За Акелой и Советом Маугли наблюдал издалека, пристроившись у подножия холма рядом со своей матерью-волчицей Ракшей. Она была самым близким для него существом на свете, выкормив и вынянчив прибившегося к ней человеческого детеныша. Рядом с Ракшей Маугли всегда чувствовал себя спокойно и счастливо, волчица стала его защитой и крепостью, была дороже ему, чем все джунгли, и, конечно, ближе, чем надоедливая старая кошка.
Неожиданно на Маугли кучей навалились юные волчата. Они наскакивали на него, играючи толкали своими толстенькими лапками, лизали маленькими шершавыми языками. Маугли стало щекотно, и он рассмеялся. Ему всегда хотелось стать настоящим волком, таким же быстрым и сильным, как его братья и сестры. Да, Маугли был не таким, как они, но это не мешало ему считать волков своей родной семьей. Маугли ничего не знал о том, откуда он взялся, с кем он был до того, как Ракша и Акела взяли его в свою стаю, без которой он не мог теперь представить себе жизни.
Самый маленький волчонок по прозвищу Грей радостно набросился на Маугли, принялся колотить его лапками по голове и звонко попросил:
– Маугли, подкинь меня, повыше подкинь!
Разве мог Маугли отказать своему маленькому брату? Подкинул его, конечно. Грей был ужасным непоседой, энергия так и била из него ключом.
Опустив малыша на землю, Маугли почесал волчонка за черными ушками – только они выделялись по цвету на фоне серой, без единого пятнышка, шкурки, за что волчонок и получил свое прозвище Грей – Серый.
Затем Маугли вновь посмотрел на Скалу Совета и собравшихся возле нее волков. Места среди них для человеческого детеныша не было, ведь он не настоящий волк. И не станет настоящим волком, пока не сможет доказать, на что способен. Грей легонько укусил Маугли за пальцы, пытаясь привлечь к себе внимание.
– Что у тебя новенького? – спросила Ракша у Маугли.
– Он снова меня поймал, – ответил Маугли, стараясь произнести эти слова как можно быстрее и низко опустив голову.
Ракша придвинулась ближе к Маугли, мягко коснулась головой головы человеческого детеныша. Волчата продолжали возиться, хватали мать и старшего брата своими лапками.
Маугли прижался к голове матери и тихо вздохнул.
– Ну, что поделаешь, – негромко сказала Ракша, и от ее слов у Маугли стало легче на душе.
А высоко над ними, на Скале Совета гордо выпрямился Акела, глядя на собравшихся перед ним волков. Точно объяснить, что такое «Совет», Маугли, пожалуй, не смог бы. Он лишь знал, что старшие волки собираются у скалы, обсуждают разные вещи и принимают решения, а потом говорят остальным волкам, что они должны делать дальше. На Совете волки постоянно спорили, хмурились, и для Маугли слово «Совет» означало, скорее всего, «место, где никто никогда не улыбается».
– А теперь я хочу услышать Закон, – сказал Акела, и все волки принялись в унисон повторять священные слова.
Помни древний, как небо, Джунглей Закон,
Он всегда непреложен и строг,
Стая каждым своим Волком сильна,
Силой стаи своей – каждый Волк.
Маугли сидел, крутил в пальцах сухие травинки и тоже негромко повторял себе под нос слова Закона.
Крепкий, словно лиан сплетенная нить,
Вечный, словно закат и восход.
Соблюдая Закон, Волк достоин жить,
Преступивший его – умрет.
Некоторые места Закона Маугли не мог понять, и, как ему казалось, никогда не сможет, однако торжественные слова Закона помогали человеческому детенышу чувствовать себя частью Стаи, к которой ему нестерпимо хотелось присоединиться.
Когда Закон был дочитан до конца, все волки из Сионийской долины задрали головы к небу и завыли, протяжно и громко. Маугли тоже пытался подвывать волкам, но вой у него, как всегда, получился слабым и натужным. Скорее писк какой-то.
Сидевшая рядом с Маугли Ракша послушала вой человеческого детеныша, глубоко вздохнула и, ничего не сказав, повела маленьких волчат в пещеру.
Глядя вслед матери, Маугли вспомнил свою недавнюю прогулку с Багирой.
«Когда Ракша и Багира оказываются рядом со мной, они всегда вздыхают, – подумал Маугли. – Почему?» Впрочем, Маугли хорошо знал, почему они вздыхают. Хотя волчица-мать и пантера делали все, чтобы вырастить из Маугли настоящего волка, это им так и не удалось, и человеческий детеныш понимал, насколько он не похож на них.
Маугли опустился на траву и лег на спину, глядя вверх, на огромные ветки деревьев у себя над головой и проглядывающее сквозь них небо.
Затем прикрыл глаза и начал грезить о том дне, когда он сможет стать настоящим волком, частью Стаи, а еще лучше – заведет свою собственную Стаю. И никто тогда не будет больше называть его человеческим детенышем и указывать, что он должен, а чего не должен делать. Он станет самостоятельным и заставит все джунгли уважать себя. А может быть, не только уважать, но и бояться так, как боятся Акелу волки его Стаи.
Нет, эта мысль не понравилась Маугли, и он выбросил ее из головы. Ему не хотелось, чтобы его боялись. Маугли перевернулся на живот и стал следить за муравьями, которые цепочкой шли мимо него по земле. Наверное, муравьи чувствуют себя большими в своем маленьком мире. Занятно. Занятно… Вскоре Маугли уснул, согретый лучами солнца, и джунгли тихо шумели у него над головой своими пышными ветвями.
Засуха
БЛИЖЕ К ОСЕНИ дожди прекратились.
Погода и краски в джунглях менялись стремительно, как настроение у вспыльчивого носорога. Все обитатели Сионийской долины чувствовали, что вода покидает их, испаряясь в небо или уходя глубоко под землю.
Яркий разноцветный наряд джунглей пожелтел, потом сделался коричневым и, наконец, черным. Пересохли впадающие в широкую реку ручьи, увяли листья, пожухла трава, цветки закрыли свои лепестки, погружаясь в долгий сон, от которого большинство из них уже не проснется.
Над рекой поднимался пар, воды стало совсем мало, воздух в джунглях сделался тяжелым и затхлым. Щебетание птиц, у которых не осталось сил, чтобы петь, сменилось мрачным жужжанием жуков-могильщиков.
Языки обитателей леса пересохли от жажды, но приходящие на водопой животные вскоре обнаружили, что от реки остался лишь небольшой мелкий пруд.
И вот в центре этого пруда из-под воды показался длинный плоский голубой камень. Многие животные видели этот камень впервые в жизни, и его появление было знаком большой беды.
Первым голубой камень, который назывался Камнем Мира, заметил дикобраз Икки. Заметил его, несмотря на то, что был очень-очень занят.
Блестя на солнце своими полосатыми черно-белыми иглами, дикобраз деловито сновал вдоль берега, собирая всякую всячину, раньше скрытую под водой, но появившуюся после того, как река ушла. Икки собирал свои сокровища, приговаривая вслух.
– Это мой камешек. Мой листик, – бормотал он, быстро поводя по сторонам своим розовым носиком. – Никому не трогать, никому не трогать. Мое. Мой камешек. Два моих камешка. Три камешка…
Так Икки шел от камешка к камешку, от щепочки к щепочке, собирал их, считал, и вдруг замер на месте, а потом громко выкрикнул:
– Камень Мира! Перемирие!
На другом берегу обмелевшего водоема собрались падальщики, внимательно наблюдали, облизывались в ожидании поживы. Их бездонные животы были, как всегда, пусты.
Гигантская белка в яркой рыжей шубке остановилась и, не переставая жевать, тоже указала лапкой на Камень Мира. Панголин, карликовая свинка и птица-носорог посмотрели в ту сторону, куда указывала белка, и тоже увидели показавшийся из пересыхающей реки камень.
– Мы все умрем, – сказала гигантская белка.
Панголин лизнул длинным сухим языком свою покрытую панцирем спинку, поскреб лапкой подбородок, прищурил маленькие глазки-бусинки и ответил:
