«Только не говорите, что я уже седею в свой тридцать один! – подумала она в ужасе, но тут же заметила, что краски были не ее оттенка. – Наверное, для маскировки».
Также на полке она обнаружила большую аптечку.
Вторая спальня была переделана в некое подобие кабинета с большим компьютером и мудреного вида принтером, также покрытых чехлами. На низкой полке лежали какие-то папки, и она взяла одну наугад и открыла. Внутри оказались документы, похоже, касающиеся аренды квартиры, где она находилась. Вдруг ее осенило, и она вернулась в первую спальню и открыла платяной шкаф.
Внутри было несколько чрезвычайно безвкусных нарядов, в основном черных и серых. Несколько белых блуз, пара костюмов, юбка, две пары джинсов. Все было аккуратно развешено и, очевидно, предназначалось для того, чтобы не привлекать внимания к тому, кто будет их носить.
«Да-а, похоже, вкус у меня напрочь отсутствовал», – подумала она, изумленная невзрачностью предложенной одежды.
Мифани передернуло: что-то тревожное было в том, что эта одежда сидела на ее теле в отсутствие ее нынешнего сознания. Впрочем, прощупывая вещи, она заметила, что на всех сохранились бирки с указанием цены. Она осторожно закрыла дверь шкафа и вышла в гостиную, где раздвинула занавески, впустив больше света.
Из огромных окон открывался вид на реку с ее бурным движением. Мебель вдруг показалась гораздо более уютной, и теперь стало заметно, что все здесь было расположено в наиболее подходящих местах.
«Томас устроила здесь все с умом, – подумала она. – Сделала не просто убежище, а место, где будет комфортно жить».
Она почувствовала прилив симпатии к женщине, жившей в ее теле. Тот, кто приложил все усилия, чтобы ты чувствовал себя как дома, не может не нравиться.
«К тому же, она единственная, кого я знаю», – мелькнула дикая мысль в голове.
Она затащила чемоданы в гостиную и открыла один, в котором были не письма, а предметы в пузырчатой пленке. Она достала один и взвесила в руке. Он был тяжелый, с этикеткой, на которой стояла надпись: «НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ». Она аккуратно размотала клейкую ленту, сняла пленку и изумленно ахнула. В руках у нее оказался маленький, но зловещий на вид пистолет-пулемет. Она настороженно посмотрела на чемодан – не завалялось ли в нем еще какое-нибудь оружие, – а потом осторожно замотала пистолет и положила обратно, накрыв крышкой.
Тогда она переключила внимание на другой чемодан и достала следующее письмо. Оно было намного толще предыдущих и написано забавными фиолетовыми чернилами. Сбросив туфли, она села на диван – тот оказался невероятно удобным, просто идеальным для дремы.
Дорогая ты!
Могу только предположить, что сейчас ты находишься там, где должна быть. Не буду строить расплывчатых догадок относительно того, где еще ты можешь находиться. И все же лучше тебе быть в квартире, которую я для тебя приготовила, потому что это отняло у меня немало времени. В ней есть все, чем я хотела тебя обеспечить, а сделать это так, чтобы никто не заметил, было чрезвычайно трудно. Я (а думаю, теперь и ты) живу под определенным наблюдением. Поэтому обустройство этого тайного убежища, где я сижу на правой стороне дивана и пишу тебе, стало тем еще достижением.
Она посмотрела на ту сторону дивана, где сидела она прежняя. Это создавало какое-то компанейское ощущение, пусть даже никакой компании не было.
Мне нужно многое тебе объяснить, но при этом я должна тщательно расставить приоритеты. Прежде чем я смогу рассказать тебе, кто я, чем занимаюсь и тому подобное, тебе следует узнать кое-что более срочное. В последнем письме я упомянула, что ты до кого-то дотронулась и этот кто-то потерял контроль над собственным телом. Я буду упоминать об этом и дальше, потому что это, на мой взгляд, единственная причина, по которой ты могла выбрать ту ячейку, которую выбрала. Также замечу, мне на самом деле тебя жаль – ты, должно быть, испытала сильную боль, раз применила дар бессознательно. И все же я надеюсь, у тебя ничего не сломано и не повреждено, потому что в противном случае это было бы весьма неудобно. Но нет, я решила, что не буду углубляться в области всевозможных «если». Ты в квартире и тебе ничего не угрожает.
Со мной это впервые случилось, когда мне было девять и я залезла на дерево. Я тогда как-то умудрилась упасть, и мне в ногу впилась острая ветка. Я заревела от боли, и родители затолкали меня в машину и отвезли в больницу. Я тогда была в спортивном костюме, и, думаю, именно благодаря этому получилось так, что они всю дорогу не прикасались к моей коже. Однако сама поездка выдалась ужасной для всех: для меня – потому что у меня хлестала кровь, а я ее страшно боюсь, и для родителей – потому что я все это время рыдала, не замолкая.
Наконец, мы приехали в больницу, и то ли там не было очереди, то ли мои крики провели меня в ее начало, но меня быстро доставили к доктору, который аккуратно отрезал нижние части моих штанин (к тому времени они уже прилипли к моей ноге). Когда он задел мою кожу рукой, то вдруг упал и начал кричать. Оказалось, он перестал чувствовать свои ноги. Какая-то другая сотрудница больницы вбежала в кабинет и попыталась помочь и мне, и доктору. Но когда прикоснулась ко мне, лишилась зрения.
Уже три человека кричали и трепыхались, хотя я к этому времени была так всем этим измучена, что вела себя уже гораздо тише и издавала лишь редкие всхлипы. Третьему медику хватило ума (или просто он оказался более удачлив) заняться другими вместо меня. А следующий, кто ко мне прикоснулся, оказался еще прозорливее и был в перчатках, так что мне наложили швы и перевязали ногу. Когда же я проснулась, до меня можно было дотронуться без вреда для себя.
Но я знала, что создала хаос и, если захочу, могу сделать это снова. Покопайся у себя в голове, постарайся вспомнить и поймешь, что ты тоже знаешь, как это сделать. И если ты этого еще не сделала (этого предположения я избежать не могу, так как это слишком важно), то тебе необходимо заново активизировать свои силы. В одном из чемоданов лежит красная папка, и в ней ты найдешь полезные сведения по этой теме.
«Она, должно быть, шутит», – с недоверием подумала женщина на диване, после чего на минуту отложила письмо и покопалась в чемодане, пока не нашла в нем красную папку. Внутри оказались подробные описания того, как лучше всего подвести свою руку или ногу к пределу прочности (не превышая его) и как вызвать ряд других, ужасных с виду, но не оставляющих следов повреждений.
– Невероятно, – пробормотала она.
Происшествие в банке тоже было не из приятных, но не могло сравниться ни с чем подобным.
Первое время после того странного дня никаких последствий не было. В суд на нас не подавали, и родители никак не обсуждали со мной случившееся. Но кто-то где-то, должно быть, об этом упомянул, и слухи в конечном итоге дошли до некой чрезвычайно заинтересованной стороны. Позднее я выяснила, что спустя три месяца после моего посещения больницы мой отец получил письмо от одного секретного государственного органа. Мне хочется думать, что он обсудил это с мамой, но в итоге это привело к тому, что мы с папой поехали в старый каменный дом в Сити и меня представили леди Линде Фарриер и сэру Генри Уоттлмену из организации под названием Шахи.
Нас с отцом провели в какую-то гостиную, где было полно всяких книг и журналов. Мы осторожно сели в кресла, и нам принесли чай с печеньем, а потом к нам вышли сэр Уоттлмен и леди Фарриер, которые объяснили отцу, насколько необходимо и законно сейчас было забрать меня из семьи и оставить на попечение Шахов. Я не особо их тогда слушала, потому что мне было всего девять с половиной и я не могла отвести глаз от леди Фарриер, которая казалась мне странно знакомой.
Она была немолода, но очень стройна, с собранными сзади волосами. Глаза у нее были темно-карими, и говорила она очень спокойным тоном. Казалось, ничто не может удивить ее – даже когда я умудрилась уронить свою чашку на пол, разбив ее на миллион осколков и расплескав чай по всей комнате. Она и не моргнула, тогда как голова сэра Уоттлмена тревожно дернулась и мне чуть не показалось, что он собирается кого-то ударить.