– Свеча… надо идти на свечу…

Я тащила тяжеленного неподвижного мужчину, привязанного к лыжам. Сначала мне казалось, что самое трудное это найти человека в бесконечном зимнем поле в метель. И если сделаю это, то все точно будет хорошо. Но сейчас я боялась, что не смогу дотащить замерзающего человека живым. И этот страх гнал меня вперед, заставляя из последних сил, хрипя и задыхаясь от боли в пережатой веревками груди, волочь сквозь бури и ветра по бесконечному снежному полю свою едва живую ношу.

Я еще смутно помню, как сквозь снежную взвесь показались первые деревенские дома, как возле забора толпились люди из моей деревни, ждавших моего… нашего возвращения. Помню волну восторга, когда поняла, что я сделала это. Я дошла! А потом все… темнота…

***

Проснулась я глубокой ночью в своей постели. Ветер как обычно выл в трубе, метель стучала снежными хлопьями в окно. Вчера, видимо, чересчур протопила печь, и в доме было невыносимо жарко. Ужасно хотелось пить, и я решила встать и напиться холодной воды. Но почему-то было очень тяжело. С трудом откинув одеяло, села и увидела, что рядом с моей кроватью на кресле спит соседка тетя Глаша. И тут я все вспомнила. Как искала, тащила парня, и как темнота поглотила меня на околице.

Получается, мои старички донесли меня до дома, уложили в кровать, и теперь тетя Глаша дежурит возле моей постели. Я невольно застонала, и чутко спящая старушка проснулась:

– Варуна? Варуна!– она подскочила ко мне и разрыдалась. – Жива…

– Жива, – с трудом улыбнулась, – Теть Глаш, а этот? Потеряшка?

– Жив…пока… – всхлипнула старушка и покачала головой, – но тяжелый… С ним Маруся сидит. Говорит, если сегодня-завтра очнется, то поправится. Метель-то ведь так и метет. Щукарь уже хотел было за помощью идти, да сам слег. Надорвался, пока вас тащил…

– Дед? Как он?

– Да нормально. Лежит, Ваську гоняет, то пироги с грибами ему подавай, то с капустой… и все под рюмочку, для здоровья, – хихикнула бабка.

Тетка Василиса – Васька – самая молодая из моих соседок, недавно разменяла седьмой десяток. И в последние года два вся деревня, затаив дыхание, следит за романом между Васькой и Щукарем. Тут такие страсти, что Санта Барбара отдыхает.

– Теть Глаш, – я облизнула вконец пересохшие губы, – попить бы…

– Ох, деточка, – всполошила моя сиделка и поднесла к губам кружку.

Я с удовольствием глотнула и закашлялась. Вместо вкусной колодезной воды в горло залилась какая-то горечь.

– Фу… какая гадость… – скривилась я и улыбнулась, – чем это теть Маруся меня травит.

– Да черт ее знает, – отмахнулась со смешком тетя Глаша, – мне иногда кажется, что она просто сено у своей коровы отнимает и нам запаривает…

Мы посмеялись. Тетя Маруся, наша местная знахарка, когда все хорошо, или колдунья, если у кого-то какие-то проблемы, лечила все население деревни, и надо сказать довольно успешно. Но тайны своих отваров не открывала.

Соседка рассказала, что пока я ходила по полям, они так и стояли возле околицы по очереди. На всякий случай. Щукарь велел. Тетя Глаша как раз дежурила, когда я стала к деревне подходить, да крикнула деда. Он собрал всех бабок и они в ввосьмером дотащили и меня, и потеряшку до моего дома, благо он с краю, а там уж тетя Маруся взялась лечить.

– Ты, Варуна, – рассказывала тетя Глаша, промокая уголки глаз кончиком платка, – еще ничего была. А этот, потеряшка, вообще, как мертвый. Обморозился весь. Да и замерз сильно. Маруська над ним всю ночь кружила, что-то выпаивала, всего с ног до головы чем-то мазала и растирала. А потом как температура вверх пошла, сказала, что шанс есть… Так что ждем пока…

Утром я вышла из спальни и на кухне столкнулась с тетей Марусей, которая мяла какие-то травки:

– Доброе утро, теть Марусь. Спасибо, что вылечили меня. А что вы не у себя-то?

– Варуна, – улыбнулась она, – так ведь мальчика-то мы у тебя устроили. Машкин дом-то уже год не топлен, разваливаться уже стал…

– А, ну да, точно! Как он? Пришел в себя?

– Нет, дочка, пока не пришел, – поджала губы тетя Маруся, – если сегодня не очнется, так уж и не знаю, что делать…

– Может быть мне в райцентр сходить? Лекарства какие-нибудь принести?

– Какие лекарства, – отмахнулась знахарка, – да и не пустим мы тебя. Третий день метет. Уйдешь – сгинешь.

Метель все не унималась.

После обеда потеряшка пришел в себя. Он едва мог шевелить губами от слабости. Но я видела, как тетя Маруся, спрятавшись за печку, тихо плакала, вытирая слезящиеся глаза уголком платка. Да уж… совсем, видать, плох был.

Я отправила старушек по домам, ведь у каждой из них свое хозяйство, сказала, что пригляжу за больным сама. Закончив все дела, села на кресло возле кровати, и наконец, рассмотрела того, кого вытащила из снежной пурги.

Молодой, лет тридцати-тридцати пяти не больше, невысокий и худощавый брюнет с мутными от болезни зелеными глазами и тонкими аристократичными чертами лица. Если бы не красные шелушащиеся пятна после обморожения и растрескавшиеся после высокой температуры губы, то его можно было бы назвать даже красивым.

В первый день он не вполне осознавал, где он находится и что происходит и послушно открывал рот, глотая теплый куриный бульон или горький отвар тети Маруси.

– Кто вы? – спросил он хриплым шепотом уже вечером, после того, как я напоила его лекарством.

– Я Варуна, – улыбнулась я, – а как тебя зовут?

– Варуна, – словно не услышал мой вопрос потеряшка, – я что умер?

– Нет, – рассмеялась я, – ты жив. Тебя как зовут?

– Андрей, – прошептал мужчина и закрыл глаза, засыпая.

А утром начались проблемы. Этот потеряшка своими капризами вынес мне весь мозг. Сначала он потребовал, чтобы я позвала мужчину для того, чтобы тот ему подал судно. Нет, ну где логика? Вчера спокойно… гм… сходил на тряпки, которые я убирала из под него своими руками, а сегодня, видите ли, недостойна судно подать.

Потом когда собралась утром намазать его каким-то жиром, который дала тетя Маруся, он опять засверкал глазами, и, краснея, стал блеять, что сам все сделает, раз у нас на всю деревню один мужчина и тот лежит с приступом радикулита по милости этого идиота.

В итоге я психанула, наорала на дурня, что за вчерашний день успела изучить все его тело и особенно интимные места в подробностях, поэтому ничего нового я там не увижу.

После этого он надулся на меня, как мышь на крупу, но наконец-то перестал стесняться и позволил поухаживать за ним, старательно отворачивая лицо. Тьфу!

Говорить ему все еще было тяжело, поэтому все расспросы я оставила на следующий день. И прямо с утра начала. Очень мне уж было любопытно, чем этот чудик думал, когда поперся в незнакомую деревню зимой, в метель, да мимо вешек.

– Да я помнил же, что близко здесь совсем. В прошлом году, когда бабушку на похороны привозил, мы ж даже на машине доехали до деревни. А вчера приехал, а дороги нет. Целина. Ну, думаю, направление знаю, дойду. Тем более лыжи есть.

По вешкам не пошел, как-то они вихляют из стороны в сторону, я и решил, что напрямки быстрее будет. Когда понял, что заблудился, стало страшно немного. Но я шел, не останавливаясь, подумал, что не в эту, так в другую деревню все равно забреду. А как мести стало… с жизнью уже простился. Сил нет, ни зги не видно… и вдруг увидел свечу… ну мне бабушка в детстве рассказывала, что раньше для заблудших на окошко свечи ставили. Я и пошел на нее. А она так далеко оказалась. Иду-иду, конца и края не видно. А потом не помню… Очнулся, а рядом Вы…

Андрей рассказывал свою историю целый день, прерываясь чуть ли не после каждого слова то от жуткого кашля или усталости, то для приема лекарств и растирания. Надо сказать, что волшебная мазь тети Маруси справилась со всеми следами обморожений. Только вот лицо и уши, пострадавшие сильнее всего, вздулись пузырями. Но знахарка говорила, что даже шрамов не останется. После того, как она вытащила человека с того света здесь в деревенской избушке, я верила ей безоговорочно.