Наши три охотника простились с нами и радостно отправились, напутствуемые множеством советов, предостережений, просьб и молитвами.

Я не стану вдаваться в подробности по устройству тисков для сахарного тростника, которые не отличались существенно от настоящей сахарной мельницы. Я предпочитаю этот сухой рассказ более интересному, который я услышал из уст наших искателей приключений, когда они, по прошествии нескольких дней, возвратились домой.

Быстро двигаясь, они скоро достигли окрестности фермы, на которой хотели пробыть этот день и следующий. Приблизившись к самой ферме, они услышали человеческий хохот, который сильно испугал и их самих, и быков, и собак. Жаков страус, весьма впечатлительный от природы, обратился в бегство, унося своего всадника по направлению к ручью. Между тем хохот, встревоживший весь караван, повторялся, быки показывали намерение повернуть назад, да и пораженные ужасом собаки, вероятно, последовали бы за ними. И потому Фриц и Франсуа спустились с седел, чтобы исследовать причину этого ужаса; и между тем как Фриц старался успокоить быков, Франсуа осторожно крался между деревьями, единственно с целью наблюдения, потому что Фриц велел ему, при виде какой-либо опасности, тотчас же отступить.

Маленький Франсуа, хотя и сильно встревоженный слышавшимся еще по временам неприятным хохотом, продолжал красться между деревьями, тихо зовя за собой собак, которые, по-видимому, следовали очень неохотно. По прошествии некоторого времени Франсуа осторожно отстранил куст и увидел пред собой, шагах в восьмидесяти огромную гиену, готовившуюся пожирать загрызенного ею барана. Заметив маленького охотника, гиена в четвертый или пятый раз издала слышанный детьми хохот и, однако, не отходила от добычи. Тогда Франсуа, хотя и понимал опасность своего положения, пустил в отвратительное животное пулю, которая раздробила зверю одну из передних лап и в то же время нанесла ему довольно значительную рану в грудь.

Фриц, с большим трудом успокоив быков и привязав их к двум ближним деревьям, побежал на помощь брату, который, к счастью, уже не нуждался в ней. Обе собаки, которые от непонятной трусости перешли в крайнюю ярость, с остервенением ринулись на врага. Фриц не решился стрелять из боязни ранить которую-либо из собак, которые, впрочем, не замедлили одолеть гиену. Их нужно было оторвать от ее трупа, которому они продолжали угрожать, подняв губу, оскалив зубы, ощетинившись и сверкая глазами.

Несколько минут спустя подъехал и Жак; когда встревоживший животных неприятный хохот смолк, страус успокоился и подчинился своему ездоку.

Мальчики перевезли свою добычу на ферму, чтобы снять шкуру со зверя во время своего пребывания здесь.

В это время мы, оставшиеся в пещере, сидели, после денных трудов, под листвой деревьев и беседовали о наших трех охотниках. Мать по временам высказывала некоторые опасения; я же выспрашивал Эрнеста насчет таинственных намерений, которые, как мне казалось, были обсуждаемы братьями при их отъезде. Но Эрнест отвечал загадочно. Под конец ужина он сказал:

- Успокойся, милая мама; успокойся и ты, папа. Я надеюсь сообщить вам завтра самые благоприятные вести о наших путешественниках.

- Это каким образом? Разве ты намерен отправиться к ним? Это нарушило бы мои расчеты, потому что я хотел и завтра воспользоваться твоим трудом.

- Я не уйду отсюда, папа, и тем не менее обещаю тебе назавтра вести о братьях. Кто знает? может быть я увижу во сне, где они и что делают.

- Смотри! - воскликнул я, прерывая мечтателя, - вот поздний гость влетел в голубятню. За темнотой я не разглядел, один ли это из наших голубей или чужой забрался к ним.

- Нужно запереть голубятню, - сказал Эрнест, поспешно вставая. Пожалуй, это курьер из Сидни. Ты, папа, говорил мне о возможном соседстве этой колонии с нашей. Если влетевший голубь, действительно, курьер, то мы можем воспользоваться им, чтобы завести переписку с Новой Голландией.

- Твоими бы устами мед пить, дорогой мой. Но уже поздно, пора на покой. Завтра ты можешь пораньше отыскать своего курьера и прочесть нам вести, которые надеешься найти у него под крылом. А пока - спокойной ночи, и не придумай себе заранее снов.

На другой день Эрнест, поднявшись раньше обыкновенного, отправился в голубятню, и когда жена и я садились за завтрак, он подошел к нам, важно раскланялся и подал нам запечатанное письмо.

- Почтмейстер пещеры имеет честь почтительнейше представить вам депешу с фермы и из колонии Сидни, при чем просит извинить его в поздней передаче, во внимание к тому, что депеша пришла только сегодня ночью.

Жена и я невольно посмеялись этому торжественному вступлению, и ожидая какой-нибудь шутки, придуманной Эрнестом, чтобы рассеять наше беспокойство об отсутствующих детях, я отвечал ему в том же торжественном тоне:

- Прошу вас, г-н секретарь, прочесть нам депешу, посланную в нашу столицу. Что доносят нам о наших подданных?

Эрнест снова поклонился и, развернул бумагу, громким голосом прочел:

"От генерал-губернатора Нового Южного Валлиса губернатору пещеры, Соколиного Гнезда, фермы, и прочее и прочее поклон и привет.

Благородный, дорогой и верный союзник! С огорчением узнали мы, что недавно три искателя приключений вышли из вашей колонии, чтобы жить незаконной охотой на дичь подведомственных нам земель. Дошло также до нашего сведения, что стадо гиен, столь же отвратительных, как и опасных, вторглось в наше губернаторство и уже причинило не малый ущерб нашему скоту.

Вследствие этого мы просим вашего содействия к прекращению этих беспорядков, к возвращению охотников в нашу колонию и к прекращению набегов хищных зверей на мирных домашних животных.

За сим, да хранит вас Провидение, благородный, дорогой и верный союзник.

Дан в Сидни, в залив Джаксона, 2 числа этого месяца, от основания колонии в лето 34-е.

Губернатор

Филипп Филиппсон".

Окончив чтение, Эрнест расхохотался и принялся скакать так неистово, что выронил из кармана маленькую записку. Я хотел поднять ее, но Эрнест предупредил меня и овладел бумажкой.

- Это, - пояснил он, - частная корреспонденция с фермы. Впрочем, если вы желаете, я сообщу вам ее: при своей краткости, она, может быть, правдоподобнее официальной депеши сэра Филиппсона, который, как мне кажется, слишком доверчиво повторяет дошедшие до него слухи, касающиеся обоих колоний.

- Ты задаешь мне странную загадку! - воскликнул я. - Разве Фриц, уходя, оставил тебе письмо с просьбой передать мне его только сегодня?

- Нет, папа, - ответил Эрнест, заметив, что мать начинает терять терпение. - Истина заключается в этой записке, которую принес голубь, прилетевший вчера вечером. Я прочел бы ее вам вчера же; но мне не удалось влезть на голубятню раньше сегодняшнего утра. Вот что пишет Фриц; читаю слово в слово:

"Дорогие родители и любезный Эрнест. Огромная гиена пожрала двух ягнят и одну овцу. Франсуа покрыл себя славой. Он ранил гиену в грудь ружейной пулей. Собаки доканали зверя. Почти целый день мы снимали шкуру хищника. Мех очень красив. Наш пеммикан ни на что не годен; мама справедливо не доверяла моему искусству.

Ваш Фриц".

Ферма, 15-го.

- Вот настоящая охотничья записка! - воскликнул я, смеясь. - Слава Богу, что малый Франсуа убил гиену. Но каким путем пробралось это опасное животное в наши владения?

- Лишь бы они были осторожны! - тихо проговорила мать, представляя себе своих троих детей, вдали от нас, подвергающимися новым встречам.

Она просила нас тотчас же отправиться к ним, чтобы, в случае нужды, оказать им помощь. Но и помимо того, что второй воздушный посланец мог указать нам точнее, что нам следовало предпринять, мы могли и разойтись с нашими искателями приключений.

И, действительно, под вечер, несколько раньше вчерашнего, в голубятню влетел второй голубь-посланец. Эрнест тотчас же запер его и вскоре принес нам записку следующего содержания:

"Ночь спокойная. Чудное утро. Плавание в кайяке по озеру фермы. Пленение черных лебедей. Царская цапля. Журавли и утки-чернавки. Бегство неизвестного животного. Завтра в Проспект-Гилле. До свидания.