Вместе с приятной Старому Псу гостьей из его мира исчезли бесконечные поучения, наставления, советы, которыми мама Хозяйки пичкала домочадцев и считала чрезвычайно полезными. Причем не она одна так считала – Старый Пёс был на ее стороне, ведь «уроки мудрости», как правило, сочетались с готовкой. Даже хозяйские свары, обычное дело после отъезда родственницы, изрядно подрастеряли былую, запомнившуюся яркость. «Память выгорает будто шерсть на солнце», – разродился по этому поводу собачьей максимой Старый Пёс. Почти вслед за исчезновением из его жизни мамы Хозяйки – года не прошло – ушла и не вернулась сама Хозяйка… И вот, поди ж ты, нынче и гобелен на почетном месте, и салфетки под вазой, пепельницей и на журнальном столе. Старый Пёс не переставал удивляться такой переменчивости в Хозяине. Больше того, если какой гостье по неосторожности доводилось фразой ли, скептической ли полуулыбкой выказать сомнение по поводу уместности этих предметов в выдержанном в модерновом дизайне квартиры, Хозяин мрачнел, суровел лицом. Пёс видел, какого труда ему стоило вернуться в приподнятое настроение, с каким Хозяин ожидал визита дамы. Пёс не утруждал себя запоминанием имени гостьи, ясно было, что в их доме она не жилец.
Старый Пёс потешно скакал на трех лапах, попеременно давая роздых задним – то левой, то правой. Увы, способностью щадить на ходу переднюю пару мать-природа собаку не наделила, пожалела, и так, решила, перебьется. То есть не пожалела – пожадничала. «Возможно, природа просто не ведает, что значит жить пузом вниз, на четвереньках, потому разумная и гуманная мысль ее не посетила», – нашел объяснение своим неудобствам Старый Пёс и удивился: не в его привычках было что-то или кого-то оправдывать. Кроме себя. «Теперь-то уж наверняка в собачьи чертежи внесены все нужные исправления, – позавидовал он неизвестно кому. – Осталось лишь придумать заминку, под которой можно разом отозвать всю предыдущую партию. Но мне-то какой с этого прок? Мне уже… Что наступать – бежать, что отступать – бежать…»
Старый Пёс тихо ворчал в заиндевевшую бороду свою скучную, не способную ни на йоту поменять его жизнь ворчалку. Давно приевшуюся. Но другой не было. Так незамысловато и безопасно для окружающих он отводил скукожившуюся на морозе собачью душу. Впрочем, по поводу безопасности для окружающих… Никто Старого Пса в данный момент времени не окружал. Кроме него на тропе был только Хозяин, но тот безнадежно отстал, плелся себе в плохо различимой дали. А может быть, и не так далеко, как представлял себе Старый Пёс – последнее время он стал немного подслеповат. Слава богу, ему ничего не было известно о «снежной слепоте», иначе… Страшно подумать, чем угрожало такое открытие несчастной зиме. И наплевать, что вокруг ночь, а «слепота» отдыхает.
Похоже, Хозяина тоже устраивало одиночество, поскольку за последние минут десять он ни разу не окликнул Старого Пса. С другой стороны, он наверняка видел собаку. На пустой тропе, на искрящемся под звездами снегу… Должен был видеть. «К тому же он настолько выше от снега, чем я!» – выделил пёс очевидное неравенство. Оно превратило возможность сравнения остроты собственного зрения с хозяйским в форменную бессмыслицу, в фарс… Как и было задумано. В то же время, окликни Старого Пса кто-либо насмотревшийся сказок про хоббитов «малоросликом», пёс бы и ухом не повел, настолько серьезно воспринимал сам себя. Это было кредо его жизни. Пёс раздражался, когда Хозяин называл его в разговорах «большим маленьким псом». «Что за нелепица такая!» – отвергал Старый Пёс это определение. Признаться, «нелепицу» он придумал не сам. Это слово употребила томная и недосягаемая – в самом прямом смысле, даже просто понюхать, афганская борзая Герда, когда сплетничала со Старым Псом о хозяевах, и тот описал своего: «Он, конечно же, умный, но такой дурак!..»
В общем, Старый Пёс полагал, что Хозяин прекрасно видит свою собаку, а самой собаке напрягаться нет никакого резона. Он не оглядывался из упрямства, не задаваясь вопросом – чему именно упрямится, и стремления поскорее оказаться снова в тепле. Такое решение было в духе Старого Пса, Если оглянуться и обнаружить, что Хозяин слишком далеко, то придется его ждать, терять драгоценное время и, что хуже всего, нещадно мерзнуть. «Один поворот головы – и туча невзгод, с ума сойти можно», – отметил он несправедливость последствий за сущий пустяк. Моментами Старый Пёс жалел, что они не пошли по дороге. Дорога вела через темный тоннель, пробитый в горе, и пару раз Хозяин со Старым Псом ею пользовались. Так путь получался раза в четыре короче, но у Хозяина не было с собой поводка, а без поводка близость машин и автобусов угрожала Старому Псу самой худшей из бед.
Это редкое совпадение взглядов в редкие часы размолвок позволяло обоим – и Хозяину и Старому Псу – верить в то, что живут они в целом в согласии. Если Старый Пёс при царившей и, казалось, на все времена прописавшейся в здешнем воздухе холодрыге вообще сохранил способность чему-либо радоваться, то радовало его исключительно отсутствие на заснеженном поле машин, вообще какой бы то ни было техники. Тут Старый Пёс чуть было не дал слабину: «Вот же повод посмотреть назад. Вдруг так кто-то едет?» Но абсурдность предположения – тропа была не широкой, только для людей – и мысль о возможных последствиях, они же «туча невзгод», возобладали. Старый Пёс продолжил труси́ть с подскоком и без оглядки. Он лишь ненадолго напряг шею, заподозрил ее в склонности к самоуправству. Чтобы ненароком не подвела из подхалимажа – чаще всего Хозяин ласкал Старого Пса, перебирая пальцами именно по загривку.
Старый Пёс млел от такого обхождения весь, от кончика носа до кончика хвоста, но сейчас было не время предаваться расслабляющим сантиментам. По этой причине шея и была определена в вероятные изменницы, слабое звено. «В самом деле, не может же вся собака, целиком, совершить глупость?! – задался пёс не самым простым вопросом. И подвел черту: – Глупостью было машину со спины ждать».
Машин Старый Пёс боялся со щенячьего возраста, а если точнее, то со дня, когда бестолочь сын хозяев собачьей фермы, где Старому Псу посчастливилось явиться миру, сподобился полихачить на отцовском авто. По утренней росистой траве мальчик лихо швырнул старенький «каблучок» в занос, но не удержал, не подхватил вовремя… Машина снесла забор, сильно ушиблась и обезумевшим от боли гигантским подранком ввалилась в собачий вольер. На счастье, большинство его обитателей находились поодаль, ближе к крытому помещению, а вот сестре-близняшке Старого Пса, наводившей утренний марафет отдельно от всех – стеснялась – не повезло. Переднее колесо жестоко отшвырнуло ее, и собачонка, почти целиком помещавшаяся на ладони, отлетела кубарем. В воздухе она громко, обиженно тявкнула и взмахнула ушами, но уши не крылья, не удержали. Задним колесом ее сплющило и вмяло в грязь посреди одинокой невысыхающей проплешины, на полпути к сбившейся, как овцы в отару, потрясенной родне. Несколько до бесконечности затянувшихся минут грязь, так непохожая на ладное тельце полуторамесячного щенка, пульсировала, безмолвно взывая о сострадании, но никто из собак так и не осмелился приблизиться к этому месту. Они лишь подняли истошный лай и шумели надрывно до тех пор, пока из жилого дома ни прибежали люди. С криками не по адресу: «Ну-ка угомонитесь! Что за напасть такая!» К людям судьба незаслуженно снизошла: к этому времени сестренка Старого Пса отошла окончательно, избавив людей от страшной необходимости вмешиваться. Люди, надо сказать, не сразу сообразили, что к чему, что, собственно, произошло и как… Немудрено. Открывшееся им зрелище и в самом деле будило самые разноречивые предположения: часть недавно покрашенного ограждения очутилась в прошлом, а машина – в вольере. Разобравшись и составив разрозненные звенья событий, люди принялись поносить раззяву-гонщика «мудаком» и даже «сраным», хотя ни Старый Пёс, ни кто другой ничего такого за мальчишкой не заметили, даже со спины. А отец в сердцах огрел виновника катастрофы сломанной штакетиной. По заднице. Но не так сильно, как тот машиной сестренку Старого Пса. Пощадил. Или силы на крик неразумно потратил.
