– Не шучу, не думай! – старуха повысила голос. – Вот увидишь и почувствуешь.

– Где увижу-то?

– Через кровь пройдешь! – невпопад выкрикнула привокзальная прорицательница, резко развернулась и заковыляла прочь.

Штабс-капитан не увлекался мистицизмом и в предвоенные годы, будучи студентом, а потом и вовсе разуверился в сверхъестественном, особенно находясь в окопах Юго-Западного фронта. Где заканчивалась земная жизнь, и начинался ад, понять бывало очень сложно. Орудия крупного калибра, пулемёты, аэропланы и колючая проволока излечивали от полудетской веры в волшебство. Гражданская война только добила жалкие остатки этой веры.

Именно поэтому Ушаков не придал значения мимолетной встрече. Твёрдо решив не ждать более, он уже развернулся в направлении «будёновца», упорно поджидавшего добычу, когда услышал:

– Господин капитан, секундочку!

Со стороны Николаевского вокзала к нему бежал розовощекий поручик с усиками а-ля Макс Линдер², одной рукой придерживая на боку кобуру револьвера. За пару саженей перейдя на строевой шаг, он молодцевато щёлкнул каблуками и замер. Отдал честь.

– Разрешите обратиться? Поручик Муравьёв.

– Военное министерство? – без лишних формальностей спросил Ушаков.

– Так точно. Контрразведывательный отдел, – тихо ответил встречающий.

– Что-то случилось?

– Остановились на Каланчевской. Колесо чуть не отлетело, чинят прямо сейчас. Прошу простить за опоздание.

– Хорошо.

Поручик замялся.

– Господин капитан, позвольте увидеть ваши документы.

– Всё правильно делаете, поручик, – отреагировал Ушаков. – Тогда и ваши попрошу.

Изучение удостоверений и дорога к повреждённому экипажу заняли ещё минут семь. На месте вынужденной остановки ремонтные работы уже практически завершились. Возница, ефрейтор Кравченко из кубанских казаков, ловко орудуя подручными инструментами, закрепил злосчастное колесо и пообещал:

– Теперь точно доберемся.

– Запасливый ты, – одобрительно заметил Ушаков.

– А как иначе? Хоть я и временно тут, надо быть готовым.

– Временно?

– Кравченко водит дежурный автомобиль отдела, – пояснил Муравьёв. – Его «Паккард» тоже в ремонт угодил, но там дело серьёзнее.

– Двигатель барахлит. К пятнице обещают сделать, – добавил универсальный водитель.

Когда развернулись и двинулись обратно по Каланчевке, к центру, Ушаков обратился к ефрейтору:

– Давай через Лубянку.

Юный поручик Муравьёв, судя по его лицу, хотел было спросить, зачем, но передумал. «Сколько ему, лет двадцать? Девятнадцать? Я был на пару лет старше, когда надел форму», – штабс-капитан не стал ему ничего объяснять. Кравченко тоже молча и уверенно правил парой гнедых.

– Прикомандированы к контрразведке? – поинтересовался Ушаков уже на выезде из Орликова переулка.

– Так точно, господин капитан. А вы откуда…

– Откуда знаю? Вы, судя по возрасту, явно не служили три года в строю. Поэтому никак не могли попасть в штат.

– Надеюсь остаться, – ответил Муравьёв.

– Это правильно. Без надежды жить нельзя. Где воевали?

– Первый офицерский генерала Маркова полк, с ноября восемнадцатого. Произведён в офицеры из юнкеров.

– Славный путь, – Ушаков с уважением посмотрел на поручика.

На Лубянскую площадь они выехали с Мясницкой, и по правую руку штабс-капитан тотчас увидел до черноты обгоревшее, зияющее провалами мёртвых окон, бывшее здание страхового общества «Россия». Крыша и перекрытия местами рухнули – настолько сильный пожар бушевал внутри. Сейчас их припорошил снег. На огромном пепелище было абсолютно пусто и тихо: казалось, даже птицы облетали его стороной.

– Они сами подожгли всё, когда бежали, – сказал Муравьёв. – Из внутренней тюрьмы ни одного человека спасти не удалось. Убили всех.

И, опережая вопрос Ушакова, совсем тихо добавил:

– Наша рота наступала по Никольской. Мы не успели.

– Заждались мы вас, Сергей Иванович, – подполковник Николаев, помощник начальника контрразведывательного отдела, крепко пожал Ушакову руку.

– Виноват. С нашим фаэтоном небольшая беда приключилась, – пояснил Ушаков.

– Я не в этом смысле. Работы страшно много, а проверенных кадров мало.

– Большевики?

– Не только. Всё гораздо сложнее.

– Всероссийское совещание? – предположил штабс-капитан.

– Оно, – подтвердил Николаев. – Добавило нам хлопот. Верховный правитель решил перед выборами остудить страсти, но, боюсь, эффект может быть противоположный.

– Удобная цель?

– Вот именно. Одних только делегатов будет почти тысяча. Плюс гости, журналисты, иностранцы, – подполковник покачал головой.

– А что государственная охрана?

– Трудимся рука об руку, позабыв межведомственную рознь.

Штабс-капитан приподнял одну бровь.

– Ну, или почти позабыв, – поправился Николаев. – Совсем мы от неё вряд ли уйдем.

Их разговор происходил в кабинете, расположенном в правом крыле бывшего здания Английского клуба на Тверской улице. За время, прошедшее после Октябрьского переворота, ни капли английского в нем не осталось. Красные реквизировали старинный особняк для нужд своей рабоче-крестьянской милиции, а после освобождения Москвы силами Добровольческой армии в октябре 1919 года и прибытия правительственных учреждений из Омска сюда на время переселилось Военное министерство.

Отдел контрразведки занял ряд помещений на втором этаже. Вход в них преграждал вооруженный пост, где требовалось предъявить специальный пропуск. Хотя Ушакова провели беспрепятственно, за него объяснился поручик Муравьёв.

– Итак, – продолжил вновь прибывший сотрудник, – моя должность…

– Штаб-офицер для поручений. Как вы понимаете, это была моя личная инициатива – вызвать вас из Уфы, – сообщил ему помощник начальника контрразведки. – Я помню нашу недолгую, но успешную совместную службу. Ценю вашу храбрость, наблюдательность, ум, готовность брать инициативу в свои руки.

– Благодарю вас.

– Отечество отблагодарит, если заслужим.

– Всё верно говорите, Николаев.

На эти слова оба контрразведчика разом обернулись.

В кабинет без стука зашел офицер с погонами полковника. На вид ему можно было дать лет около пятидесяти, в аккуратной бородке клинышком и усах ощутимо пробивалась седина. Взгляд его был прямой и властный, в голосе тоже чувствовалась привычка приказывать. Кроме того, высокий лоб выдавал человека, склонного думать, прежде чем действовать. Выправку полковника можно было назвать идеальной. Его китель защитного цвета украшал Георгиевский крест. Других наград он не носил.

– Вольно, господа! – махнул рукой полковник, видя, как Ушаков принимает стойку «смирно».

– Господин полковник…

– Не трудитесь, сам вижу. Штабс-капитан Ушаков из контрразведывательного отдела Сибирской армии. Рад вашему прибытию! Подполковник Николаев отрекомендовал вас как дельного сотрудника. Надеюсь, не разочаруете. Я полковник Зыков, ваш новый начальник, – и шеф военной контрразведки окинул подчиненного взглядом своих тёмно-карих глаз.

О личности Николая Петровича Зыкова штабс-капитан Ушаков был наслышан. После окончания краткосрочных курсов Сергей Иванович попал в Омское контрразведывательное отделение, где и выполнял свои обязанности с марта по сентябрь девятнадцатого. Там же находилась ставка Верховного главнокомандующего адмирала Колчака³. Туда, в отдел к Зыкову сходились нити управления службой, которую особенно ненавидели и боялись враги «белой» России.

Зыков возглавил военную контрразведку через несколько дней после того, как адмирал был провозглашен Верховным правителем. Его деятельность удостаивалась самых разных суждений, вплоть до диаметрально противоположных. Впрочем, буквально то же самое можно было сказать обо всей службе. Гражданские чиновники порой жаловались на чрезмерную, по их мнению, жестокость борцов за чистоту тыла. Контрразведчики платили им той же монетой, то есть, не подбирая выражений, обвиняли в беспомощности.