала, – уверенно пробормотал Паштет.

Пока повара переваривали услышанное, Птах поспешил дальше и вскоре скрылся за домами на противоположном конце площади.

– Вот же ж блин. – Тряхнув головой Треска сплюнул на землю. – Не понос, так золотуха. Орешки, черт бы их взял.

– А где у нас тут поляны с вереском-то? – задумался Паштет.

– Ой, только ты еще голову говном не забивай, – как от зубной боли, скривился Треска. – Ну сидит в лесу какой-нибудь идиот, или выдумал опять. Нам-то что. Потопали, а то вылакают все без нас.

– Точняк. В большой семье клювом не щелкают, – поддержал Паштет, у которого упоминание выпивки потеснило остальные мысли, и они зашагали по улице.

Кабачок встретил уютным гомоном и теплом. Караванщики и местные братались, оживленно переговариваясь и перемешавшись за столами. Поднимались пенные кружки, кто-то тискал кокетливо хихикавшую певичку, посадив ее себе на колени и нашептывая в ушко явно жаркие речи. В дальнем углу у стола, за которым схватились руками в борьбе два голых до пояса здоровяка, оживленно улюлюкала окружившая их кучка зевак, на все лады подбадривая взмокших соперников. Под прокопченным низким потолком то и дело раздавались взрывы полупьяного гогота, кто-то из артистов насиловал фальшивящее старенькое пианино.

Ввалившиеся в натопленное помещение повара с наслаждением вдохнули пахнущий салом и копотью воздух. Стянув ушанку, Треска окинул столы взглядом и увидев за одним из них Ерофеева, Якова и Ворошилова, толкнул Паштета в бок. Расстегивая крутки, парочка стала пробираться к своим, проложив маршрут мимо стойки, где перехватила пару бокалов.

– Здарова-те, – подвинулся Ерофеев, уступая место на скамье плюхнувшемуся Треске. – Вот и компания.

– Чё как?

– Да вот хлебосолим, как видишь, – усмехнулся Ерофеев. – Скандинавы бузят.

– Чего рассказывают? – сняв куртку и скомкав ее рядом с собой на скамье, огляделся Паштет.

– Концами меряются, – с вечно недовольной гримасой Ворошилов покосился на стол армрестлеров, откуда донесся низкий победный рев. Кому-то из соперников улыбнулась удача.

– Давайте уже, трубы горят, – нетерпеливо облизнулся Треска, и русские чокнулись кружками. Яков присоединился к остальным.

– А где Батон? – осушив кружку до половины, спросил Паштет, вытерев рот ладонью.

– К семье пошел. Отсыпаться.

– Э-э, – расплылись повара. – Жинка кислород перекрыла. Каблук.

– Дебилы вы, – беззлобно посмотрел на них Ерофеев. – Человеку такое счастье невиданное выпало. В наши-то времена… Считайте, вторую жизнь фантом вытянул. Тут задуматься надо, чего да как, а не здоровье гробить. Люська моя, память светлая, говорила, что по повороту ключа уже знала, когда я поддатый приходил. Дурак. Даже по такой фитюльке скучаю.

– Где оно, здоровье-то. Почки расцвету-у-ут, – тоненько затянул Паштет.

– Печень запорха-ала-а, – в тон поддержал Треска, и парочка захохотала. – Ну даешь, философ. А сам-то что сейчас делаешь?

– Я так, – посмотрел в свою кружку старик. – За компанию.

– Вот и мы за компанию, – согласились повара, снова прикладываясь к кружкам.

– Вам еще в фёркей завтра играть, – напомнил Ерофеич.

– Сделаем! – заверили повара.

Сидевший с краю Яков потягивал пиво, прислушиваясь к разговору за соседним столом, где уже некоторое время речи велись на повышенных тонах.

– …а я тебе говорю, охренели вы со своей лодкой вконец, – напирал рослый скандинав из свиты каравана с окладистой, заплетенной косами бородой и заплывшими красными глазками. – Сидите тут, горя не знаете. Присвоили все себе. А какого рожна она ваша? Кто сказал? Покажи?!

– Чего там у них, – тихо поинтересовался Ворошилов.

– Да все то же, – не поворачиваясь, хмурился переводчик. – Лодка покоя не дает.

– Чего ты до меня докопался, – закипая, раздраженно парировал оппонент из местных. – Я тебе что, начальство? Совет? Турнотур?!

– Ну конечно, стрелочник. Яиц нет за базар отвечать, так все на главных спихнем, так? – не унимался бородач, которому выпивка с дороги и недосыпа крепко ударила в голову. – Ты свою рожу видел? Рот в кружку не помещается, отожрались, скоты. Баб наших лапаете, своих мало? – Он ткнул пальцем в местного, державшего на коленях певичку. – Руки от нее убрал! А ты чего стелешься, еще ляг под него!

– Отвали, – вальяжно огрызнулась девушка. – На пароме не дала, так яйца прищемило?

– Пасть закрой!

– Э-э, – набычился клеивший разомлевшую певичку амбал.

– Иди овцу себе постели, импотент!