***
Зима в этом году выдалась снежная. Нашу деревеньку из девяти домой замело еще в ноябре, и сейчас в конце января до цивилизации было уже практически не добраться. Раз в неделю старики-соседи снаряжали меня за продуктами и лекарствами, и я еще затемно отправлялась в соседнюю деревню на старых, дедовых, широких охотничьих лыжах, оббитых уже весьма поеденным молью мехом. Шла через лес и поле по вешкам, воткнутым в снег палкам, потому что никаких ориентиров больше и не существовало. В лесу еще куда ни шло, можно завязать красные тряпочки на ветки, а вот в поле… все кругом белое-белое, ровное и совершенно одинаковое, заблудиться легче легкого.
В деревне забирала заказанные на прошлой неделе продукты, лекарства и вещи, оставляла новый заказ и шла обратно.
Не представляю, как мои старики выживали здесь раньше, до того, как три года назад, в эту Богом забытую деревеньку приехала бестолковая, абсолютно городская в -надцатом поколении, тридцатитрехлетняя дуреха, которой вдруг захотелось одиночества. Или романтики. Я еще не решила, чего мне больше нужно от этой глуши. Но, совершенно точно, уже давно и бесповоротно влюбилась в этот Богом забытый угол.
– Привет, Ирка, – поздоровалась я с продавщицей деревенского магазина.
– Ой, Варуна, привет! – ответила толстая сорокалетняя деваха, которая застряла где-то в середине девяностых в свои семнадцать, – слушай, тут парнишка к вам в деревню собирался. Такой красавчик… И одет так шикарно… городской… Говорит, баб Машин правнук, так я ему велела тебя дождаться, чтоб ты проводила его. Да он отмахнулся, сам пошел. Не встречала?
– Нет, Ир, – ответила я, и в душе шевельнулся червячок беспокойства. Как бы не заблудился, не сгинул… А то рассказывали мне бабки-соседки страшилки о том, как по весне трупы находили…
– Ир, давай грузи меня по-быстрому. Давно «красавчик»-то был?
– Нет, недавно… Час, не больше…
Час… это плохо… у нас до деревни по такому снегу часа два ходу. Так что не должны были разминуться. Хорошо хоть более-менее тепло сегодня, но и плохо тоже… по такой погоде к вечеру метель разыграется…
Загрузившись в темпе вальса, я впряглась в санки и поспешила к выходу из деревни. Дорога шла мимо фермы местного предпринимателя, и я на минуту заскочила к мужикам, узнать, не видели ли они Иркиного красавчика.
– Варуна! – расплылся в улыбке местный ловелас Серега, по которому с середины девяностых вздыхала продавщица Ирка, – да на кой тебе сдался этот городской доходяга? Догадался тоже на тонких лыжах по нашей целине в деревню пробираться.
– Серег, – привычно ускользнула я из его объятий, пахнущих вечным перегаром, – а ты ему не говорил, чтоб по вешкам-то шел.
– Говорил, – отмахнулся мужик, – да он ответил, что сам знает. Городской.
Он презрительно сплюнул желтую от Примы слюну.
Мда… это мне совсем не нравится… как бы искать не пришлось потеряшку.
До деревни я почти бежала. Знаю, что нельзя, вспотею, замерзну и заболею, но… тревога гнала меня. В деревню вернулась около трех часов пополудни.
Мои старики меня ждали, впрочем, ждать они начинали сразу, как только моя черная на фоне снега фигура скрывалась с глаз.
– Варуна, ты что-то быстро… неужто случилось что?
– Дед Щукарь, к нам бабы Маши правнук направился, Ирка сказала, и мужики с фермы его видели. Пришел?
– Нет, не было, – дед Щукарь заметно встревожился.
На самом деле его звали по-другому, но он, наверное, даже сам забыл как, ибо со времен экранизации в середине прошлого века книги Шолохова «Поднятая целина» за его отцом, а потом и за ним самим, закрепилась это прозвище. Ну, просто потому, что похож. Один в один, что называется.
Кроме внешнего сходства ничего общего с киношным героем у деда не было. В свои восемьдесят три года он, единственный мужчина среди бабского батальона, являлся негласным главой деревеньки. И три года назад именно он постановил, что дуру надо учить, а не выживать всеми возможными способами. Потом уже, когда прошел самый первый и самый тяжелый год, он признался, что я казалась такой жалкой и потерянной, но в то же время упрямой и упертой, невольно пробуждая любопытство. И ему стало интересно, что в итоге победит: слабость или сила.
Ну и мое необычное имя сыграло свою роль… Интересное же… Мои родители увлекались славянской мифологией, и почему-то решили, что имя Бога – хранителя врат междумирья, идеально подойдет и любимой дочери. В детстве и юности я называла себя Варей, а потом поняла, что необычное имя это скорее плюс, чем минус.
– Искать пойдешь? – напряженно спросил он, когда увидел, что я вновь надеваю рукавицы.
– Пойду, – вздохнула, – пропадет ведь.
– Ты сама не пропади, – заворчал дед, но я видела, он доволен, – метель собирается…
– Знаю… Сейчас прожектор на чердак занесу, пусть светит. Его издали видно…
– Да- да…. А я у тебя подежурю, по такой погоде электричество могу вырубить, если что к генератору подключусь.
– Спасибо, – улыбнулась я и обняла деда. Мои восемь одиноких стариков давно стали мне настоящей семьей…
– Варун… ты это.. .вторую пару лыж возьми. И веревки. Если что палки поперек положишь, сани сделаешь…
– Да, точно… спасибо, дед…
Свистнув Джека, крупную деревенскую дворнягу, и привязав к спине крест накрест вторую пару лыж, я пошла искать пропавшего «красавчика».
Короткий зимний день уже подходил к концу, и густые синие тени недвусмысленно намекали, что ночь не за горами. Слегка поднялся ветер, и первые снежинки закружились в воздухе. Ночью будет метель. Если не найду парня, то все…
Я повернулась и посмотрела назад на деревеньку. На чердаке моего дома ярко светил прожектор. Может быть потеряшка увидит этот свет? Вздохнула, и пошла вперед.
Мы с Джеком сначала обошли деревню по кругу. Мало ли… По правилам следовало бы увеличивать спираль поиска постепенно, но… так я до скончания века кругами буду ходить скорее всего сама где-нибудь пропаду. Поэтому решила, что пойду по вешкам, но буду постоянно удаляться в стороны, оставляя на снегу фонарики, чтоб не заблудиться. У меня с собой было три штуки, и весь мой запас батареек, так что хватить должно надолго.
Я бродила по снежной целине уже больше часа. А красавчик гулял уже не меньше шести-семи часов. Плохо. Очень плохо. Метель усилилась, и я теперь уходила от вешек не дальше чем на двадцать шагов, надеясь больше не на себя, а на собаку, которая могла почуять человека гораздо раньше. Джек у меня, конечно, не обученный, но…
Я пробовала кричать, но ветер проглатывал мой голос в тот же миг. И даже я сама не слышала своего крика. Если бы не свет прожектора, который ярко светил сквозь снежную муть, я бы вернулась, пожалев себя и сдавшись. А так, упрямо шла, уперто надеясь, что найду этого поганца… нет, ну надо же додумался, поперся один в незнакомую деревню по бездорожью, зимой, да еще и в метель.
Но в конце концов я выдохлась. Бесконечное блуждание по холодной зимней пустыне изматывает. Упала в снег и разревелась, мне так стало жалко этого совсем, наверное, молодого парнишку… Но… свет прожектора едва пробивался редкими отблесками при порывах ветра, разгоняющих снежную хмарь. Еще немного и пропавших станет двое.
Плюнув на вешки, а пошла напрямик по целине, ориентируясь на прожектор. Я успела пройти буквально несколько шагов, как Джек зарычал. Остановилась, почему-то вдруг испугавшись волков, которых здесь отродясь не водилось. Ну, дед Щукарь так говорил. А не верить ему оснований у меня не было.
Джек рычал, смотря вправо. И я невольно тоже вгляделась, пытаясь увидеть, что же так встревожило мою собаку. Странно… вроде какой-то пень посреди поля… но… Боже!!! Да это же потеряшка!
Я рванула к черному пятну, точно! Мужчина, обессилев, присел на корточки, да так и замер.
– Эй! – я потрясла неподвижное тело, – вы живы?
Через целую вечность, когда я уже обняла это тело и ревела, пытаясь спрятать мокрое лицо от уколов ледяных игл, губы мужчины шевельнулись, и я услышала тихое:
