Правда это или позже сочиненная легенда – мы, наверное, никогда не узнаем. Но то, что рождение Василия Васильевича для современников было значительным событием – бесспорно.

Но страшные сказки и мрачные саги – особый жанр. Пока счастливые родители светятся изнутри, челядь носится по дому как испуганная, а народ, раскланиваясь при встрече, довольно интересуется: «Слышал, кум? Сын у князя-то, не девка какая. Дал бог наследника, значится…» – непременно должно случиться что-то ужасное. Счастье в сказках никогда не длится более одного мгновения – непременно явится какая-нибудь обиженная невниманием злая фея, дозорный на вышке заорет: «Враги идут!», или просто и незамысловато сглазят младенца – в общем, что-нибудь, да испортит праздник.

Жизнь же, с которой мы списываем нашу сказку, чаще обходится без этих мелодраматических эффектов. Все проще и страшнее. Так и на сей раз – как бы ни были счастливы родители, их ликование было сдобрено изрядной толикой бессильной тоски. Младенец был проклят с рождения, и жизнь, которую он, заполошно крича, начал пару часов назад, не сулила ему ничего хорошего.

Родители гнали от себя эти мысли, не желая портить счастливый миг, но они не могли не понимать, что легкой судьбы у Васи не будет. И избавить его от напастей у них вряд ли получится – все было предрешено задолго до появления на свет пятого сына Великого князя. Забегая вперед, признаемся – реальность превзошла даже самые худшие ожидания князя и княгини.

Рок, нависший над младенцем, имел вполне конкретное имя – Юрий и приходился он новорожденному родным дядей.

Приговор, который был подписан мирной жизни и младенца, и всего Московского княжества, включал в себя всего 23 слова. Звучал он так: «А по грехом отымет Бог сына моего князя Василья, а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел»

Это строки из завещания деда нашего Васи – знаменитого русского князя по имени Дмитрий, по кличке «Донской». Но здесь придется отвлечься и поговорить немного о практиковавшейся тогда системе наследования, тем более, что простой ее не назовешь.

Прежде всего – пусть вас не смущает оспариваемый титул «Великий князь». Тогдашняя система власти вовсе не напоминала знакомую всем по школьному учебнику европейскую чеканную пирамиду феодальной иерархии с королем (великим князем) на вершине. Какая там пирамида! Скорее уж – непрерывно перемешиваемая «солянка сборная».

Во-первых, не было никакой непрерывной цепочки передачи власти от отца к сыну. Титул «великий князь» наследовал не старший сын, а старший в роду. Представим себе этого гипотетического короля с вершины пирамиды. Пусть после его смерти титул перешел к старшему сыну, а другие сыновья остались при старшем брате. Идут годы, у сыновей рождаются дети – внуки нашего короля. Но после смерти старшего сына титул получает не его первенец, а его младший брат – второй по старшинству сын короля. Дальше на очереди – третий, четвертый и так далее. И лишь после смерти всего второго поколения титул отойдет наследнику старшего сына короля. Можете себе представить, как все запутается уже через пару поколений.

Далее – семьи в те времена низкой рождаемостью не отличались. В России вообще вплоть до двадцатого века была самая высокая в Европе рождаемость, в среднем женщины рожали по 7,5 детей (у ближайшего преследователя – Болгарии этот коэффициент был 7,0, у Литвы, Румынии и Сербии – 6,5)[1]. В общем, темпы воспроизводства у нас были стопроцентно азиатские, и власть имущие в этом плане ничем от своего народа не отличались, а если и отличались, то только в большую сторону. К примеру, у того же Петра Первого было пять братьев: Дмитрий, Алексей, Федор, Симеон, Иван (Петр – шестой, младший), и десять сестер: Евдокия, Марфа, Анна, Софья, Екатерина, Мария, Феодосия, Евдокия, Наталья и Феодора. Общим счетом – шестнадцать душ, правда, от двух жен.

Нетрудно понять, что через несколько поколений великокняжеская семья разрасталась настолько, что просто не могла функционировать как единое целое. Что тогда происходило? Правильно. Срабатывал принцип пчелиного роя – какая-нибудь из родовых ветвей отпочковывалась, выделялась в отдельную семью, ее глава немедленно называл себя «великим князем» и все начиналось сначала.

Два завершающих штриха. Во-первых, территория делилась между сыновьями. Полученный кусок каждый из них опять дробил между своими отпрысками. Процесс не прерывался и от перспективы раздробления «всея земли русской» на уделы величиной с носовой платок спасали только высокая смертность (удел покойного, не оставившего наследников, делился между братьями) да собственнические инстинкты родственников, никогда не брезговавших присоединить к своим владениям чужой кусок с помощью законных или незаконных методов.

Во-вторых, не следует думать, будто великий князь безраздельно повелевал всеми своими братьями, сыновьями, племянниками и т.п. Отнюдь. Наши предки весьма активно претворяли в жизнь известный лозунг Бориса Николаевича Ельцина «берите столько суверенитета, сколько сможете унести». Да, княжество, где правила та или иная семья, формально считалось единым. Но на деле каждый из братьев на своей территории, полученной в наследство, был полным хозяином, и подчиняться никому не был обязан даже по закону. Отношения скорее были родственными – старшего брата чуть больше уважали, как главу семейства.

Если читатель продрался через эти дебри средневековой юриспруденции, то для него процитированное выше завещание Дмитрия Донского звучит совершенно недвусмысленно. По давней, освященной авторитетом предков традиции после смерти счастливого отца позднего ребенка Василия Дмитриевича первенство в «московской семье» должно было отойти второму сыну Дмитрия Донского – Юрию Дмитриевичу.

Но пора уже познакомиться и с этим героем нашего рассказа…

_____________

[1]Демографическая модернизация России: 1900-2000. М.: Новое издательство. 2006. С. 158.

Сразу скажу – во всей приключившейся истории Юрий традиционно считается главным злодеем – именно на него вешают вину за произошедшее едва ли не все учебники. Меж тем второй сын Дмитрия Донского, Юрий, был весьма приличным князем и неплохим человеком. Крестник великого Сергия Радонежского, он был очень популярен в народе. И немудрено – если бы тогда были в ходу характеристики с места работы, то описание нашего героя пестрело бы словосочетаниями «хороший хозяин», «смелый воин», «талантливый полководец» и, главное, «глубоко благочестивый человек».

При разделе имущества он получил от отца два города – подмосковный Звенигород и далекий, затерянный в лесах Галич. Кроме положенной доли в Москве, естественно – столица традиционно делилась между всеми сыновьями как праздничный торт, каждому доставался свой сектор, с которого он и собирал денежку.

Галич, кстати, был не тот древний русский Галич, которому самая западная область нынешней Украины – Галиция обязана своим названием. Нет, это был его тезка, так называемый Галич Костромской или, иначе, Галич Мерьский. Неблагозвучное название к мерзости отношения не имеет, а происходит от названия фино-угорского племени «меря». Это был практически пограничный город, северо-восточная окраина московских владений. Здесь, в густых северных лесах, заканчивалась территория, издавна населенная русскими и начинались владения, населенные чуждыми племенами.

Пусть вас не удивляет отдаленность друг от друга владений Юрия. Подобная чересполосица тогда была в порядке вещей – территориальные владения завещались примерно так же, как и вещи, без всякого порядка, что у князей, что у бояр. Эту шубу одному сыну, тот серебряный кубок – другому, этому – городок на севере, пару сел на юге, и несколько кварталов в Москве. Пусть с них налоги собирает, на жизнь хватит. Принцип территориальной близости не только не соблюдался – его скорее старались избегать, опасаясь обычных тогда сепаратистских умонастроений. Когда твои владения раскиданы по всему княжеству – попробуй-ка, отделись. Так и мотались хозяева по всей стране, посещая вкрапленные в нее владения.