— Ты не был злодеем в моей истории, — единственное, что прошептала Стейси.

И все продолжилось. Каждый благодарил за что-то. На самом деле каждому человеку есть за что, просто каждый часто забывает о том, что у него есть руки и ноги — это повод. Есть семья — также повод. Любящая жена и здоровые дети — огромнейший повод. У нас всех в будущем будет целая вечность, чтобы быть мертвыми, и лишь короткое мгновение, чтобы жить.

Не успел я поесть, как Эстель начала плакать. Эс сразу сорвалась с места, когда моя мать сказала:

— Не надо, милая. Майкл сам ее уложит.

Я на мгновение даже растерялся. Просто забыл, как это делать. Но еще больше меня удивила именно моя мать. Точнее ее отсутствие. Где она делась, черт возьми? Где та женщина, которая назвала Эс шлюхой только за то, что та родила ей внучку без кольца на пальце?

Но да, пора мне уже быть отцом своему ребенку. Обязанности отца те же, кроме родов и кормления разве что. Хотя многие думают, что это просто — помогать матери.

— Ну что, малышка, — улыбнулся я, поднося ее над своей головой. — Будем спать?

Она лишь качнула головкой и что-то пробормотала. Эс вошла в комнату и включила музыку. Она играла слишком тихо, но, насколько я понял, именно это и нужно было. Я столько пропустил, и даже не знал, как она засыпает. Так же Стейси сказала, чтобы я носил ее, потому, что в кроватке она не уснет. А затем положил на ее кровать. И так же тихо она ушла обратно, закрыв за собою дверь. Я ходил по комнате, качая дочь и рассматривая фото, которые она поместила на стены. Эс не присутствовала на этих моментах, но помнила это и пыталась хотя бы знать о них. Каждую рамку подсвечивали светодиоды разных цветов, и Эстель положила мне головку на плече, и рассматривала все это с нереальным интересом, пока ее глазки не закрылись, и она не уснула. Но все-таки была одна фотография, которая стояла на ее тумбе, и где Эс определенно присутствовала больше чем кто-либо другой. Момент, который я запечатлел. Когда она впервые взяла нашу дочь на руки, и этот особенный взгляд навсегда сохранился в моей памяти. Ни одна драгоценность так не подчеркивает красоту женщины, как ребенок на ее руках.

— На счет три… — говорит Адам.

Спустя какое-то время я спускаюсь вниз и слышу голоса явно только моих друзей. Вижу, как Эс подносит рюмку к губам еще до начала отсчета и выпивает ее залпом.

— Черт! — выдыхает она огненный воздух, с силой ставя рюмку на барную стойку.

Ева смотрит на нее взглядом, который я могу идентифицировать только, как восторженный.

— Молодчина! — Поднимая руку, она дает Эс пять. — Давай, Эс, нам надо наверстывать.

Ева и Долорес оба опрокидывают их шоты, и когда выдыхают обжигающий воздух, то не стесняются в выражениях. Я смеюсь над ними, чувствуя себя уже немного расслабленным.

Как только Стейси выпивает второй шот, я уверен, чувствует, что я рядом. В настоящее время ей ничего не нужно говорить, чтобы я заметил это. Я вижу, как ее тело напрягается, когда она знает о моем присутствии, как если бы я прикоснулся к ней.

Только через некоторое время я понимаю, что она пьет, значит, не кормит Эстель. Наверное, даже это отбивается у нее болью и виной в сердце. Я наблюдал за ней весь вечер, и еще мы говорили. Ева рассказала, почему хочет уехать на какое-то время в Европу, и еще Долорес судя по ее взгляду, поняла, что она единственная, кто остается одна. Без семьи внутри семьи. Это так же однозначно отразится на ней, особенно если бы она узнала еще правду о Джейсе.

— И что ты собираешься делать в Италии? — спрашивает Стейси у Евы.

— Я боюсь, что, когда расскажу тебе, ты во мне разочаруешься.

— Ничего страшного, — отмахивается та наигранно. — Я и так в тебе разочарована.

— Очень мило, — смеется она, и Эс, кажется, это веселит. — Я хочу попробовать другого. Другой жизни. Приключений и незнания планов на завтрашний день. У меня всегда все расписано по минутам, и это на самом деле так злит в конечном итоге.

— Ты хочешь чего-то другого? — спрашивает на этот раз Донна. — Или кого-то другого?

Мы с Адамом говорили о своем, но, конечно, я слушал все, что рассказывает Ева.

— Что самое главное в мужчине? — задала вопрос Ева своим подругам.

— Руки, — ответила ей Стейси.

— Да, именно руки. За последнее время я не встречала никого с красивыми и талантливыми руками. Сильными, умелыми, а главное надежными. Все можно почувствовать по мужским рукам. Руки все могут рассказать. Обнять и удержать. Построить дом, донести сумки и унести в рай. Взять тебя и украсть у всех. У себя самой. От глупых мыслей, суеты, преград и обыденности. Для счастья, для жизни, для себя. Он молчит и улыбается, смотря на дорогу и держа твою ладонь в своей руке. Любовь мужчины в его руках. А я давно ее не чувствовала, даже когда ее сполна отдавали мне.

Они еще о чем-то говорили, но я уже не слушал, а лишь думал о том, что сказала Ева и наблюдал за реакцией Стейси. Мы такие разные. Мужчины и женщины. Женщины разбирают все по частям. Отдельно волосы и их укладка. Глаза и ресницы. Пухлость и даже цвет губ. Все это для них, как отдельный орган. А мы, мужчины, смотрим на женщину в целом. Мы видим красивую фигуру, а не отдельно тонкую талию, и плечи с бедрами одинаковых пропорций. Видим красивое лицо, а не симметричные и правильные черты лица с разделением ровного носа и правильно посаженных глаз.

— Ну и мы пошли, — сказал Адам. — Как всегда последние.

— Я был рад вас видеть, — ответил я, выходя из минутного транса.

— Проводи нас, — улыбнулась Донна, хоть я и знал, что эта улыбка фальшивая от начала до конца. Она хотела меня убить. Это точно.

Мы вышли из дома, и Ева с Долорес сели в машину. И как только закрылась входная дверь, Донна прижала меня к стенке, схватив воротник рубашки:

— Моя мама научила меня быть истинной леди. Я знаю, как правильно использовать вилку во время торжественного ужина.

— Я это оценил, — ответил я, понимая, что Адам ничего не собирался ей говорить.

— Но еще она научила меня быть умной. И я знаю, в какую артерию тебе ее воткнуть, чтобы ты истек кровью и сдох за одну минуту, если будешь обижать Стейси. Если не собираешься быть с ней, собирай манатки и проваливай!

— Я собираюсь быть с ней, Ди, — забрал я ее руку из своей шеи. — Она не хочет этого.

— Конечно, не хочет. Адам, — повернулась она к своему мужу. — Если он сделает неправильное движение своим жалким тельцем, ты его убьешь. — Затем снова обратила свой взор ко мне. — Сладких снов.

Я возвращаюсь в дом и вижу, как Стейси дает в тарелке еду собаке и гладит его. У него светлая шерсть, и она смеется. Ее смехом можно было бы Антарктиду растопить, а Эс разменивает его лишь на мое сердце. Они завели собаку, а я и этого не знал. Да, наверное, именно это и происходит, когда ты долго сомневаешься, пытаясь определиться, стоит ли возвращаться в жизнь человека.

— Подержи тарелки, — говорит она невнятно. Да ладно, Стейси не могло развести из-за четырех шотов.

— Ты что, пьяна? — хмурюсь я.

— Я? — повышает она голос. — Да я знаю тебя как облупленного! И отдай мои тарелки. Что ты вцепился в них?

Она ушла на кухню, и я улыбнулся. Она не видела, что даже такая ситуация, связанная со Стейси, вызывает у меня восторженную улыбку. Она устала. Все время одна, и ей не хватает людей рядом. Эс выглядела потрясающе. Ее волосы были собраны в пучке, из которого выбилось несколько прядей, и лицо было совсем избавлено от макияжа. И разве мог я взглянуть в ее глаза и не сойти с ума?

Вернувшись за ней в кухню, я забрал у нее тарелку из рук, которую она собиралась ставить в посудомоечную машину.

— Иди отдохни, — закатил я рукава, не смотря на нее. — Я все сделаю.

— Обойдусь, — фыркнула она.

— Видит бог, я не собирался этого делать.

Я схватил ее за талию и закинул себе на плечо. Эс явно не ожидала этого, так что у меня было несколько секунд форы. Ее тело было таким маленьким и легким по сравнению с тем, которое я держал в своих руках, когда все только начиналось. Она попыталась вырваться, а потом взорвалась смехом. Нет, не смехом, а громким хохотом. И в это время, слыша ее счастливый смех, со мной творилось что-то странное. Как будто тепло лилось по грудной клетке, и это было прекрасно, пусть и грустно.