Тогда мама говорит:

— Отправлять информацию гораздо полезнее, чем отправлять сознание.

Я останавливаюсь, спагетти соскальзывают с моей вилки, пока я держу её над тарелкой.

— Каким образом?

Она выглядит сомневающейся и мне интересно, разоблачила ли я себя, Маргарет из этого мира наверняка знала бы больше о текущих исследованиях её родителей. Вместо этого мама говорит:

— Ты права в том, что просишь объяснений. Если мы не вернёмся к нашим принципам, мы рискуем потерять правильный путь.

Папа переходит в режим профессора.

— Итак, Маргарет, что ты знаешь об информации? Что в ней самое странное?

Возможно, это звучит как очень обширный вопрос, но я понимаю, к чему он клонит.

— Информация — это единственное, что как мы знаем, может двигаться быстрее скорости света. Вселенная знает то, чего не должна знать, прежде чем она сможет узнать это. Как…как если кварка уничтожается, а другая создаётся мгновенно, чтобы занять её место.

Пол тоже рассказывал мне об этом, когда мы стояли в Редвудском лесу и смотрели в бесконечность.

— Вот именно, — говорит мама. — Передача сознания, как бы захватывающе это не звучало, и как бы революционно это ни было, даже идентификация и изолирование сознания, не лучшие способы узнать больше о других измерениях мультивселенной. Мы можем структурировать «сообщения» в виде асимметричных субатомных последовательностей и посмотреть, как реагируют другие квантовые реальности.

— Если мы выясним, как лучше всего справиться с этим, мы даже сможем напрямую поговорить с другими версиями себя или, по крайней мере, с другими учёными, проводящими такую же работу, — добавляет отец. — Гораздо лучше, чем врываться в чужое тело без предупреждения.

Я думаю о Великой Княжне Маргарите, которая даже сейчас прячется в датском загородном доме, пока не родит ребёнка, которого я зачала за неё. Тео из Нью-Йорка, который до сих пор в больнице, думает, сможет ли он когда-нибудь снова ходить. Лейтенанта Маркова, мёртвого у меня на руках. Я признаю:

— Это гораздо этичнее.

Мама кивает, но я могу сказать, что это только теоретическое соображение, с которым ей никогда не приходилось сталкиваться.

— У нас будет гораздо больший охват. Вместо того, чтобы только посещать вселенные, где мы сами существуем, мы будем в состоянии узнать что-то практически о любом измерении в мультивселенной… Генри. Перестань давать лапшу собаке.

— Он любит лапшу, — говорит папа, когда Ринго заглатывает спагетти.

Мои родители знаменитые учёные начинают спорить, вызывает ли паста газы у собаки. Это даёт мне мгновение, чтобы обдумать то, что я только что узнала, возможности, расширяются в моём сознании каждую секунду.

Главный офис и измерение Триады должно быть не воспринимает этот мир как угрозу, потому что мама и папа забросили проект Жар-птица. Конли никогда не понимал, что вместо этого они обращают внимание на другой способ контакта с другими вселенными. Если бы мы получили эту силу, мой мир, военная вселенная, и даже Пол и Тео из главного офиса, мы могли бы общаться друг с другом постоянно, без риска прыжков через измерения… мы могли бы создать союз, намного больший, чем заговор Триады. Гораздо более мощный. Мы можем подготовиться к любому нападению, которое может совершить главный офис.

Вот как мы можем их уничтожить.

Как бы драгоценно ни было лечение Тео, как бы я ни стремилась спасти своего Пола, теперь я знаю, что приношу домой третье сокровище или, по крайней мере, возможность. Координаты этого измерения могут спасти нас всех.

— Как долго? — спрашиваю я.

Мама хмыкает:

— Пока собака не начнёт вонять в каждой комнате, в которую заходит? Самое большее два часа.

— Нет. Я имею в виду как много пройдёт времени прежде чем вы сможете общаться с другими измерениями?

— Милая, ты же знаешь, что мы не можем точно определить это, — говорит отец, но с улыбкой. — Конечно, если тест в следующем месяце пройдёт так хорошо, как мы надеемся…подожди и увидишь.

Я делаю всё, что могу, чтобы не рассмеяться вслух.

Возвращаясь в свою комнату, я уже разрабатываю стратегию. Я пока не собираюсь «снимать плащ», сначала я должна поговорить с родителями дома обо всём, что мы узнали. Но как только я это сделаю, мы сможем начать планировать моё возвращение в это измерение. Тогда мы сможем сказать правду, всю честную правду, и заставить эти версии самих себя объединиться с нами. Восторг пузырится внутри меня, пока я не хочу вращаться и танцевать глупый победный танец. Как только я останусь одна в своей комнате, я это сделаю.

Тем не менее, когда я смотрю на свою электронную почту, другие мысли исчезают, заменяясь одним лишь именем Пола в почтовом ящике.

Когда я открываю его ответ, там значится только в «8:30 вечера».

Он, как и в моём измерении совсем не болтун. Это вся информация, которую я просила, единственное, что мне нужно.

Всё же, когда я вспоминаю недоверие мамы к Полу, её страх за меня, немногословность Пола становится… пугающей.

Но это не остановит меня от того, чтобы пойти к нему и вернуть моего Пола домой.

Кембридж, должно быть, относительно безопасное место, потому что, когда я говорю им, что хочу пойти на теоретический поздний показ какого-то фильма, который Маргарет этого мира хотела увидеть в кампусе, мама даже не отрывается от чтения, когда она кивает. Папа говорит только:

— Не лучше ли взять машину?

Конечно, он разрешает мне ездить только в той вселенной, где мне придётся оставаться на левой стороне дороги.

— Не надо.

— Я рад, что ты проявляешь интерес к кино, — говорит он. — Определённо, есть на что посмотреть.

Мама неожиданно заинтересовалась.

— Так много талантливых людей в одном виде искусства оказываются талантливыми и в другом.

Может быть, Маргарет в этом мире думает стать кинорежиссёром. Я не могу себе этого представить, но это круто.

Когда я еду по улицам Кембриджа, мой телефон говорит мне, куда повернуть и как далеко нужно будет идти. Не весь город так живописен, как университет, я пересекаю несколько оживлённых дорог, по сторонам которых расположены современные здания. Вывески магазинов освещены для ночного времени и носят незнакомые названия: BOOTS, COSTA, PIZZA EXPRESS. Но указания навигатора держат меня рядом с университетом и, наконец, направляют меня к группе небольших, простых квартир, сразу узнаваемых как кампус для студентов.

Я паркую велосипед, иду прямо к двери Пола и без колебаний звоню.

Прежде чем моя рука успевает опуститься, Пол открывает дверь.

Он выглядит более худым в этом измерении, и не в хорошем смысле, его одежда, слегка потрёпана, но похожа на ту, что он носит дома, но она висит на нём, как будто он даже не заботится о том, чтобы купить что-то подходящее. Тем не менее, он опрятен, и по слабому запаху пены для бритья я могу сказать, что Пол приоделся для меня. Он старается.

— Привет, — говорит он. — Спасибо, что связалась со мной. Это… это много значит.

— Могу я войти?

Пол выглядит удивлённым. Он действительно думал, что я буду стоять здесь и разговаривать с ним через порог?

Но он отступает, чтобы я вошла в его квартиру. Она такая же маленькая и простая, как я думала, с изношенной, неподходящей мебелью, купленной в Армии Спасения или в её британском эквиваленте. Аккуратная, даже для студента мужского колледжа. Мой Пол содержит вещи аккуратнее, чем любой другой парень, которого я когда-либо знала и мне интересно, разделяет ли Пол из этого мира пристрастие к сияющей чистоте с моим Полом, или это подсознательное влияние моего собственного Пола.

Я должна прижать Жар-птицу к нему сейчас же, вернуть моего Пола и убраться отсюда. Но что-то в этом тихом страдании трогает меня. Ему больно, ужасно, и он кажется, думает, что разговор со мной поможет.

Я могу отдать ему должное. Его тело сохранило в безопасности последнюю часть души Пола, мы обязаны ему.

Вместо привет или как дела, Пол говорит: