- Слово за вами, Николай Федорович. Готовы дать вам целую полосу на любую из этих операций, а равно и на ту, которую вы проводите теперь. Помните, как сильно прозвучала ваша статья о боях в районе озера Ильмень? Вот так бы и сейчас...

- Сейчас - другое дело. Как можно писать о самом себе?.. А впрочем, подумаю, - пообещал он.

Интересный это был человек. Не могу забыть эпизод, связанный с назначением его на пост командующего войсками Воронежского фронта. По свидетельству А. М. Василевского, на совещании в Ставке при подборе командующего для этого фронта возникли затруднения. "Назвали несколько военачальников, но Сталин отводил их. Вдруг встает Николай Федорович и говорит:

- Товарищ Сталин! Назначьте меня командующим Воронежским фронтом.

- Вас?.. - Сталин удивленно поднял брови..."

Ах, как я жалею, что ничего не знал об этом при моей встрече с Ватутиным зимой 1943 года. Непременно бы расспросил о подробностях. Случай-то, как говорится, из ряда вон. Надо было обладать большой верой в свои возможности, свои силы и, конечно, незаурядной решимостью, чтобы сделать такое заявление Верховному, пренебрегая ради великого дела мелочными условностями. Ватутин обладал всем этим. И Верховный утвердил его в должности командующего фронтом.

...Прощаясь в тот раз с Николаем Федоровичем, я попросил у него самолет - слетать до Изюма. В Изюм меня тянуло неудержимо. И не только потому, что хотелось побывать в боевых частях. В Изюме я жил и работал в 20-е годы. Там протекала моя комсомольская юность. Там в 1922 году меня приняли в члены партии. В Изюме я впервые взял в руки рабселькоровское перо, а впоследствии там же редактировал окружную газету. Очень хотелось взглянуть, что осталось от родного мне города.

Каково же было мое изумление, когда Ватутин, так хорошо принявший меня, вдруг отказал мне. Отнюдь, как выяснилось, не по скупости, а по доброте своей и трезвости взглядов: не хотел подвергать меня необязательному риску.

Все же я уговорил его. Дал он мне и даже не один, а два самолета.

- На всякий случай... - объяснил Николай Федорович эту свою щедрость.

* * *

Владимир Лидин принес фельетон с интригующим заголовком: "Мед и пчелки". В руки писателя попал дневник старшего фельдфебеля 305-го пехотного полка Карла Баумана. Фельдфебель с педантичной аккуратностью записывал каждый день все, что происходило на его глазах, и свои переживания. Событий было много, переживания же связывались, главным образом, с едой - автор любил пожрать, особенно обожал мед.

Вот выдержки из дневника:

"22 июня. Война с Россией. Переход через Прут в 2 часа... Говорят, в России хороший мед.

25 июня.

Наша атака отбита.

2, 3, 4 июля. Сильное сопротивление русских (Абель и Кельман убиты...).

28 июля. Убит Раумер..."

И так каждый день - то убитые, то тяжело раненные. Но при этом автор не забывал о меде:

"7 августа. Александровка. Дождь. Расположились в крестьянском доме. Наконец мы достали мед. Блаженство было бы полным, если бы не бомбежка.

11 августа. Выход в 6 часов. Отдых в фруктовом саду. Осталось немного меда из Михайловки. Мед - прекрасная вещь!..

20 августа. Прибытие в Бобринец в 6 часов. Отдых - фруктовый сад, пиво и чудесный мед. Почему я такой сластена? Решено: я остаюсь в России. Здесь можно будет даром заполучить огромную пасеку вместе с рабочими. Эмма приедет сюда, и мы будем жить как в раю".

Наконец последняя запись:

"30 августа. 9 человек убитых, 3 человека раненых. Сильный артогонь, воздушная атака..."

К этому дневнику - колючий комментарий писателя, раскрывающий суть заголовка:

"В общем, мед действительно был. А потом прилетели пчелки. Пчелка ужалила старшего фельдфебеля Баумана, и ему пришлось расстаться и со своим дневником, и с надеждами на хорошую жизнь. Любители чужого меда должны знать: наши пчелки больно кусаются".

Хотя номер газеты был уже сверстан, все же эту заметку втиснули на четвертую полосу.

Сводка Совинформбюро совсем краткая: "В течение 24 сентября наши войска вели бои с противником на всем фронте". За этой краткостью кроются драматические события. Армии Юго-Западного фронта бьются уже в окружении. Реальная угроза нависла над харьковским промышленным районом и Донбассом. Ленинград - в блокаде. Крым отрезан от страны. Правда, на центральном стратегическом направлении враг остановлен. Надолго ли? Нет сомнений, что немцы готовятся к новому прыжку на столицу. Не прекращаются налеты на Москву фашистских бомбардировщиков.

В эти грозные дни вновь прозвучал вдохновенный голос Алексея Толстого. Опубликована его большая статья "Нас не одолеешь!". Эта статья доставлена в редакцию из Горького. Как туда попал Толстой? А вот так.

Позвонил мне секретарь ЦК партии А. С. Щербаков и сказал, что решено эвакуировать Толстого с семьей в Горький.

- Почему?

Почувствовав в моем голосе протестующую нотку, Александр Сергеевич объяснил:

- Он ведь не только ваш корреспондент, но и... Толстой! Не можем мы рисковать его жизнью...

Признаться, не все мне было понятно в этом решении. Враг не так уж близок к Москве. А что касается бомбардировок, то все мы, и Алексей Николаевич в том числе, уже как-то приспособились к ним.

Не сомневался я, что Толстой воспримет это решение, мягко говоря, без энтузиазма. Он не в тыл рвется, а на фронт - хочет видеть войну своими глазами. Выпрашивая у меня командировку в действующую армию, не перестает повторять одно и то же:

- А знаете ли вы, что я в первую мировую войну был военным корреспондентом?

Напомнил про Испанию, где побывал в окопах под Мадридом.

Все это давно известно всей нашей редакции, и мои ответы Алексею Николаевичу тоже однообразны. Я объяснял Толстому, что и время другое, и война другая.

На второй день после моего разговора со Щербаковым Толстой пришел в редакцию явно расстроенный и, чувствовалось, был крайне смущен неожиданным поворотом в своей судьбе. Сказал негромко:

- Выгоняют меня из Москвы...

Что мог я ответить ему? Чем успокоить? Молча развел руками - это означало, что сделать ничего не могу. Алексей Николаевич понимающе кивнул и пообещал:

- Буду там писать. Для вас, для фронта...

Через несколько дней после его отъезда редакция командировала в Горький Дмитрия Медведовского. Писатель встретил нашего посланца дружески, забросал его вопросами:

- Как Москва?

- Часто ли бомбят?

- Что нового на фронте?..

С Медведовским мы послали Толстому кое-какие материалы для статьи. Должен признаться, что они были сухи и однообразны - голые цифры и факты. Но я надеялся, что перо маститого писателя оживит их. Однако Толстой не стал "оживлять" наши материалы. Сам выехал на заводы. Встречался и беседовал там с рабочими, инженерами, партийными работниками, комсомольцами. Из огромного числа накопленных таким образом фактов Алексей Николаевич отобрал самые характерные, самые впечатляющие. Статья получилась чудесная, отличалась конкретностью. Автор намеренно избегал общих мест. Он рассказывал о героических свершениях народа лишь в одном из уголков нашей необъятной родины - Горьковском крае.

Заканчивалась статья такими строками:

"Бойцы и командиры Красной Армии из одного теста с нами, - говорит слесарь - бригадир и изобретатель, товарищ Токарев, пятьдесят три года работающий на заводе. - Эта война ужасная, конечно, но Красную Армию немцу не одолеть... Нас не одолеешь..."

Последними словами сормовского рабочего Алексей Николаевич и озаглавил свою статью.

* * *

Вместе с Толстым в этом же номере газеты выступают Илья Эренбург, Борис Галин, Елена Кононенко, Михаил Светлов. Стихи, присланные из блокадного Ленинграда, назывались "Клятва".