– Я приду через десять минут, – сказал он. Первокурсники из дома Тернер живут… кажется в Вандерберге? И ты мне покажешь гитару, о которой рассказывала на той неделе.

Он дал отбой.

Следующие двадцать минут я носилась по комнате, пытаясь прибраться. В гостиной был относительный прядок, но нужно было убрать постель и затол-кать кучу шмоток Кэти-Блондинки под ее кровать.

Телефон загудел, пришла эсэмэска от Бриджера: «ТУК-ТУК».

Я сбежала по лестнице и открыла входную дверь:

– Привет!

Он вошел с коробкой еды навынос в руках.

– Привет, Следопыт. – Его зеленые глаза изучали меня. – Все нормально?

Черт возьми, нужно было привести в порядок не только комнату, но и себя. Судя по тому, как он на меня смотрит, глаза у меня наверняка красные.

– Конечно, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно. – Входи. Спасибо, что принес ланч.

И он на самом деле вошел в мою спальню. Прежде такое случалось только в посещавших меня в последнее время фантазиях. Я чуть было не уселась в гостиной, но сообразила, что какая-нибудь из Кэти может появиться в любой момент. А мне не хотелось делить с ними внимание Бриджера, потому что я ведь наверняка проиграю. Поэтому я решительно прошла через гостиную прямо в спальню, как будто только и делала, что принимала у себя парней.

Похоже, Бриджеру это не показалось странным. Он сбросил куртку, сел в изножье мой кровати и поставил коробку с едой на чемодан Кэти-Блондинки.

– Давай поедим. – Я уселась на кровать Кэти, чтобы все выглядело не так дико. Он открыл коробку. – Сегодня были с курицей и авокадо, – сказал он.

– Очко в твою пользу.

– Именно. – Он расстелил на коленях салфетку. Взял две половинки сэндвича и протянул коробку мне.

– О-о, стучим клюшками! И чипсы не забыл! – сказала я.

Улыбаясь, он быстро взглянул на меня.

– На здоровье.

Тут только я сообразила, что произнесла хоккейное словцо. «Стучать клюшками» – это выражение благодарности, понять которое может только хоккеист. Блин! Мать сегодня выбила меня из колеи. А ведь в первый день я тоже чуть не прокололась, когда дала понять, что имя Бриджера мне знакомо по командному списку.

– Спасибо тебе, что принес ланч, – повторилась я.

– Не за что, – ответил он вдруг охрипшим голосом. – С тобой все будет в порядке? Ни о чем не хочешь поговорить?

Я помотала головой.

– Никто не умер, если ты об этом. Просто так… драма. И хорошо, что за много миль отсюда.

– Понятно, – он наклонился, чтобы утащить из коробки несколько чипсин. – Знаю, что такое драма. У каждого своя.

Минуту мы молча жевали, и я было решила, что Бриджер готов оставить тему. Но не тут-то было. Он снова заговорил, голос звучал невесело:

– Весь этот год я из кожи вон лезу, чтобы одолеть драму. А на той неделе пришлось сдаться.

– Ну а теперь как? – спросила я. Мы говорили приглушенными голосами, будто признавая таким образом, что это не обычная болтовня. – Потому что, если ты знаешь приемы, как все это преодолеть, я вся внимание.

Он прокашлялся.

– Я знаю один прием: понять, что нет никаких приемов. Если уж влип, нужно непрерывно продираться изо всех сил.

– Значит, я все делаю неправильно.

Он издал резкий смешок.

– Почему?

– Ну… – я откусила очередной кусочек. – Я всегда любила все планировать, чтобы знать, чего ожидать. Но в прошлом году это оказалось невозможным, и я так и не пришла в себя.

– Есть поговорка: если хочешь насмешить бога, расскажи ему о своих планах.

– Мне нужно было ее вытатуировать на собственной персоне.

– А на какой части твоей персоны? – В его зеленых глазах загорелась искра, и я искренне надеялась, что это приглашение к флирту.

Может же девушка помечтать.

– Ну, – сказал он, когда ланч был съеден, – и где гитара, о которой я столько слышал?

– Убери ножищи, и я тебе покажу. – Я вытащила Джордана из-под кровати и раскрыла футляр.

Мне вдруг пришло в голову, что я не могу назвать Бриджеру имя гитары. Потому что я назвала Джордана в честь самого крутого игрока НХЛ. И этот настоящий Джордан – рыжий. Совсем как Бриджер.

Улыбаясь про себя, я села рядом с Бриджером на кровать, положила гитару на колени и повернулась к нему.

Он протянул руку и провел пальцами по струнам. Каждая при его прикосновении издала водянистый звук.

Я улыбнулась.

– Будь мужчиной, Бриджер. Вот так. – Я ударила по струнам, и их звучание заполнило комнату.

– Ты, кажется, назвала меня слабаком? – Нефритовые глаза посмотрели на меня с вызовом, он снова потянулся к гитаре и с силой дернул одну струну.

– Вот молодец. – Мне давно не было так весело. – Да, я ведь обещала объяснить тебе интервалы. Ты сейчас сыграл на струне D. Это нота ре. Пропой ее вместе со мной. – Я пропела ре.

– Господи, Следопыт. Ты не говорила, что придется петь.

– Всего одна нота. Давай, пропой-ка мне ре.

Уши у него покраснели. Но он пропел ноту со мной.

– Вот! Видишь, ничего сложного.

– А теперь поднимемся на октаву. – Я пропела ре следующей октавы, но у Бриджера сорвался голос.

– Мужчина не может пропеть эту ноту, – заявил он.

– Чушь. Эрик Клэптон может. А уж он-то настоящий мужчина. Но не важно – ты ведь слышишь, что это та же нота октавой выше? Но все равно ре?

– Конечно, слышу.

– Отлично. Видишь эту точку? – Я указала на гравировку на грифе. – Она делит струну ровно пополам, от нижнего порожка до колка. Сначала послушай… – Я сыграла на открытой струне. – Теперь положи палец сюда.

Бриджер прижал палец к струне там, где стоял знак разделения надвое, а я снова ударила по струне. Она зазвучала октавой выше.

– Ре-е-е…» – пропела я и убрала его палец с отметки лада. – Ре-е-е, – я пропела более низкую ноту. – Половина струны, половина диапазона колебаний. Теория музыки – просто раздел математики.

Наступила тишина. Он смотрел на меня.

– Это очень круто, Следопыт. И гораздо понятнее, чем в нашем дурацком учебнике. А теперь я должен услышать, как ты играешь.

– Играю… что?

– Какую-нибудь песню. Хочу послушать.

– Э-э-э… ну, допустим. Если ты сделаешь мне маленькое одолжение.

Он скрестил руки на груди, и я сразу отвлеклась на выпуклые мышцы его предплечий.

– Одолжение? И чего же это будет мне стоить?

– Ну… ты можешь перестать называть меня Следопытом? – Я понимала, что глупо возражать против клички, которой он меня наградил. Но из-за событий прошлого года я болезненно реагировала на все, что казалось мне хоть как-то связанным со слежкой.

Он поднял брови.

– Конечно. Это все?

Я кивнула.

– Без проблем, мисс Скарлетт. Сыграй мне песенку.

Мои ладони слегка вспотели, пришлось вытереть их о джинсы. Причин беспокоиться не было: я ведь провела столько часов, без сна и отдыха вынимая душу из гитары. Когда в школе с тобой никто не разговаривает, а дома разыгрывается полновесная драма, лучше всего проводить время, занимаясь музыкой. Но мне хотелось произвести впечатление.

Я прокашлялась:

– Ладно. Что тебе нравится? Назови жанр.

Его улыбка осветила всю комнату.

– Классический рок?

Я повесила гитару на шею, проверила настройку и заиграла Sweet Home Alabama группы «Линэрд Скинэрд». Я знала, что эта песня с яркими вступительными переборами будет звучать впечатляюще. И я играла ее, наверное, тысячу раз.

Я не спускала глаз с грифа не потому, что мне нужно было смотреть, а от смущения. Но после первых же аккордов успокоилась, музыка меня поглотила.

Доиграв песню, я подождала, пока стихла последняя нота. И уже не могла избежать того, чтобы взглянуть на него. Бриджер смотрел на меня широко открытыми глазами, темно-зелеными, цвета морской волны перед штормом.

– Черт возьми, Скарлетт, – прошептал он. – Ты меня поражаешь.

Щеки меня не подвели – запылали в момент. Я стала снимать с шеи гитару. Но так неуклюже, что ремень запутался у меня в волосах.