Сон с его вариантами, приведёнными выше, повторялся около десяти лет. Изредка он снился мне не подряд ночами, а иногда и с интервалами до шести месяцев, как я уже говорила, но в среднем переодичность не превышала одного месяца. Сон начинался как полуночный ужас и неизменно заканчивался чувством непонятной тревоги и ужаса, которые не меркли с годами, а наоборот, с каждым разом всё больше завладевали мной. В снах была поразительная логика: персонажи менялись, женились и умирали. Больше мне не встречалась старшая Марбург с того дня, как её не стало. Но её голос продолжал оповещать меня, что спальня в подвале приготовлена для меня… И неважно, что мы делали в комнатах, я всегда натыкалась на дыру в полу, где стоял едва заметный гроб во мраке. В силу той же логики, сын этой женщины начал иногда мелькать в моих видениях. За столом он помалкивал, как и другие из семьи Марбург. По прошествии времени я привыкла к такому сну и перестала ломать голову над его необычностью. Энн Марбург ни разу не встретилась мне за прошедшие десять лет, и я нигде не видела дома, который бы чем-то напоминал мрачный особняк из моего сна. До того момента, пока не произошло событие, которое перевернуло мою жизнь… В то время я была по делам в Бостоне. Заканчивался июль, и я договорилась с приятельницей, что проведу несколько дней в доме, который она снимает в Салеме, известном в средневековье городе ведьм. Поутру я выехала из Бостона. Энн Хэйл ожидала меня на станции поездов. Мы весь день провели, играя на теннисном корте и наслаждались ясной погодой. У Энн имелась своя машина, поэтому мы покатили на ней к дому уже в пятом часу, лишь бы доехать до наступления темноты. Спустя один час езды погода испортилась; лёгкий, свежий ветер, дувший днём, стих, сменившись тяжёлым неподвижным воздухом. На моё настроение подействовало тревожное волнение, будто в предчувствии грозы. Энн не разделяла дурных предчувствий, приписав мою безрадостность двум проигрышам в теннис, с большим отрывом, выигранным ею с утра… Далее вышло, что я была права насчёт грозы, но её приближение вовлекло меня в сильную депрессию. Машина неслась по дороге, петлявшей между деревьями. Я уснула и проснулась только от толчка, когда машина резко остановилась. Не могу описать своё удивление, когда спросонья увидела дом из своего сна! По спине прокатилась лёгкая дрожь, и с ней я ощутила непреодолимый интерес.
Минуту я пыталась удостовериться, что вижу его наяву либо во сне. Мы прошли через прихожую и зашли в гостиную. В конце коридора я приметила ту самую дверь, ведущую в подвал. Далее похожесть со сном растворилась, ведь вместо средневекового семейства, в гостиной собрались хорошие знакомые, встрече с которыми я была очень рада. Помимо ужаса, который всегда внушал мне сон, я не испытывала чувства надвигавшейся опасности, хотя обстановка до мелких деталей повторяла ту, которую видела раньше. Опасения заглушил интерес, что же случится потом. Вечер проходил в дружеском разговоре, когда вдруг мама Энн встала из-за стола, и я тут же поняла, что она сейчас скажет!
— Энн покажет тебе спальню, которую я приготовила для тебя в подвале.
От таких слов меня охватил такой ужас, какой был во сне. Но он прошёл, взамен пришёл интерес, который вскоре вознаградился.
Энн извинилась:
— Спальня в самом низу: чересчур много гостей. Возможно, ты захочешь посмотреть? Уже поздно! Ты угадала с грозой.
Я встала со стула и пошла за ней. Мы прошли прихожую и длинный коридор, где спустились по ступеням в подвал. Энн открыла дверь и пропустила меня в спальню. Непонятный страх захватил меня опять; как ни старалась, я не могла понять, что точнее его вызывает: я боялась без причины! В памяти всплыло забытое имя…старшей Марбург и отверстие в полу со странной надписью, появившейся как-то в моём сне: в этом самом подвале, над котором расположена гостиная. Спустя минуту беспокойство опять прошло; чего бояться в спальне, обстановка которой совсем не поменялась за прошедшие времена? Я окинула взглядом стены: никаких отличий от виденного во сне. Справа от двери стояла кровать, слева шкаф для книг. Возле кровати стояла тумба, на которой расположился светильник; шифоньер завершал обстановку. Мои пожитки уже распаковали; ночнушка лежала на поверхности покрывала. Я удивлённо обнаружила два портрета, которые не видела во сне: одна картина старшей Марбург во весь рост и набросок Энн Марбург такой, какой она приснилась мне в последний раз, несколько дней назад. Молодая женщина около двадцати лет с какой-то отталкивающей внешностью. Её портрет висел напротив кровати и через всю спальню смотрел на вторую картину над кроватью. Я пристально осмотрела картину старшей Марбург и чем больше всматривалась, опять стала чувствовать былой ужас. Портрет запечатлел женщину в странном ракурсе: изменившейся до неузнаваемости. Половина её лица была скелетной, но от её фигуры исходила необычная жизненность, заполненная открытой злостью. Прищуренные голубые глаза смотрели с насмешкой, а губы были искажены ухмылкой Дьявола. Её полуоблезлое лицо выглядело весёлым и злым одновременно! Руки вдоль фигуры, казалось, еле сдерживались, чтобы не вытянуться вперёд. В нижнем правом углу картины проступала неразборчивая надпись.
Я заинтриговалась и, наклонившись, с трудом разобрала фразу:
Игрид-Палантина фон Марбург, графиня Ингрид-Палантина фон Марбург.
В дверь постучали и в спальню вошла Энн Хэйл.
— Всё нормально? Может, что надо? — поинтересовалась она.
— Если ты о мебели, этого достаточно, — ответила я и показала на картину.
Хэйл засмеялась.
— Графиня действительно неважно выглядит, — заметила она. — Насколько знаю я, это автопортрет, так что не факт, что она выглядела именно так.
— Тебе не кажется… — спросила я, — что в её лице присутствует что-то нечеловеческое? Словно…она одержима Дьяволом?
— О! — Энн подошла ближе к картине. — Думаю, такому портрету не место над кроватью. Слишком неприятно спать, когда в изголовье стоит такое уродство. Кошмары обеспечены. Убрать?
— Да. И побыстрее! — взмолилась я.
Энн встала на постель и сняла тяжёлый портрет с крючка. Я помогла с другой стороны и мы вместе выволокли картину в коридор подвала, поставив лицом к стене.
— Тяжела эта графиня, — Энн вытерла потный лоб. — Наверное, на её совести что-то есть.
Я и сама поразилась странным весом картины и хотела уже ответить, когда, невзначай поглядев на свою ладонь, заметила кровь.
— Похоже, я поранилась о крючок, — предположила я.
— Хмммм, и я, — удивлённо отозвалась Энн.
Мы с Энн уже направились наверх, в ванную, чтобы смыть кровь, на на полпути заметили, что царапин нет, как и крови. Мы не стали обсуждать этот случай из-за несказанного непонятного соглашения, хотя я видела, что Энн явно думает об этом. В доме было душно и все окна открыли. После ужина стало ясно, что гроза приближается. Гости разместились за столом в гостиной. Энн и я присоединились к ним. Небо заволокло непроглядными тучами, что не было видно ни звёзд, ни месяца. Гости за столом понемногу разбредались: девушки ушли в свои спальни, парни обосновались в кабинете и библиотеке. В зале осталась лишь я и Энн. На протяжении всего вечера я чувствовала, что её изводит какая-то мысль, но только сейчас она решилась её раскрыть.
— Помнишь, мы поранились, снимая картину? А потом не нашли никакой царапины? Тогда откуда кровь?
Я не желала возвращаться перед сном к диалогу, будившим во мне неясную тревогу и попыталась сменить тему.
— Без понятия, — я беспечно отмахнулась. — Теперь, когда графиня Марбург не в моей спальне, меня остальное не волнует.
Энн встала.
— Но всё-таки это странно… — пробормотала она в раздумьях, развернулась и замерла. — Гляди! Снова тайна!
Её собака, ирландский терьер, стоял в коридоре.
Его шерсть на загривке вздыбилась, собака рычала, щеря зубы на невидимого врага. Энн окликнула собаку, но он не среагировал, выказывая собой беспокойство, всматриваясь в коридор и всё рыча. Вдруг смелость бросила его и он прижал уши, пятясь назад.
