Дзержинский, конечно, не мог избежать определенного влияния своих соратников и своего аппарата в плане психологическом и нравственном.

В "Вечерних Известиях" 3 февраля 1919 года была напечатана статья старого большевика М.С.Ольминского, начинавшего свою революционную биографию еще народовольцем, в которой он писал о деятельности ВЧК: "Можно быть разных мнений о терроре, но то, что сейчас творится, это вовсе не красный террор, а сплошная уголовщина".

Ольминский совершенно справедливо отметил общность в морали и методах "деятельности" чекистов и уголовного мира. Что, между прочим, получило невольное подтверждение со стороны чекистов, квалифицировавших уголовников как "социально близких элементов", в отличие от "чуждых" - политических.

Взаимоотношения Ленина и Дзержинского после основания ВЧК развивались в направлении более тесного сближения.

Дзержинский встречался с Лениным на заседаниях Совнаркома, бывал у него с докладами, иногда навещал на квартире и в доме отдыха. Ленин приезжал в ЧК на Лубянку. Бонч-Бруевич вспоминает: "Владимир Ильич несколько раз - раза 4-5 выезжал в ВЧК... в 1919 г.".

Бонч-Бруевич приводит в воспоминаниях "характерный", как пишет он, отзыв Владимира Ильича о Дзержинском, который автору "пришлось слышать", в нем прозвучала, конечно, прежде всего личная оценка:

" - Дзержинский не только нравится рабочим, его глубоко любят и ценят рабочие... - сказал Владимир Ильич в одном из разговоров.

А кто знал Владимира Ильича, тот понимает, сколь высока похвала товарища, которого "глубоко любят" рабочие. И Владимир Ильич с величайшей симпатией и предупредительностью всегда относился к Ф.Э.Дзержинскому". Еще одну характеристику Дзержинского Лениным приводит Л. Троцкий: "Несмотря на высокую нервную нагрузку, он не знал периодов упадка или апатии, он как бы всегда находился в состоянии высшей мобилизации, и Ленин сравнивал его с горячим конем".

Ленин был высокого мнения о следовательской проницательности Дзержинского. М.Горький в очерке "В.И.Ленин" рассказывает о том, как однажды он обратился к Ленину, ходатайствуя за ученого-химика генерала А.В.Сапожникова, которого забрали в ЧК и предъявили обвинение, по которому ему грозил расстрел. Писатель был уверен в полной невиновности ученого.

" - Гм-гм, - сказал Ленин, внимательно выслушав мой рассказ. - Так, по-вашему, он не знал, что сыновья прятали оружие в его лаборатории? Тут есть какая-то романтика. Но - надо, чтоб это разобрал Дзержинский, у него тонкое чутье на правду.

Через несколько дней он говорил мне по телефону в Петроград:

- А генерала вашего - выпустим, кажется, уже и выпустили..."

Об одном эпизоде "взаимопонимания" между Лениным и Дзержинским рассказывает работник Совнаркома, цитированный выше:

"Помню, в 1918 году Дзержинский пришел однажды на заседание Совнаркома, где обсуждался вопрос о снабжении продовольствием железнодорожников. Он сел неподалеку от Ленина...

На заседаниях у Ленина была еще привычка переписываться короткими записками. В этот раз очередная записка пошла к Дзержинскому: "Сколько у нас в тюрьмах злостных контрреволюционеров?" В ответ от Дзержинского к Ленину вернулась записка: "Около 1500". Ленин прочел, что-то хмыкнул, поставил возле цифры крест и передал ее обратно Дзержинскому. (Крест против фамилии арестанта в практике чекистов был условным знаком приговора его к расстрелу. - В.М.)

Далее произошло странное. Дзержинский встал и, как обычно, ни на кого не глядя, вышел из заседания. Ни на записку, ни на уход Дзержинского никто не обратил никакого внимания. Заседание продолжалось. И только на другой день вся эта переписка вместе с ее финалом стала достоянием разговоров, шепотов, пожиманий плечами коммунистических сановников. Оказывается, Дзержинский всех этих "около 1500 злостных контрреволюционеров" в ту же ночь расстрелял, ибо "крест" Ленина им был понят, как указание.

Разумеется, никаких шепотов, разговоров и качаний головами этот "крест" вождя и не вызвал бы, если б он действительно означал указание на расправу. Но, как мне говорила Фотиева:

- Произошло недоразумение, Владимир Ильич вовсе не хотел расстрела. Дзержинский его не понял. Владимир Ильич обычно ставит на записке крест как знак того, что он прочел и принял, так сказать, к сведению".

Об усилении влияния Дзержинского на Ленина пишет Л.Б.Красин:

"Ленин стал совсем невменяем, и если кто имеет на него влияние, так это только "товарищ Феликс", Дзержинский, еще больший фанатик и, в сущности, хитрая бестия, запугивающая Ленина контрреволюцией и тем, что она сметет нас всех и его в первую очередь. А Ленин, в этом я окончательно убедился, самый настоящий трус, дрожащий за свою шкуру. И Дзержинский играет на этой струнке".

Между тем стало появляться все более сведений об ужасах и беззакониях, творящихся в застенках ЧК. О них рассказывают очевидцы, которым посчастливилось выйти оттуда живыми, о них пишут на своих страницах еще не запрещенные газеты социалистических партий - эсеров, социал-демократов, меньшевиков, уже начинают печатать за границей рассказы и воспоминания эмигрантов из Советской России.

26 октября (по новому стилю) 1918 года накануне годовщины Октябрьской революции обращается с Посланием к Совету народных комиссаров святейший патриарх Московский и всея Руси Тихон.

"Все взявшие меч мечом погибнут", - начинает патриарх свое Послание стихом из Евангелия. - Это пророчество Спасителя обращаем Мы к вам, нынешние вершители судеб нашего отечества, называющие себя "народными комиссарами". Целый год держите вы в руках своих государственную власть и уже собираетесь праздновать годовщину Октябрьской революции, но реками пролитая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему призыву, вопиет к небу и вынуждает Нас сказать вам горькое слово правды.

Захватывая власть и призывая народ довериться вам, какие обещания давали вы ему и как исполнили эти обещания?

Поистине вы дали ему камень вместо хлеба и змею вместо рыбы (МФ. 7, 9, 10)..."

Патриарх пишет о военной измене, о разжигании искусственной междоусобной войны, о грабежах под видом контрибуций и реквизиций, об уничтожении элементарных гражданских свобод, в том числе свободы слова, печати, церковной проповеди. Особое внимание обращает патриарх на деятельность ВЧК:

"Никто не чувствует себя в безопасности; все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, выселения, ареста, расстрела. Хватают сотнями беззащитных, гноят целыми месяцами в тюрьмах, казнят смертью, часто без всякого следствия и суда, даже без упрощенного, вами введенного суда. Казнят не только тех, которые перед вами в чем-либо провинились, но и тех, которые даже перед вами заведомо ни в чем не виноваты, а взяты лишь в качестве "заложников", этих несчастных убивают в отместку за преступления, совершенные лицами не только им не единомышленными, а часто вашими же сторонниками или близкими вам по убеждению. Казнят епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чем не повинных, а просто по огульному обвинению в какой-то расплывчатой и неопределенной "контрреволюционности". Бесчеловечная казнь отягчается для православных лишением предсмертного утешения - напутствия Святыми Тайнами, а тела убитых не выдаются родственникам для христианского погребения".

В заключение Послания патриарх призывает Совет народных комиссаров: "Отпразднуйте годовщину своего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры, обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный им отдых от междоусобной брани..."

Послание патриарха Тихона Совету народных комиссаров вызвало у руководителей Советской России раздражение, ответом стали новые угрозы и столь любезные сердцу российского Фукье-Тенвиля - Дзержинского "расправы". С тех пор и до 1950-х годов все революционные праздники отмечались органами массовыми арестами.

Первым патриарху ответил Ленин. В годовщину Октябрьской революции 7 ноября 1918 года из многочисленных праздничных вечеров, состоявшихся тогда в Москве, он выбрал для произнесения праздничной речи митинг-концерт сотрудников Всероссийской чрезвычайной комиссии. Митинг-концерт проходил в клубе ВЧК, под который была занята часть помещений дома № 13 (бывшего Трындина).