– Экхарт в Париже, Габбинс на первой линии, Гештальт на второй, – спокойно ответила секретарь.

Я схватила трубку и вышла на первую линию.

– Гарри?

– Секундочку, Мифани. – Я услышала, как он взял телефон и стал разговаривать с кем-то еще. – Да, министр, выяснилось, что самолет разбился в результате действия загадочной силы. Да. Да. Что это было? Мы называем это гравитацией. – Он вздохнул и взял трубку, чтобы говорить со мной. – Видите, ладья Томас, вот почему мы храним свои дела в секрете. Люди ищут даже самые нелепые оправдания. Неудивительно, что век разума[5] удостоился такой теплой встречи. Ведь он наконец позволил сверхъестественному передохнуть.

– М-м, как очаровательно, – проговорила я, просматривая высланные мне на электронную почту подробности о происшествии. – Послушай, в Ливерпуле у представителя аргентинского правительства неожиданно возникла критическая ситуация. Возможно, нам придется вытаскивать ее. Прочти письмо, которое я тебе пересылаю, и подумай, какие будут последствия, если мы ее убьем, и готовься.

– Господи боже! – воскликнул он и повесил трубку. Я включила вторую линию.

– Гештальт? Где твои тела?

– Одно в Вулверхэмптоне, одно в Ноттингеме, оба уже едут в Ливерпуль. Сам я в Ладейной у себя в кабинете.

– Хорошо. Мы отключили связь в городе. Сможешь успокоить людей?

– Да.

– Нам нужно с этим покончить как можно скорее, – сообщила я и повесила трубку.

– Льюис на первой линии, – крикнула Ингрид.

– Льюис? Электричество отключили? – спросила я.

– Да, но… – Он запнулся.

– Но что?

– Но там где-то остались телерепортеры, и мы не можем их найти.

– Вот черт!

Я оборвала звонок и набрала по внутреннему номеру департамент сокрытия от медиа.

– Это ладья Томас. Я слышала, по центру Ливерпуля разъезжают телерепортеры – объясните, почему?

– Там в центре расположена телестанция, – сухо ответил Каспар Драгошлевич, начальник департамента сокрытия от медиа.

– И мы дали на это разрешение?

– Удивительно, но у меня нет сверхъестественных способностей, чтобы влиять на размещение баз телевизионщиков. Зато у нас есть свой человек на станции, который мгновенно дает нам знать, что они сняли, и тогда мы сможем что-то с этим сделать.

– Удачи с этим, – фыркнула я. – Если они снимут то, что я думаю, то они станут защищать это ценой своих жизней. Что есть у твоих Врунов?

– Я не хотел бы, что вы так их называли. – Драгошлевич вздохнул. – Вы говорите о секторе тактической дезинформации.

– Каспар, нам придется сказать что-нибудь людям, а эта аргентинка, отхаркивающая эктоплазму, превращающуюся в зверей, нападающих на людей… ну, в общем, это та информация, которую нам следует всеми силами не разглашать.

– Знаете, ладья Томас, с вашими-то языковыми навыками очень удивительно, что вы работаете не в моем департаменте.

– Уж сделайте что-нибудь, пожалуйста, – сказала я и повесила трубку. Новый звонок раздался почти мгновенно. – Да?

– Это Льюис… у нас еще трое погибших и еще две команды репортеров.

– Как дела с военными? Мне посылать баргестов?

– Не думаю, они оцепляют цель. Подождите… она мертва, – сообщил Льюис.

– Мертва? – спросила я напряженно.

– Да, подтверждено.

– А животные?

– Они испаряются сами, – сказал он с облегчением, и это чувство мгновенно передалось и мне.

– Ладно, заберите тело женщины и постарайтесь замести все следы. Мы включим свет и телефонную связь через десять минут.

– Да, мэм.

Отдав необходимые распоряжения, я посмотрела на часы и с изумлением увидела, что прошла всего лишь тридцать одна минута. Мы сработали очень здорово. Но затем позвонила Ингрид и сказала, что мы получаем звонки от взволнованных должностных лиц Министерства внутренних дел, Министерства окружающей среды, продовольствия и сельского хозяйства, Ливерпульского городского совета, Ливерпульской полиции, энергетической компании и Королевского общества защиты животных от жестокого обращения.

– Ладно, соединяй меня с ними по очереди.

После этого мне пришлось выдержать общение с разгневанными министрами (премьером и другими) и членами моей собственной организации. Хотя сам инцидент продлился всего полчаса, а электричество было отключено всего пятнадцать минут, устранять его последствия пришлось более полутора часов. И пока я проговаривала общие фразы, я смотрела сразу три телевизора, с волнением ожидая появления репортажа.

– Ингрид, – позвала я, закончив беседу со слоном Грантчестером, одним из моих непосредственных руководителей, – позвони Каспару Драгошлевичу и выясни, что мы, черт возьми, собираемся объявлять людям. – Я открыла ящик стола и взяла несколько таблеток аспирина. Телефон зазвенел, заставив меня вздрогнуть.

– Ладья Томас слушает.

– Это Каспар.

– Так что там у нас? – спросила я устало.

– У меня чрезвычайно хорошие новости, ладья Томас, – заявил Драгошлевич. – Благодаря отсутствию электричества и потоку людей, пытавшихся выехать из города, телевизионщикам не удалось проехать к эпицентру события. Они оказались только на подступах, к тому же, как выяснилось, камеры не записали созданных зверей – эктоплазма не проявлялась ни на пленке, ни на цифре.

– Слава богу, – выдохнула я. – Вы уже придумали правдоподобное объяснение?

– Есть несколько идей, не слишком оригинальных и связанных с бежавшими животными с грузового судна, с отключением электричества и, как следствие, грабежами, – сообщил он.

– Звучит запутанно. Насколько мне стоит беспокоиться, что люди начнут сообщать о стадах животных-призраков? – спросила я.

– Это деловой район, шесть часов вечера, середина недели, так что все не так плохо, как могло бы быть. Но все равно людей было немало. Они поверят тому, что скажут в новостях, особенно если мы выпустим несколько зверей и позволим снять их на камеры, – сказал Каспар.

Он сам проработал на телевидении двадцать три года, прежде чем я привела его в организацию. И я не сомневалась в его способности оценивать реакцию общественности. Я хотела еще спросить, каких именно животных и где он собирался выпустить, но решила, что без этих знаний моя жизнь будет легче.

– Что ж, отлично… Просто постарайся не переусердствовать, – сказала я. – Моему начальству не понравится, если мы убьем еще больше гражданских, если спустим на них каких-нибудь буйволов.

Сказав это, я в последний раз в этот вечер повесила трубку.

Сейчас я изнурена, но необходимость быть готовой к твоему приходу в сочетании с привычкой работать допоздна, возникшей у меня еще в годы обучения, привела к тому, что я все еще сижу в кабинете, хотя на часах одиннадцать вечера. Объяснение Врунов было показано несколько часов назад, и хотя позже неизбежно возникнут вопросы, а зачистка будет представлять определенную сложность, катастрофа была в очередной раз предотвращена. И все же я до сих пор за столом, изучаю прошлое, чтобы подготовить тебя к будущему.

Причесываю старые дела, ищу что-то – хоть малейшие несоответствия, – чтобы выяснить, кто пытается меня уничтожить, но пока мало в этом преуспела. Хотя мне помогает то, что когда люди поступают на службу к Шахам, практически все, что они когда-либо делали, заносится в их дела. Вообще же этим нужно заниматься, как в старину занимались детективы, но у меня нет на это ни времени, ни желания. Я не могу все бросить и следить за этими людьми, поэтому переживаю, что могу не успеть.

У меня случаются неловкие эпизоды, когда не удается сдержать слез. Быть ладьей – это изнурительная работа, и эта угроза ничуть не сделала мою жизнь легче. К счастью, эти слезные приступы обычно случаются в кабинете, и я могу просто подняться к себе в квартиру и прореветься. Потом я умываю лицо и возвращаюсь за стол. Когда секретарь входит, чтобы объявить об очередной встрече или принести новую стопку бумаг, я гадаю, заметила ли она что-нибудь.