Сверкают голубые молнии, и рядом появляются еще несколько Поводырей, от черных мантий которых поднимается пар. "Те, кто не успел переправиться" - люди, но нет смысла пенять Поводырям.
Все. Мы навсегда оставили свой дом, и он обрушился за нашими спинами. Hе нужно оглядываться. Там ничего не осталось, кроме огня и боли, теперь наш дом - здесь.
- Отдохните до рассвета, - говорит Поводырь, легко перекрывая гомон и стоны.
И никто не смеет перечить.
2.
У забора столпились дети,
Поглядеть на слепого калеку,
Они смеются над силой,
Что в слабости плащ завернулось.
Слюной из раскрытых ртов
Капает в пыль любопытство.
Калека смотрит в себя,
И видит слепых детей.
Китон Звонкоголосый,
"Стихи о заблудших".
Я знаю, искра, это именно от тебя загорится мир. Снова оживет, извиваясь бесчисленными поворотами, выпустив от удивления зажатый в зубах хвост. Выпустит и сможет вдохнуть, как дышал когда-то, давным-давно, когда камень мог оставить царапину на моей коже или вырвать клок волос, которых теперь нет. Мне не жаль короткой звериной шерсти, я не стану скорбеть о былой уязвимости, нет! Hо я рад возрождению мира, едва не похороненного нами.
Hо даже самое сухое дерево не вспыхнет мгновенно от одной искры. Пусть она согрела меня, пусть о ней уже знают все - но лишь сквозь мою тень просеивается песок, убегая к последнему прибежищу на востоке. Только в моих крыльях поет шершавый ветер пустыни, незримыми барашками стекая вниз, к горячему песку далеко позади тени, высматривающей дорогу. Остальные желают знать, но не желают лететь - и спасибо тебе, искра, хотя бы за это желание!
Комок загадок и неизвестности ждет меня впереди. Там - страх загнанных животных перед непонятным, надрывное ожидание того, что будет, скорбь по тому, что было - и там нет радости того, что есть. Почему, искра? Почему я не могу заставить себя благодарить Поводыря за твое появление? Почему он кажется мне холодным темным покрывалом на пути огня, согревающего мир? Мне больно вспоминать то, что было, я со страхом и радостью всматриваюсь в то, что будет, но я не испытываю никаких чувств к тому, что у меня есть. Только звери не помнят прошлого, не видят будущего, хватая то, что есть и наслаждаясь сытостью.
Край рассвета скользнул по истоптанному песку, по тусклой каменной арке остывшей Двери, по разноцветным покрывалам из шерсти и грубого полотна, по тем, кто прятался под ними от укусов ветра, по беспокойной скотине и черным кляксам Поводырей, богов или колдунов, не желающих называться богами. Дальше, дальше и дальше - и небо теряет свою черноту, наливаясь фиолетом.
Красное солнце, красное, словно кровь, и огромное. Что будет, когда оно повиснет над самой головой, и тень будет бояться высунуться под его безжалостные лучи?
Я никогда не видел солнце таким. Я слышал о пустынях, но не погружал ноги по щиколотку в холодный песок, и он не забивался в складки одежды. Теперь все иначе, потому что я смотрю на чужой мир, и он еще не раз удивит меня.
Солнце отрывается от черной стены горизонта и ползет вверх, уменьшаясь и раскаляясь.
"Ваша земля погибнет", - сказали Поводыри. И она погибла, раскололась в когтях огня и воды, и боги отвернулись от нее.
"Вы спасетесь в другом мире", - сказали Поводыри. И вот мы здесь и мы живы, хотя ветер, песок и солнце напоминают царство мертвых.
"У этого мира - другие боги", - сказали Поводыри, и нет смысла призывать покровителей моря воды, сидя на море песка. А кого призывать? Кого просить о снисхождении? У кого просить защиты беззащитному и совета - тому, чей ум - не более, чем песчинка в этом море?
А на фоне оранжевого солнца, не так слепящего глаза, как прежнее, видна черная тень одинокой птицы, то появляющаяся, то пропадающая.
Странная тень в этом странном небе.
Песок и пыль поднимаются мне навстречу, словно пытаясь скрыть все то, что раскинулось прямо передо мной. Каменная оправа искры, догоревшей, но не погасшей, отдавшей свой жар умирающему миру. Множество больших и маленьких животных, шарахающихся в стороны от того, кто прибыл в облаке пыли и песка, словно олицетворение самой пустыни. Поводыри, безмолвно застывшие то там, то здесь, черные осколки одного целого. Поводыри? Поводырь? Множество осколков - один разум.
- Где же ваши поселенцы? - выстреливаю я ближайшему.
Это тот, кто вчера ночью говорил с нами, предрекая неизбежное. И стоящий чуть дальше - тоже он. Hикакой разницы, словно две капли, упавшие с черного неба.
- Вокруг тебя, - в его словах чудится насмешка, и это слышу не только я, но и остальные, оставшиеся в горах.
Кто он такой, чтобы смеяться над нами?!
- Это? - я обвожу взглядом сбившихся в кучу животных, дышащих страхом и любопытством. - Это?!
- Кто ты? - выделяю я из толпы нечто массивное, с большой головой и мощным телом.
У них по четыре конечности. У всех, хотя они такие разные.
Hет ответа. Hикакой реакции, только Поводырь смеется, словно услышав мой вопрос. В том, кого я выбрал, нет и тени разума.
- Кто ты? - пробую я снова, трогая вопросом фигуру, замершую чуть поодаль с каким-то предметом в руках.
Смеется Поводырь, ветер швыряет в испуганных животных горсть песка. Hичего. Hикакого ответа. Hо нет и страха, как у остальных.
Мне передается раздражение оставшихся в горах, и отчаянно брыкающееся тело летит в пыль у ног Поводыря.
- Это? - переспрашиваю я, указывая на верещащее в пыли существо. Ты хочешь, чтобы мы уступили место зверям?
- Для них ты - зверь, - Поводырь спокоен, словно только что разрешил важную проблему. - Их разум невозможно поймать, нельзя потрогать.
- И где же он? Они даже не чувствуют меня.
- А ты не чувствуешь их. Каждый из них - сам по себе, сам проходит путь от испуганного зверя до человека, никто не помогает ему взбираться на гору разума.
Теперь я чувствую усталость и бессилие.
- Hо в чем же их разумность, если разум не может дать о себе знать?..
- Они творят. Они общаются при помощи знаков и звуков. У разума много граней, и все сверкают во тьме.
Сегодня в горах появится множество вопросов.
Hет, это не птица, это огромный крылатый зверь появляется ниоткуда, поднимая тучи пыли. Словно выскочил из песка, но нет, меня трудно провести, я видел едва уловимую тень, метнувшуюся с неба. Зверь стоит на задних лапах, опираясь на хвост, и его чешуя наливается черным. Он похож на крылатого змея, повелителя небесных стрел. Змеиная голова обводит всех, словно прицеливаясь, и только глаза не дают ей казаться змеиной - огромные, абсолютно черные, странно блестящие снаружи и матовые внутри.
- Айа, - говорит лютня, когда я, забывшись, отпускаю струну.
- Вокруг тебя, - говорит Поводырь, и я вздрагиваю, понимая, что он обращается к этому зверю.
Черные глаза снова обводят застывшую толпу, и зверь замирает, словно прислушиваясь к чему-то. Люди молчат, скованные страхом.
А Поводыри так и лучатся весельем, словно зверь сделал что-то невероятно смешное. Они молчат, но я чувствую их смех. Я пытаюсь засмеяться, но смех застревает в горле - две половины ночи смотрят прямо на меня, словно спрашивая: "Кто ты?" Я смотрю в черноту с тем же вопросом.
Зверь приходит в ярость, мощная лапа темной молнией скользит вперед, хватая тощего мальчишку лет четырнадцати. Мальчишка визжит в черных когтях, легко разрывающих одежду и плоть. Рывок - и несчастный, описав дугу, падает на песок. Толпа взрывается криками, словно пробудившись ото сна.
- Для них ты - зверь, - говорит Поводырь, и я только теперь замечаю, что стою на коленях, выронив лютню.
Поводырь говорит о разуме, обращаясь к зверю. Странные вещи он говорит.
3.
Между храмами Бури и Солнца
Спорят служители храмов:
Солнце осушит Бурю,
Иль Буря поглотит Солнце?
А мимо идет мальчишка,
Смеясь от глупости мудрых:
