Генри заменил кока-колу пивом. При первой же встрече он заметил, что Паттерсон любит выпить, со временем любовь эта только набирала силу. Подчас казалось, что пьянство вскоре заменит ему все остальное, как вдруг однажды – без торжественных клятв, громких заявлений и оправданий – Паттерсон перешел исключительно на кока-колу.

Все, включая Генри, гадали, как долго он протянет, ждали, пока сам Дел что-нибудь скажет, никто не хотел лезть первым с расспросами. Один агент, страдавший тем же недугом, спросил его, не записался ли он в друзья Билла Уилсона.[2] Паттерсон отреагировал на вопрос крайним недоумением.

Наконец, Генри решил узнать наверняка. От этого могла зависеть его собственная жизнь. Паттерсон сказал, что работа требовала от него постоянной готовности днем и ночью без выходных. Поэтому, ради подчиненных ему агентов надо оставаться трезвым. Больше он ничего не пожелал раскрывать. Разговоры – дешевка, поступки говорят больше, чем слова, тема была закрыта.

Генри был вполне удовлетворен. У каждого человека есть свои резоны поступать так, а не иначе. Если Паттерсон нашел свой способ не скатиться по наклонной в пропасть, то флаг ему в руки. Генри был рад, что в коллеге не надо больше сомневаться.

Чего доброго, теперь Паттерсон заявит, что Генри вынудил его вернуться к пьянству. Генри присел рядом с ним на диван, выдержав грозный, как луч смерти, взгляд.

– Стрелять многие умеют, – заметил Генри, – группы наблюдения и обнаружения целей у морпехов, рейнджеры сухопутных войск, «морские котики».

– Ты – особая категория, – сказал Паттерсон осуждающим тоном, словно Генри сам был в этом виноват. – Такой репутации, как у тебя, ни у кого нет.

– То-то и оно. Репутация как раз вредит делу. У меняя ее слишком много. Мы оба знаем: с возрастом стрелки не становятся лучше – они попросту стареют.

– Кто тогда закончит обучение Монро? – обиженно спросил Паттерсон. – Парень мне три раза звонил, просил, чтобы я уговорил тебя вернуться.

Генри со вздохом покачал головой.

– Зря он так.

Дел подался вперед с решительным выражением.

– Генри, мы с тобой многое повидали. Благодаря нам мир стал надежнее. Не выполни мы того, что нам поручали, погибли бы хорошие люди, плохие люди извлекли бы наживу, пострадало бы добро, а всякое дерьмо стало бы только наглее. Мы занимаемся важным делом, оно имеет смысл. Но чего-то достичь я смогу, работая только с теми, на кого могу положиться, а к новичку у меня нет такого же доверия, как к тебе.

Генри опять затряс головой.

– Честно, Дел, на этот раз что-то пошло не так. Пуля не попала точно в цель именно поэтому, даже грунт подо мной словно подменили.

Паттерсон обвел взглядом комнату, словно искал поддержку своим контрдоводам, и тут заметил скворечник за окном.

– И что теперь? Будешь делать скворечники?

– Дел, рядом с объектом вертелась маленькая девочка. Ошибись я на пятнадцать сантиметров, я бы ее убил. С меня хватит!

По лицу Паттерсона можно было понять, что он наконец-то услышал своего подчиненного, а услышав, пришел в уныние. Генри не рассчитывал, что разговор будет легким. Их профессия оставляла мало места для личной свободы, общения с другими людьми. Все время требовалось отдавать работе, только работе и ничему, кроме работы, даже в ущерб коллегам по команде. Каждый полагался на то, что другой займет нужное место в нужное время и выполнит нужные действия. Все тщательно планировалось, не допускались никакие неожиданности, лишние движения, глупые случайности, оплошности – чтобы не погибли посторонние. Всякий раз, когда он думал об этом, Генри трясло от осознания, что он лишь по чистой случайности пока ни разу не попадал в ребенка. В ребенка!

– Знаешь, когда я начинал службу в корпусе, у меня не было никаких сомнений, – сказал Генри. – Мое дело – мочить негодяев. Артистичное исполнение, любыми средствами. Но в Льеже… – он покачал головой, – в Льеже артистизмом и не пахло. Мне просто повезло. Я не прочувствовал выстрел как положено.

Генри замолчал, тяжело вздохнул.

Выражение на лице Паттерсона сменилось с обиды на покорность. Как профессионал, он все понял.

– Дело не только в возрасте. Я поразил семьдесят две цели, – продолжал Генри, – столько, что это начинает расшатывать что-то глубоко внутри меня. Как если бы душе стало невмоготу. Похоже, я исчерпал отведенную мне норму экзекуций. Хочу покоя – больше ничего.

Паттерсон тяжело вздохнул.

– А мне что теперь прикажешь делать?

Вопрос застигнул Генри врасплох. Паттерсон – куратор, планировать и распоряжаться – его обязанность. Это Генри полагалось спрашивать у Паттерсона, что ему делать, а не наоборот.

Снайпер развел руками и пожал плечами.

– Пожелать мне всего хорошего?

У пристани Баттермилк-Саунд стояли яхты побольше, побогаче и помощнее, но, по мнению Генри, ни одна из них не могла сравниться элегантностью с «Эллой Мэй».

Спущенная на воду в 1959 году, яхта была одной из самых маленьких в клубе, зато корпус ее целиком состоял из полированного дерева. Этот факт ставил судно в глазах Генри на несколько уровней выше корыт из стеклопластика, пришвартованных по соседству, независимо от размеров, навороченности и цены последних. Деревянный корпус требовал тщательного ухода – как и любая вещь, обладающая настоящей ценностью.

Генри подвел «Эллу Мей» к мосткам с топливными насосами и наполнил бак. Покончив с заправкой, он поправил кепку с эмблемой «Филлис» и направился к будке перед офисом яхт-клуба. К его удивлению, там дежурила новенькая – приятная на вид, улыбчивая женщина, темноволосая, розовощекая, удручающе молодая, в тенниске с надписью «Баттермилк-Саунд». Завидев Генри, она вынула из ушей «капельки».

– Доброе утро! – поздоровалась она веселым, искренним тоном и, как показалось Генри, без тени фальши.

– Привет! – ответил он. – Что случилось с Джерри?

– Ушел на покой. – Лицо девушки озарила улыбка. – Ему надоела здешняя суета. Меня зовут Дэнни.

– Генри. – Он невольно подумал, что никогда сам не выглядел так молодо, даже в ее возрасте. – Я вам должен двадцать три доллара сорок шесть центов.

– Что будете ловить? – Зрачки девушки чуть расширились, когда он протянул стодолларовую купюру.

– Тишину и покой. И макрель заодно.

Дэнни с улыбкой отсчитала сдачу.

– Тогда, думаю, пойдете к Бичерс-Пойнт?

Джерри никогда не проявлял подобного любопытства. Может, набиваясь в знакомые, старается установить хороший контакт с клиентурой?

– А вы рекомендуете? – игриво спросил Генри.

– Денек вполне подходящий.

Прежде чем Генри успел ответить, мимо пролетела пчела. Он машинально сдернул с головы кепку и сбил ее налету. Пчела упала на стол.

– Ух ты! – воскликнула Дэнни, высунувшись из-за стойки, чтобы рассмотреть насекомое. – Сам живи и другим не мешай – это не про вас ни разу?

– У меня смертельная аллергия на пчел, – сказал Генри. – Вы что, студентка? Или заклинательница рыб? – Он кивнул подбородком на учебник, лежащий на стойке. На обложке – художественное фото из тех, что и обыкновенную медузу наделяют неземной красотой.

– Продираюсь через аспирантуру. По морской биологии.

– Университет Джорджии, в Дариене?

– Вперед, Собаки![3] – вскинула вверх сжатый кулак Дэнни.

– Будьте осторожны, здесь на пристани тоже водятся собаки, – хохотнул Генри.

– Пусть только сунутся, – бодро заверила его девушка и вставила «капельки» обратно в уши. Генри поплелся назад к яхте, чувствуя себя последним дураком. «Здесь на пристани тоже водятся собаки» – зачем он это брякнул? Если собрался раздавать отеческие советы юным девам, пора завести войлочные тапки, вязаный кардиган с кожаными заплатами на локтях и чертову курительную трубку. Может, сбегать и сказать, чтобы, переходя улицу, смотрела по обеим сторонам? Такая молодая, чего ж не напомнить?