– Кто же у вас был на собрании? – удивился Рылеев.

– Из Измайловского полка, из Московского, из Финляндского пару офицеров….. Но из Семёновского – никого.

– Вы слышали, великий князь Николай Павлович готовит смотр гвардейской дивизии? – поведал полковник Трубецкой.

– Как вы тут живете? – вспылил Якубович. – Вечные смотры, парады, марши.… Нет, как только выпадет снег, – я обратно на Кавказ. Там все понятно: вот ты, а вот твой враг. Убей его, иначе он убьёт тебя. Глаза в глаза. Стиснув зубы. Чуть дрогнешь – и ты пропал…

– Вы против дисциплины? – вздёрнул удивлённо брови полковник Трубецкой.

– Кто, я? Конечно же – нет! – тут же сдал Якубович. – Но должны быть разумные пределы во всем. К чему эта строевая акробатика? Поверьте, черкесы не ходят строем и носок во фрунте не тянут, но воюют как звери.

– И все же, царских особ надо почитать, – назидательно заметил полковник Булатов. – А вы вчера ругали Николая Павловича, на чем свет стоит.

– Я уважаю царскую семью, – стал оправдываться Якубович. – Александр Благословенный, покоритель Парижа, освободитель Германии – поставлен над нами Богом… Согласен! Но, миль пардон, его младшие братья…. Их мне тоже за офицеров считать? Особенно Великий князь Николай.… А почему его я должен уважать? – презрительно хмыкнул он. – Ему ещё тридцати нет. Он пороху не нюхал, а командует боевыми офицерами, которые крови пролили больше, чем он вина за свою жизнь выпил.

– Прошу заметить, что Николай Павлович вина вообще не пьёт. А любовь к немецкому порядку он унаследовал от деда Петра Гольштейн-Готторпского и от отца Павла Петровича. Уж те обожали прусскую шагистику, – заметил Рылеев.

– Вы слышали про историю с капитаном Норовым? – вспомнил Якубович и повеселел. – Как-то на смотре Николай Павлович был весьма недоволен частью, которой командовал Норов. Нагрубил ему и, говорят, специально проехал мимо на коне, забрызгав грязью. Капитан тут же подал в отставку. А за ним ещё пять офицеров принесли рапорта о переводе в армию. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы сея история не дошла до сведения императора. Александр велел Николаю попросить извинения.

– И что? Великий князь извинился? – удивился полковник Булатов.

– А куда ему было деться, коль сам царь требует. Но извинился он в своей грубой манере, что, мол, он действовал в интересах укрепления дисциплины. Дескать, сам Наполеон иногда ругал своих маршалов. На что капитан Норов дерзновенно ответил, что он понимает его, но самому ему до маршалов Франции так же далеко, как Николаю до Наполеона.

– А что можете сказать о Константине Павловиче, цесаревиче? – поинтересовался Рылеев. – Он старше Николая и войну прошёл.

– Положа руку на сердце, если бы не царское происхождение, был бы он захудалым помещиком, – жёстко ответил полковник Трубецкой. – По службе ни черта бы он не добился. Слишком глупый, слишком тщеславный и слишком трусливый. Константин командовал гвардией в начале войны, но сильно повздорил с главнокомандующим Барклаем-де-Толли. Стал плести интриги; вечно вмешивался в манёвры; не выполнял распоряжения штаба…. Александр снял его с должности от греха – подальше. Ничем он себя в боях не проявил. Ему эскадрон страшно доверить, не то, что – гвардию. Склочный, несдержанный, своенравный.

– Но, погодите, – не согласился Рылеев. – Он же с Суворовым прошёл всю Итальянскую компанию. Штурмовал Сен-Готард, переходил через Росшток…

– Нянчился с ним Суворов, как с дитятеткой малым, – усмехнулся Якубович. – Мне о том генерал Милорадович рассказывал. Александр Васильевич, Царство ему небесное, все боялся, что великого князя ранят или, не дай бог, в плен возьмут. Представляете конфуз? Тогда в обмен на пленного Константина, французы могли у России требовать все, что угодно. Вот, его через Альпы чуть ли не на руках солдаты и перенесли.

– А сейчас где Константин? – поинтересовался граф Денгоф.

– В Варшаве, поставлен командующим Польской армией, – сообщил Трубецкой. – Нелегко ему приходится. Поляки ненавидят Россию и все русское. Наполеон обещал шляхте возродить Речь Посполитую. Как вспомнишь двенадцатый год, – поляки вечно в бой рвались, вечно в первых рядах. Уж сколько их порубили под Вязьмой, уж сколько на переправе через Березину картечью посшибали, им все одно – в бой! Поляки верили Наполеону и сражались с каким-то звериным остервенением. Но, все – напрасно. Варшава вновь русская, униженная, спущенная до герцогства. А тут ещё великий князь черт знает что устраивает. Недавно, говорят, Константин приказал разгромить редакцию газеты, которая нелестно отозвалась о какой-то певичке. Беда в том, что цесаревич обожает эту певичку.

– Самый младший Михаил нынче командует первой гвардейской бригадой, – далее рассказал полковник Трубецкой. – Но, как, командует? Нянька у него хорошая – генерал Паскевич. Человек волевой. Все Паскевича знают, как отважного офицера. Солдаты его любят, да и старшие чины уважают. Вот, Иван Фёдорович, как может, сглаживает конфликты между неопытными великими князьями и бывалыми офицерами. Но, несмотря на это, что Николая, что Михаила в офицерских кругах за своих не считают. Незавидное у них положение, я вам скажу: происхождение царское, а уважения – никакого.

– Представляете, – усмехнулся Рылеев. – Константин станет царём после Александра.

– Упаси нас Боже от этой напасти! – в ужасе воскликнул полковник Якубович и перекрестился трижды.

– Да, уж! Надеюсь, что этого не произойдёт в ближайшие годы, – мрачно высказался Трубецкой. – Не хватало нам ещё сумасброда на троне. Уж Константин похлеще папаши будет.

Граф Денгоф достал из кармашка золотой «брегет» на цепочке, откинул крышечку, взглянул на циферблат.

– О-о! – протянул он. – Прошу прощения, господа. Дела не ждут.

Первым протянул ему руку Рылеев.

– Приятно было познакомиться. Заходите как-нибудь вечером. Побеседуем о коммерции. После восьми я принимаю друзей. Моя квартира на набережной Мойки.

– Буду весьма рад, – с готовностью ответил граф.

Оставив на столе пару английских монет, он вышел из зала. Швейцар помог ему надеть плащ, подал шляпу и перчатки.

– Элегантен, с хорошими манерами, но на лондонского денди не похож, – сделал вывод о графе Якубович. И тут же потребовал у официанта принести вина.

– Как? Опять вино? – застонал полковник Булатов.

– Друг мой, привыкайте к столичной жизни. Вот, уедете вскоре опять в свой богом забытый Киренск, вот, там будете скучать, есть кашу и пить кисель.

– Вы давно его знаете? – вполголоса спросил Трубецкой у Рылеева.

– Вы о ком? – не понял Рылеев. – О полковнике Булатове? Мы вместе воспитывались в Первом кадетском корпусе.

– Нет, я не о полковнике.

– О ком же?

– О графе Денгофе. Кто он?

– Впервые вижу, – пожал плечами Рылеев. – По виду – воспитанный, образованный, благородных кровей.

– Но мы так откровенно при нем говорили. Не опасаетесь?

– Пустое, – махнул рукой Рылеев и вновь открыл газету. – Разве граф похож на ищейку? – беззаботно усмехнулся. – Негоциант. Я таких за версту чую. Вон, хотя бы, обратили внимание на его часы. С виду золотые, но на самом деле – позолота. Английские торговцы прижимистые.

– Но он же сказал, что из Курляндии.

– Из Курляндии. Ну, так что? Да, происходит из Курляндии. Нынче в Англии живёт.

– Он рассказывал о себе?

– Да, как-то все больше молчал. Что-то про доставку хлопка из Америки.… Поверьте, эти коммерсанты весьма неразговорчивы. Все у них какие-то тайны. Наверное, боятся удачу спугнуть.

– А мне взгляд его показался странным. Он так внимательно смотрел и слушал, как будто записывал, – настороженно произнёс Трубецкой. – А потом, очень странно: граф, а занимается торговлей.

– Всё вам ищейки мерещатся, – криво усмехнулся Рылеев. – Коммерсант он, хотя и граф. Наступают другие времена, друг мой. Я тоже занимаюсь торговлей. Лучше уж быть сытым негоциантом, чем голодным аристократом.