И однако, из общего равнодушия детей тумана к виноградарству существует одно примечательное исключение: Петрус был эльфом из эльфов и в то же время знатоком вина. Он впитывал поэзию своего мира, но предпочитал человеческие истории, которые охотно слушал со стаканом в руке. Самим своим существованием он воплощал мостик, перекинутый между двумя мирами, как и все остальные Провидением посланные персонажи этой войны.

 Поэзия

Если и существует опьянение, общее для эльфов и людей, то это опьянение поэзией.

Дождливым днем или ночью при свете бледной луны откройте себя ветрам равнины и сочините стихи во славу древних поэтов. Дыхание мира пронизывает вас и уходит, но в плену ваших чувств оно принимает особую форму – так рождается поэзия.

Светловолосая, бледная и грациозная, она серьезно смотрела на них, и жизнь Алехандро накренилась и начала заваливаться.

Долгое время он надеялся, что война выкует в нем те качества, которыми в его мечтах и должен быть наделен человек. От Луиса он узнал, что человека должны направлять звезды, от Мигеля – что царство рождается из идеи, а от Хесуса – что сердце живет наготой. Войне он доверил заботу о том, чтобы полученные знания обратились в кладбищенское мерцание и он смог бы с честью нести ношу своих мертвецов. Но прошло шесть лет, а что-то по-прежнему от него ускользало, и теперь у него появилась надежда, что эльфы явятся недостающей деталью, которой не хватало для свершения его судьбы, приняв неизведанную, но куда более прекрасную и ужасную форму женского взгляда. Никто не знает, что происходит во вспышке встречи – в ней вечность сжимается до божественного головокружения, и потом нужно время всей жизни, чтобы она вновь потекла в человеческом измерении. Сколько времени будет у нас? – спросил себя Алехандро.

Юная женщина ступила в круг света факела и улыбнулась ему.

Вся жизнь Алехандро устремилась в эту улыбку. На него нахлынули видения, и, как в том сне, он полетел над обширными пространствами, где обретались дни его детства. Ключ в пейзаже, сказал себе он и почувствовал, как по ладони скользнуло озарение, но, когда пальцы, сжавшись, вроде бы схватили его, он засмеялся над собственным желанием удержать воду сновидений. На склонах Эстремадуры смешивались грезы горных вершин и сны долин в глубоких низинах с их затерянными крошечными деревушками. Над горами – небо с бегущими тучами; на самом краю окоема – мерцание, которое всегда было рядом с ним; на пригорке возносилась церковь, где ждало фортепиано. Откуда я это знаю? – спросил себя он, пролетая на спине невидимого орла над долиной с замком, потом над обширными плодородными равнинами и, наконец, над пригородами незнакомого города.

– Рим, – сказала молодая женщина.

Алехандро молчал, и она продолжила:

– Ты мне снился, когда я была в храме, и наши воспоминания смешиваются.

Алехандро оставался нем, и она, кажется, забеспокоилась. Неверный свет факела смазывал ее черты, но при слове смешиваются она сделала еще один шаг вперед. Сколько ей лет? – спросил он себя с ужасом. Поглядел на ее лицо, светлые волосы и прозрачные глаза. Возможно ли, чтобы у столь молодого существа был такой взгляд? – вновь спросил он себя, потом понял, что она пианистка. Красива ли она? – мелькнула мысль, и он с упоением осознал, что не знает, хотя впитал каждую деталь и каждую черту. Еще он увидел, что у нее слишком большой лоб и слишком тонкая шея, и подумал, что она похожа на лебедя, затерянного под невозможными тропическими небесами. Какая нелепость лезет мне в голову, сказал он себе; все более растерянный и охмелевший от собственной растерянности, он рассмеялся. Спросил себя, сколько времени прошло с момента ее появления. Позади него кто-то прокашлялся, и он вздрогнул. Сделал шаг вперед и в свой черед поклонился.

– Вы Мария, – сказал он.

Послышался неясный шум, и рядом с ним, спотыкаясь, воздвигся Петрус с красным носом и мутным взором.

– Нет-нет, – сказал он, – Мария в Нандзэне[18].

Тщетно пытаясь ухватить полу своего плаща, он чуть не рухнул на девушку. С удивительной живостью в последний момент удержался на ногах и пробормотал, глядя на нее:

– Малыш, пожалей дядюшку Петруса.

Она прижимала к боку плетеную корзинку, из которой достала три пузырька и протянула их эльфам. Они протрезвели с той же скоростью, что и в первый раз, и Петрус, резвей жеребенка, продолжил, обращаясь к Алехандро:

– Мария осталась в Храме Туманов.

– Меня зовут Клара, – сказала молодая женщина, и снова показалось, что она волнуется.

Петрус глянул на нее, потом на Алехандро.

– Я что-то пропустил, – пробурчал он.

Хесус в свою очередь поклонился Кларе.

– Вы сестра Марии? Вы обе эльфийки? – спросил он.

Петрус смотрел на Клару с любовью и гордостью.

– Ровно двадцать лет и один день назад родились две необычайные девочки, – сказал он. – Первая из них перед вами. Ее отец Страж нашего Храма, мать была женщиной замечательной, но по всей логике Клара не должна была родиться, потому что союзы между эльфами и людьми всегда были бесплодны. Вторая из этих детей, Мария, ждет нас в Нандзэне. Она родилась от Главы нашего Совета и его спутницы-эльфийки, но, в отличие от нас, у нее, как и у Клары, совершенно человеческая внешность.

– На мой взгляд, у вас тоже вполне человеческий вид, – удивленно сказал Хесус.

– Но не в наших туманах, – сказал Петрус. – Сами увидите, насколько мы отличаемся от вас. Мы обладаем постоянной внешностью, только когда мы здесь. Мария и Клара единственные, кто, несмотря на эльфийскую кровь, в обоих мирах сохраняют один и тот же облик.

– А на что вы похожи, когда вы там, наверху? У вас отрастают крылья? – спросил Хесус, упорно продолжая размещать и туманы, и крылатых существ на небесах.

– Ничего у нас не отрастает, – сказал в замешательстве Петрус. – Просто мы множественны.

– А у эльфов принято говорить по-испански? – продолжал расспрашивать Хесус со своей склонностью к прагматизму.

– Любой, кто побывал в Храме, может говорить на всех земных языках, – ответил Петрус.

– А какова роль Марии и Клары? – спросил Алехандро.

– Ну, спасти мир, – сказал Петрус.

– Всего-то, – прокомментировал Хесус.

– Вопрос, – продолжил Петрус, не обратив на него внимания, – каким образом. Шесть лет войны, а мы оставались по-прежнему слепы, пока четыре дня назад к нам в руки не попала серая тетрадь, явившаяся из шестнадцатого века. Она принадлежала одному эльфу, который тоже перешел сюда по мосту. Он был художником большого таланта, и от него у нас сохранилась одна картина, вы скоро ее увидите. Но самое удивительное и для нас самое интересное – это то, что он был первым эльфом, который окончательно остался в вашем мире и выбрал человеческую жизнь.

Петрус почесал голову.

– Это еще одна долгая история, и я не могу начинать ее сейчас. Скажем только, что в тетради содержится решающая информация как для исхода войны, так и для будущего наших туманов, и мы теперь в состоянии определить наш следующий шаг. Не тот, о котором мы могли бы мечтать, по правде говоря – новые знания вынуждают нас принять радикальное решение. Но мы оказались в таком положении, когда остается единственная альтернатива – рискнуть всем или наверняка погибнуть.

– А кто принимает подобные решения в ваших туманах? – спросил Алехандро. – Это вы? – добавил он, обращаясь к Кларе.

Она засмеялась:

– Решения принимаются Советом Туманов.

– Где председательствует отец Марии, если я правильно понял, – сказал Хесус. – Значит, он ваш король?

– Глава Совета служит туманам, – сказала Клара.

– Ваши туманы живые? – продолжал допытываться Хесус, стремясь хоть что-то понять.