Но от этого нужно абстрагироваться, иначе поедет крыша.

Не представляю, как Скайлер решилась на то, чтобы быть детским хирургом, ведь это эмоционально сложнее в тысячи раз. Но Шеффилд говорит, что пойдёт в детскую хирургию, чтобы спасать жизни, а не считать и жалеть те, которых уже не спасти.

– Кстати, – Флинн, выдержав паузу после неприятной новости, решает разбавить обстановку, что приходится весьма кстати, –все помнят, что у нас скоро больничная вечеринка?

Каждый год наше начальство устраивает что-то вроде корпоратива на День Благодарения: обычно нам просто снимают ресторан, угощают бесплатным алкоголем и устраивают подобие конкурсов, запихивая в костюм индейки и рисуя американский флаг аквагримом чуть ли не на заднице.

Это как напоминание о том, что врачи, вроде как, тоже умеют развлекаться, но обычно ничего интересного и весёлого на таком мероприятии не происходит. Правда в прошлом году медсестра Шонда Миллиган отсосала в туалете какому-то патологоанатому, а потом её стошнило прямо в свою сумку, с которой она ходила до конца вечера.

– Значит так, – перед нами появляется доктор Миллер. Она всегда так неожиданно приходит, что мне кажется, будто эта женщина обладает телекинезом. Не удивлюсь, если увижу её в собственной ванной, когда буду принимать душ, – уж не знаю, сколько вы вчера бегали с бубном вокруг костра, призывая духов медицины, но сегодня вам явно везёт. – Она показывает на нас с Шеффилд и кладёт больничные папки на стол перед нами. – Кларк, сегодня идёшь на гастрэктомию - помогаешь доктору Кейну, а Шеффилд вырезает опухоль на лёгком. Надеюсь, вы помните, как держать в руке скальпель.

Вот это новости.

Доктор Миллер уходит, плавно покачивая широкими бёдрами, оставляя нас в полнейшем недоумении и неосознанной радости, как вдруг Флинн спрашивает:

– А мне что делать? – Удивлённо произносит он, выпучив глаза.

Ординатор останавливается, немного думает, а потом добавляет:

– Поменять капельницы, подготовить операционные, разнести документы, сделать обход - в этом мире столько невыполненных дел, Ройс! – Довольно перечисляет доктор Миллер, а затем уходит, что-то напевая себе под нос.

Флинн недовольно надувает губы и складывает руки на груди, а мы со Скайлер ошарашенно смотрим на две голубые папки, лежащие на столе. Будто если мы дотронемся до них, они превратятся в пыль.

– Обалдеть. – Шёпотом произносит Скай, а затем столовую заполняет её радостное визжание. – Опухоль на лёгком! Я думала, что не доживу до нормальной операции! – Она подхватывает папку и быстро перелистывает страницы. Выглядит так, будто она тот гоблин, который охотился за кольцом всевластия.

– Я даже боюсь радоваться, а то снова что-нибудь случится, и придётся заполнять больничные карты. – Бубню я, недоверчиво перелистывая страницы, словно на одной из них должен быть приклеенный стикер со словами «мы тебя разыграли, можешь снова поставить клизму миссис Хоуп!».

– Обходы и капельницы! – Воодушевлённо пропевает Ройс, раскинув руки в стороны, будто его фотографируют на обложку мюзикла «Звуки музыки». – Вот это настоящая медицина.

– Ты вчера помогал всё лицо перекроить, имей совесть! – Бубнит Скайлер, припоминая вчерашнюю пластическую операцию, на которой ассистировал Флинн.

Мы заканчиваем свой обед, и я решаю пойти в кабинет диагностики, чтобы успокоиться, прочитать материалы о пациенте и вспомнить всё необходимое, чтобы не облажаться и удалить желудок, а не что-нибудь ещё, что должно оставаться на месте.

Подумать только, год назад я только смотрела на операции из стеклянной галереи, а сейчас сама буду вырезать желудок.

Устраиваюсь на высокой кушетке, доедая свой безвкусный батончик из автомата, и запоминаю информацию о пациенте. Морган Дженс, пятьдесят три года, рак желудка. Просто потрясающе! Для меня естественно, а не для мистера Дженса.

Телефон в кармане халата вибрирует, и мне приходится отвлечься от экспресс-подготовки к операции.

– Не помешал, доктор Кларк? – Радостный голос Томлинсона заполняет кабинет, и улыбка сама появляется у меня на лице.

Если бы звонил кто-то другой, я бы точно недовольно пробубнила, что не могу разговаривать, потому что готовлюсь к операции, но говорить такое Луи я не могу. И не хочу.

– Нет, и сегодня ты как никогда попал с «доктором Кларк».

– Тебе вручили медицинский Оскар?

– Почти. – Улыбаюсь я. – Через, – отодвигаю телефон от уха и смотрю на время, – полтора часа буду делать гастрэктомию.

– Я просто обожаю, когда ты разбрасываешься медицинскими терминами. Это так возбуждает. – Закрываю глаза, чтобы представить лицо Луи, на котором сияет его фирменная соблазнительная ухмылка.

– Буду резать желудок.

– А вот это уже звучит не так романтично.

– Не могу поверить, что я наконец-то буду оперировать, это так странно. – Рассуждаю я. – Меня даже не предупредили заранее.

А ещё странно то, что когда доктор Миллер только сообщила о том, что сегодня я почувствую себя королевой скальпеля, то первое, о чём я подумала - это то, как я рассказываю эту новость Луи.

– Я не вижу ничего странного, Хейлс. – Слышу щелчок зажигалки. – Уверен, ты справишься. Ты самый лучший и сексуальный врач из всех, что я видел. – Усмехаюсь, представляя, что Томлинсон сейчас сидит рядом со мной с сигаретой за ухом, заглядывает в папку и постоянно спрашивает о значении медицинских терминов. – Вообще я планировал заехать за тобой сегодня вечером. Очень хочу видеть тебя у себя в комнате в одном стетоскопе.

– Ого, у тебя в арсенале и такие словечки имеются?

– Ради этого я десять минут назад пролистал медицинский справочник. Всё для тебя, Кларк.

Последнее предложение Луи звучит весело из его уст, но у меня остаётся неприятное ощущение, будто по сердцу полоснули лезвием.

Я уже не хочу убеждать себя, что Томлинсон приедет за мной только для того, чтобы я не добиралась к нему в одиночку пешком, я просто хочу его видеть и неважно, из-за чего он приедет в больницу.

– Я освобожусь примерно в шесть.

– В шесть в больнице, понял. – Голос Луи стал более таинственным, и я готова поспорить, что сейчас музыкант улыбается одним уголком губ и потирает шею рукой, в пальцах которой зажата сигарета. – Удачи на операции!

Звонок заканчивается быстрее, чем я успеваю поблагодарить Томлинсона.

Качаю головой, улыбаясь, и понимаю, что уже не могу сосредоточиться на этапах гастрэктомии, поэтому решаю немного отдохнуть и отвлечься, но в голову лезут мысли только о Луи.

Я всегда так стараюсь поверить в то, что всё, что делает для меня Томлинсон, это дружеские жесты, но проблема в том, что сейчас я начинаю злиться, когда думаю, что он может сделать что-то для меня только из-за того, что мы друзья.

Но я сама установила эти рамки. И это было правильным решением.

Было ли?

Наверное Луи думает, что я неврастеничка с параноидальными наклонностями, потому что каждый раз твержу одно и то же: всегда легче держать дистанцию, чтобы не привыкать к человеку, который может оставить тебя в любую секунду.

И что мне теперь делать?

Пейджер в кармане пищит, и я быстро подрываюсь, собирая разбросанные листы из папки, и выбегаю в операционный блок.

Разрезать, удалить, сшить, зашить. Уже зашить я точно смогу, натренировалась.

Представляю Луи в медицинской форме.

Желудок. Нужно вырезать желудок.

Он определённо был бы горячим врачом.

Продезинфицировать руки в три этапа, надеть две пары перчаток.

Хотя музыкант он тоже очень сексуальный.

Какой у меня размер перчаток? Шестой! Точно шестой.

Мысли разбегаются, как тараканы, и я резко останавливаюсь около двери в предоперационное отделение. Встряхиваю головой и мысленно даю себе смачную пощёчину. Мне нужно сосредоточиться и сделать всё на отлично, чтобы доктор Кейн увидел, что я хороший хирург и для следующих операций имел в виду прежде всего меня.

Ладно, вдох-выдох. В этом нет ничего сложного, главное концентрация. Тем более, у меня ещё есть немного времени, чтобы мысленно прогнать каждый шаг. Киваю сама себе и захожу в предоперационную.