Стас, не прекращая водить губами по бьющейся жилке на шее, обхватил руками тонкое тело в кольцо, задевая обнаженную полоску кожи на подрагивающем животе и касаясь, часто вздымающейся груди. Она прижался теснее, давая возможность девчонке ощутить мощную эрекцию, мучавшую его уже второй день. Из-за неё. Ждать больше не было сил и он легонько, но настойчиво подтолкнул Машу к кушетке со светлой обивкой из кожзаменителя.
Можно было спросить, почему именно здесь. Ведь в больнице сотни и сотни более удобных помещений. Но Маше говорить не хотелось, казаться маленькой дурочкой не хотелось еще меньше. Молчание-золото, и в этом есть своя прекрасная правда.
Через пару шагов они достигли кушетки, над которой Маша тут же под напором руки Стаса нагнулась и оперлась локтями.
Прогиб спины сводил Стаса с ума, а воспоминание о том, насколько широко девчонка могла раздвинуть ноги, сделал член прямо-таки каменным. Только бы не позабыть в ответственный момент, что у нее никого не было. Впрочем, для Стаса уже не имело значения, насколько она невинна. Она не ушла, осталась, а значит назад дороги не будет.
Глаза нашли нужную полку прямо под аппаратом узи. Там всегда лежали презервативы для гинекологического обследования. Кабинет был один на два этажа. Маша и не заметила протянутой руки и шелеста фольги, поглощённая своими ощущениями от его руки беспрестанно поглаживающей поясницу, то и дело касаясь оттопыренной попки. Попки с родинкой.
Первый взгляд на эту белую кожу с коричневой точкой вывел Стаса из себя. Они ведь в больнице, в его королевстве — здесь нельзя проявлять слабость или выглядеть похотливым юнцом. Но с Машей всё работало по-другому. Его тело мгновенно отзывалось на близость нежной девочки. Благо, завтра она выпишется, и всё вернется на круги своя.
Маша с волнением, отдающимся внизу живота, почувствовала, как Стас стягивает с неё пижамные брюки, оголяя упругую плоть ягодиц, а затем и полностью ноги. Футболка слетела следом.
Пальцы опытных рук обжигали кожу, даря незабываемое удовольствие, ядом растекавшееся в крови. Стас поглаживал ноги, касался губами внутренней стороны бедер, ласкал языком кожу. Когда его рот неожиданно приник к истекающему влагой цветку, как к самому чудодейственному источнику, Маша блаженно застонала. Не в силах сдерживать рвущееся наружу сдавленное «Стас», она поняла, что гордость еще вчера так громко, заявляющая о себе, потерялась, подавляемая безумием, что било ключом в её сердце. Сердце, что неистово билось, а тело вибрировало при каждом прикосновении языка к нежным лепесткам.
От терпкого запаха и вида нежной плоти Стас дурел. Его язык ежесекундно хлестал чувствительную точку, пока пальцы пробирались внутрь, распяливая для него узкое влагалище. Он не делал этого языком много лет, не желая одаривать баб подобными ласками. Но здесь, сейчас он сходил с ума, от того, насколько невинной, влажной и сладкой была эта девчонка.
Оргазм накрыл Машу внезапно, бросая в огненную лаву, в которой она извивалась, как ведьма на костре экстаза. Крик, вырвавшийся из горла был заглушен грубым поцелуем. Она даже не поняла, когда Стас успел подняться и повернуть к себе её голову. Она была во власти непередаваемого удовольствия. Ощущения по силе сравнимы лишь с восторгом выступления на сцене, когда она действительно мало что соображала, и только плыла на волнах наслаждения.
Острая боль между ног появившаяся внезапно, резко спустила Машу с облаков на грешную землю. На глазах выступили слезы, но рот был занят настойчивым мужским языком, ласкающим шелковистость рта.
Стаса натурально уносило. Горячее. Тесное. Влажное лоно, как перчатка обтянули его член. Когда он протиснулся внутрь, Маша дёрнулась от боли. Успокаивать вслух он не собирался. Её сюда никто насильно не тянул, но заглушить боль нежностью старался. Руки попеременно осыпали ласками подрагивающую в рыданиях грудь, а язык впитывал в себя болезненные всхлипы.
Острое наслаждение требовало выхода и Стас задвигался. Вышел из горячего лона и снова проник обратно, отчего стало только хуже. Он шумно выдохнул. Хотел вбиваться в юное тело со всей дури, слышать крики и смачные стоны. Но это потом. Не здесь. Не сейчас. Хотелось зарычать в голос, но он сдерживался, не прекращая целовать сладкий, невинный рот Маши. Рот, в который обязательно попадет его член. Не сразу, но перспективы вдохновляли. Он всему её научит. Сделает своей. Его птичка сама сядет в клетку, сотканную из острой, как игла страсти и болезненно наслаждения. Она станет зависимой только от одного взгляда Стаса. Да, это то, чего он хотел.
Сквозь боль и дискомфорт Маша, наконец почувствовала, как стали пробиваться новые искорки возбуждения. Стас старался их поддерживать, превратить в новое пламя удовольствия, стискивая грудь, лаская языком рот. Старался, но собственные ощущения довлели над ним, и в какой-то момент он оторвался от ее дрожащих губ, чтобы гортанно прорычать: «Прости малыш, сейчас будет больно» и заработать берами быстрее. Еще. Активнее. Одна рука стояла возле её лица, напряжённая, испещрённая нитями мышц, а другая уже болезненно сжимала грудь, отчего Маша, вгрызалась в край кушетки, заглушая свои стоны.
Член, облачённый в тонкий прозрачный барьер запульсировал и стал подрагивать внутри нее. Он стонал её имя и на полной скорости и приближался к оргазму. Добравшись до пика наслаждения, он зарычал и прижался к ней сильнее, вдавливая влажное тело в кушетку.
Мысль, что она принесла ему радость стала для Маши бальзамом на истерзанную, напряжением душу. Она дрожала, доставляя удовольствие Стасу, просто не могла иначе выплеснуть волнение и сладость, что растекались под кожей: от возможности принадлежать ему, от возможности сделать приятно. В этот момент Маше хотелось отдать всё, что у нее было, без остатка, чтобы Стас знал, как сильно она его хочет. Хочет, несмотря на боль от первого секса.
Стас стал её первым мужчиной.
Внутри всё переворачивалось настолько, что в горле саднило от всех тех слов, что Маше хотелось сказать. Спросить. Но говорить сейчас было невозможно, поэтому она просто повернула голову, чтобы вдыхать запах его кожи.
Стасу потребовалось несколько секунд, чтобы сориентироваться в пространстве и понять, что он всё еще находится в Маше. Ещё около минуты он просто смотрел на темное пятно влажных волос перед собой. Эта была не самая лучшая поза для первого раза, но менее болезненная.
Захотелось самодовольно ухмыльнуться, но Стас понимал, что этот жест может её отпугнуть. Она смотрела на него, неестественно выгнув шею и чуть улыбалась, пока слезы продолжали катиться по её раскрасневшимся щекам.
Стас со вздохом вытащил член, и сразу снял защиту, выкидывая в мусор. Затем перевернул ослабевшее тело и положил на кушетку, салфеткой стёр кровь с промежности ног, кушетки и выкинул её в ту же урну.
Встав, и обойдя всё еще подрагивающее тело, он включил аппарат узи и взялся за «сердце» прибора, который обмазал специальным гелем.
— Что ты делаешь? — прошептала Маша с лукавой улыбкой, вздрогнув от прикосновения холодного геля к разгорячённой коже.
— Узи разумеется. Я же должен проверить, хорошо ли сделал операцию, — усмехнулся Стас, вглядываясь в затянутые страстью глаза. Теперь в них была не только невинность, но и дикое желание. Ему понравилось, что она еще не остыла. Тело требовало продолжения.
Маша трепетала от теплоты взгляда, от того с какой заботой он стирал с неё кровь и проводил по животу странным белым прибором. Она ощущала себя живой, нужной, важной. Настоящей. Сейчас, как и на сцене в груди бурлило счастье. Она не могла держать это в себе и проговорила, касаясь пальцами его твердой руки, с русыми волосами:
— Ты замечательный. Хоть и хочешь казаться негодяем. Спас сегодня девочку, Вчера спас медсестру, обезвредил психопата, стараешься позаботиться обо мне. Мне ужасно нравится быть здесь, с тобой. И да, я сегодня очень скучала по тебе, — созналась вконец Маша, отдавая ему на милость своё маленькое, трепыхающееся сердце.