«Что же это за штуковина такая? – спросил сам себя Костя, вновь пробежавшись взглядом по мелким строчкам. – «Джед»… что-то знакомое. Какая-то бомба? Или ракеты? Нет, точно не из военной тематики. Не вспомнить сейчас. Погуглить надо будет обязательно. И зачем их отписали в Зону? Хотят скрыть до поры до времени, а потом, как уляжется шум, продать?»

Сплошные вопросы, ответов на которые пока нет.

«Ну ничего, это только до времени. Докопаюсь до истины в любом случае».

Костя отложил документы и закрыл глаза. Мерный перестук колес поезда укачивал и навевал сон, и вскоре парень начал клевать носом.

Проснулся Костя только под вечер от протяжного заунывного гудка, раздавшегося за окном. Парень подскочил и едва не упал вниз.

Соседа по плацкарту на своем месте не оказалось.

«Может, в туалет вышел?» – предположил Костя, спускаясь на нижнюю полку. От неудобного лежания болела спина и мышцы.

Из коридора поезда раздался знакомый голос. Венедикт Михайлович говорил с кем-то на повышенных тонах. Костя не обратил бы внимания, но ученый почти вскрикнул, а следом раздался глухой удар.

Парень поднялся, но выйти не успел – двери распахнулись, и Венедикт Михайлович буквально влетел в купе. Следом зашел здоровый амбал и закрыл за собой дверь.

– Долг святое, дядя, – процедил сквозь золотые зубы незнакомец и глянул бычьим взглядом на Костю.

– Вы обманщик! – почти плача, выдохнул Венедикт Михайлович, поднимаясь с пола. – Вы мухлевали. У вас туз из рукава выпал. Я же сам видел! И ваш коллега тоже видел.

– За базар ответишь? Кто видел? Что видел? Деньги давай, дядя.

– Венедикт Михайлович, что происходит? – спросил Костя, поглядывая украдкой на амбала.

«М-да, такого не победить силой».

– Константин, ты когда уснул, я решил пройтись, размяться. Гляжу, люди сидят, в карты играют. Ну пусть играют, мне-то что с них? А этот… к-хм, молодой человек сказал, что у них как раз одного не хватает. Константин, я вообще не играю обычно, но тут вдруг сам черт дернул. Решил скинуть партейку. И выиграл. А потом еще. А потом… – Венедикт Михайлович потупил взор.

– Проиграл, – закончил за него амбал. – Деньги давай, дядя.

– Но он жульничал! – не обращая внимания на незнакомца, продолжил ученый. – У него карты выпали из рукава! Это же нечестно!

– Честно, нечестно, пургу тут мне сейчас не гони. Сел играть – значит, играй. Ты ставку сделал? Сделал. Проиграл? Проиграл. Отдавай деньги. А не то я тебя…

Амбал размахивал перед лицом Венедикта Михайловича огромным, размером с лопату, кулаком, на костяшках пальцев которого поплывшим синим цветом было написано: «ГЕНА».

– Гена, ты успокойся, – произнес Костя, подойдя чуть ближе к амбалу.

Было дико страшно, но выручать Венедикта Михайловича надо в обязательном порядке. Главное, не выдать панику и отыграть до конца. Опыт картежника имелся, одно время Костя баловался покером, оттуда и научился хорошо блефовать. В жизни не раз пригождалось.

– А ты чего лезешь не в свое дело? – оскалился здоровяк.

– Если хочешь, то будет мое дело, – произнес Костя, потянувшись к нагрудному карману. – Делать дела я умею. И тебе могу сделать. Точнее, сшить. Хочешь?

Костя достал из кармана красные корочки – давно просроченное удостоверение журналиста, быстро махнул ими перед лицом амбала и спрятал обратно.

– Особый отдел, майор Мешков. Пакуй вещи, Гена. Подставной человек выполнил свою роль. – Костя глянул на Венедикта Михайловича – тот был напуган не меньше амбала. – Скрытые камеры сейчас изымают, видеосъемка будет приложена к материалам дела.

– Какого еще дела? – не понял амбал.

– Уголовного, Гена, уголовного.

– Чего это… – начал шулер, но голос его заметно дрогнул.

– Молчи, когда с тобой старший по званию разговаривает! – рявкнул Костя. – На лоха решил кинуть? Перед кем пальцы гнешь? Кто старший? Кому капусту слюнявишь?

– Так это, Кича главный. Он с проводником базарил…

– Проводника уже оформляют, Гена, – хмыкнул парень.

– Как?!

– Вот так. Сейчас его с одного поезда на другой пересадят и отправят.

– Куда?

– Известно куда – в Магадан. А следом и ты.

– Хрен вам! – амбал ломанулся в двери и убежал прочь.

– Стоять! – закричал Костя вслед уходящему жулику, но догонять благоразумно не стал.

– Константин, ты что, правда из органов? – вытирая пот со лба, спросил ученый.

– Ага, из органов, – хмыкнул парень. – Венедикт Михайлович, вы же взрослый человек, а сели играть. Неужели не знаете, как тут это все устроено? Раскрутят так, что не успеешь понять, как в одних трусах остался.

– Стыдно, – ученый покраснел как вареный рак, опустил глаза. – Меня теперь тоже в тюрьму, да?

– Да в какую тюрьму?! – не выдержал Костя. – Я же блефовал. На дурака развел его.

– Правда?! Вот ничего себе! А я поверил. Ты спас меня, Константин. Я уж думал, квартиру надо будет продавать. Оно как-то само получилось, ставка за ставкой – и сам не понял, как на сумму кругленькую влетел.

– Ладно, успокойтесь, присядьте. Чайку попейте.

– Да, – охотно закивал ученый. – От чайка я бы не отказался.

Венедикт Михайлович сел, достал почти допитую бутылку коньяка и в два глотка осушил.

Костя подсел ближе к биохимику и начал непростую беседу:

– Венедикт Михайлович, мне бы переговорить с вами надо.

– О чем? – вдруг, словно что-то почувствовав, насторожился спутник.

– Дело очень серьезное, – произнес Костя.

И, сделав глубокий вдох, начал свой рассказ.

Сначала в город пришли мародеры. Это старик помнил точно. Каждый сам по себе, они безнаказанно грабили магазины, уносили телевизоры, компьютеры, аудиотехнику. Даже устраивали друг с другом стычки, пытаясь заполучить последнюю модель какой-нибудь бесполезной ерунды. Тогда еще казалось, что все само собой исправится, как-то переживется, вылечится, а вещички останутся у тех, кто вовремя успел подсуетиться. Не пережилось. Не вылечилось. Вещи превратились в бесполезный хлам. Их новые хозяева – тоже.

Когда стал одолевать голод, а верхушка власти официально объявила саморегуляцию населения и ушла в бункеры, на технику перестали обращать внимание – перешли на чистку продуктовых лавочек и магазинов. Уже без того хулиганского задора, что был вначале, остервенело, молча, не гнушаясь даже просроченными пакетами с молоком и вздутыми консервами. Выносили все подчистую.

Когда начали умирать целыми подъездами, а умерших оставлять на улицах (просто потому, что никто не хотел хоронить незнакомых ему людей), мародеры, обчистившие практически все, принялись грабить и убивать оставшихся в живых. Подсознательное чувство самосохранения заставило бандитов объединиться в стаи, и звериные инстинкты не подвели. К концу третьего месяца Черной осени город быстро был поделен на районы, которыми владели четыре разные группировки. Начались локальные войны за сферы влияния. Из бесхозных магазинов оружия были извлечены последние аргументы, и загрохотали перестрелки.

А потом в город пришла вторая волна болезни, и стрельба прекратилась. Город умер.

Каша с женой ушли в поселок еще до кровавого беспредела, успели пересечь границы города до того, как они были оккупирован ахметовскими. Через два дня на выездах были установлены железные ограждения, опутанные колючей проволокой, а головорезы, дежурившие у дороги, расстреливали автомобили и грабили: тела убитых укладывали штабелями в один грузовик с выцветшей надписью «Хлеб», пожитки и имущество – в другой. Потом этот самый «хлеб» отправлялся прямиком в столовую. Так говорили ренегаты, не выдержавшие службы у бандитов.

Все это вдруг вспомнилось, когда Каша проходил вдоль рядов машин, испещренных дырами от пуль. Путь в сторону леса пролегал как раз мимо одного из въездов в город. Конечно, можно было и не идти этой дорогой, чтобы не смотреть на жуткую картину, а сделать небольшой крюк через старый мост, как он поступил в прошлый раз. Но старик не стал тратить время, которое у него теперь было одно общее с Викой и Глебом. Мертвые могут подождать, а вот живые нет. В спешке тоже, конечно, можно много дров наломать, но поступить иначе Каша просто не смог. Надо торопиться.