- Глянуть не на что. Это не мужичишка даже.

- Дурочка, - всплеснула руками супруга Иллариона Варсанофьевича, - он же гений! Автор известнейшей повести "Наше время".

- А-а-а, - понимающе протянула Меточка и деловито добавила: - Тогда это меняет дело.

Меточка сравнительно быстро сумела очаровать Акима и при содействии Кавалергардовых стала его супругой. А став женой юного гения, она сделалась достаточно твердой не только хозяйкой дома, а и руководительницей Акима во всех делах. Меточка раздобыла исполнительную домработницу - как ей это удалось, остается только гадать, - за порядком лишь присматривала, успевала сниматься в кино и на телевидении, время от времени еще вникать и в дела мужа.

На первых порах казалось, что у Акима теперь есть все, чего можно желать. Недоставало лишь одного - возможности работать в мало-мальски нормальных условиях. К тем гостям, которые привыкли толпами валить к Акиму Востроносову в его еще холостяцкую бытность, прибавились теперь не менее шумные и назойливые друзья Меточки. И порой городская квартира и дача становились похожи на усердно посещаемый клуб, где все желающие развлекаются в свое полное удовольствие как хотят, сколько хотят и когда им вздумается.

А работать надо было. Хотя гению и дают больше других, как и положено гению, но и этому есть предел, а семейная жизнь и у гения требует дополнительных расходов. Между тем подошла пора, когда жить только тем, что дала повесть "Наше время", произведение по объему тощенькое, сделалось совершенно невозможно.

Но дело не только в этом. Гений неизбежно оказывается подобен рекордсмену или чемпиону, особенно если не потомки, а современники поспешно присвоили ему этот титул. Как рекордсмену и чемпиону, так и гению предстоит постоянно отстаивать свое звание. И отстаивать делом. Тут не имеет большого значения тот факт, что на титул рекордсмена и чемпиона может претендовать любой достаточно подготовленный спортсмен, а на звание гения претендентов явных и открытых вроде бы и не видно - гении появляются неожиданно. Но от этого провозглашенному гению только хуже. Вести невидимую борьбу, бороться лишь с самим собой, не видя противника, еще труднее.

Каждое новое произведение, что там произведение, каждое выступление, каждое слово кумира придирчиво оценивают массы поклонников, непостижимым образом настроенных одновременно доброжелательно и бескомпромиссно строго. Они могут простить даже гению один промах, другой, ну от силы третий, но за четвертый даже самые пылкие обожатели не просто охладеют, сделаются равнодушны - нет, они уничтожат, бестрепетно казнят и казнят самой жестокой, самой мученической казнью. Так что, гений, будь начеку!

И все это, надо отдать справедливость, наш Аким если и не понимал ясно разумом, то по крайней мере достаточно хорошо чувствовал. Чудесный инстинкт самосохранения многое может подсказать человеку! При всем головокружении, какое Востроносов испытал в первые месяцы пережитой им шумной славы, особенно от сознания того, что признан гением не по прихоти одного или нескольких литературных гурманов, а совершенно объективно умной и неподкупной машиной, с ней-то уж никакие скептики не сладят, - при всем этом Аким понимал, что славу и гению необходимо отрабатывать.

Еще когда Востроносов только что закончил повесть "Наше время", еще когда никто и не подозревал, что ее написал гений, Акима потянуло на новую повесть. Начало ее было набросано, но работа приостановилась после того, как наш герой оказался втянут в водоворот, который начисто лишил возможности работать.

Меточка, ее материальная сторона жизни интересовала куда больше, нежели непрактичного Акима, через некоторое время стала пристальнее и настойчивее вникать в творческие планы мужа. Востроносов охотно поделился готовым замыслом, но при этом пожаловался:

- Невозможно же работать в постоянном шуме и грохоте. Не сбежать ли в Ивановку, где так хорошо писалось...

- И там тебе работать не дадут, - перебила Меточка, - хорошо работалось, когда никто не знал, что ты гений. А теперь и в Ивановке покоя не будет.

- Как же быть? - жалобно спросил Аким.

Мета решительно прошлась, соображая, как быть. И, подумав, резко остановилась и отчеканила:

- Никуда бежать не надо. Полный покой и все условия для работы беру на себя. Можешь садиться за стол хоть сейчас.

Меточка сдержала свое слово, ручка у нее оказалась властная, порядок она умела навести бестрепетно. Ни один гость без ее позволения больше не переступил порога. Аким был избавлен от необходимости подходить к телефону, на все звонки отвечала лично супруга или в крайнем случае домработница, которой велено было соединять с Акимом только в самых крайних случаях. Резко сократились приглашения на всякие заседания и совещания. Встречи и поездки были безжалостно ограничены все той же Меточкой.

Таким образом, все условия для работы были созданы. И Аким тут же сел к письменному столу. Но в первый день повесть, как говорится, не пошла. Гений исписал целую стопу бумаги и все отправил в корзину, стоявшую возле стола. Возобновить прерванный творческий процесс все равно что заново разогреть внезапно остывший в доменной печи металл. Только металлурги знают, какая это адова мука, а все остальные читатели могут поверить на слово, что это именно так, а не иначе.

Промучившись несколько дней кряду, Аким затем все же вошел в работу. Название новой повести было придумано еще в Ивановке, когда только зародился замысел, - "Двое под луной". В этой своей второй повести юный гений решил поведать читателю о первой юношеской любви, застенчивой и скромной, протекавшей тихо и целомудренно на окраине маленького городка.

Эта новая повесть получилась бы намного лучше, если бы Аким работал над ней неторопливо и раздумчиво. Торопясь как можно скорее заявить о себе новой вещью, Востроносов спешил, работал иной раз на несвежую голову, не вызвав в себе тех ощущений, какими должны были жить герои, довольствуясь лишь чисто умозрительными представлениями о их чувствах и душевном состоянии. Может быть, Аким и не гнал бы так, если бы Меточка каждый день не справлялась, сколько он успел сделать, и не стеснялась выговаривать, если ей казалось, что гений ленился. Впрочем, делала это чаще в шутливой форме, придавая голосу доброе звучание. Это она умела, владеть голосом ее выучили в театральном институте.

- Милый, тебе что-то вчера мешало? Давай разберемся и устраним помехи.

И они разбирались и принимали меры к тому, чтобы больше ничто не препятствовало плодотворным творческим занятиям.

Иной раз Меточка не воздерживалась от упреков.

- Милый, ты ленишься. Помни, первый признак гения - это гигантская работоспособность.

Это было ласковое подхлестывание и, как всякое подхлестывание, раздражало творца. Раздражало настолько, что иной раз Акиму хотелось послать к черту милую супругу, сказать ей примерно так: "Много ты понимаешь в гениях". Но Аким по слабости характера крепился, подавлял в себе протест, что далеко не лучшим образом сказывалось на его творческом самочувствии.

И все же несправедливо было бы винить во всем одну Меточку. Нового произведения от гения ждали и другие. Его торопили, подталкивали, подхлестывали льстивыми похвалами, лицемерными подбадриваниями. Аким нервничал, спешил, сознательно не обращал внимания на промахи, потом можно будет отшлифовать, доработать, главное - поскорее что-то выдать.

Едва прослышав о том, что Востроносов основательно начал работать над новой повестью, Кавалергардов тут же принялся ее шумно рекламировать. Ему не терпелось заявить, что затянувшаяся было творческая пауза открытого им гения наконец кончилась, и скоро, очень скоро читатели насладятся новым произведением.

Аким спешил, хотя свойственная всем пишущим мучительная тревога за судьбу рождающегося произведения и не покидала. Чтобы проверить себя, Аким раза два читал отрывки из повести в кругу близких друзей на даче Кавалергардова. Кроме хозяев, присутствовали Чайников и Артур Подлиповский, проявлявший особенно острый интерес к новому детищу юного гения. Оба чтения прошли успешно. Присутствующие хвалили горячо.