Дедок, похоже, из болтливых. Болтливых Переверзев не любил.
— Много, — ответил он.
— Если мутант говорит «много», это по-настоящему много.
Искатель пожал плечами.
— Болтовня. Философия.
— Разве вы не присмотрели для себя дату и местность? Координаты? — спросил потерянный.
— Глубоко копнул, ничего не скажешь! — У Переверзева вырвался хохоток. Перед потерянными сдерживаться было необязательно. Деньги платят не потерянные. — Почти все сбежавшие уверены, что счастье застряло в прошлом. Я живу в своём времени. В родном. И не собираюсь драпать! Возьми от жизни всё — вот мой девиз.
Загляни сейчас искатель в зеркало, он увидел бы на лице смесь победного бахвальства и презрения. Искатель оглядел кривоватые дачные стены, оклеенные бумажными обоями, шкаф с книжками, электроплитку с чайником, тюль, стянутый резинками по оконным бокам, перекидной календарь, клетчатую клеёнку на столе. И снова хихикнул, увидав на клеёнке дырявый платок.
— Возьми от жизни счастье, — тихо сказал потерянный. — Вот девиз мой.
— В чём оно, счастье? Только давай без философии.
Переверзев взглянул на громко тикавшие настенные часы. Отметил разницу на час — из-за здешнего летнего времени. В будущем, то есть в его, Переверзева, настоящем, время не делят на летнее и зимнее, не переводят стрелки то назад, то вперёд.
— Счастье человека в том, что он больше всего любит.
— Больше всего? Ты что, из-за книжек сюда переехал?
— Люблю читать. Дачу вот у леса снял. Тихо здесь.
Искатель присвистнул. Старик поморщился.
— Домой, выходит, не собираешься?
— Вот мой дом.
— Вообще-вообще не собираешься?
— Понимаю. Это не ты спрашиваешь — это они спрашивают. Ленка спрашивает. Да. Вообще не собираюсь.
Переверзев подумал, что Ленка, толстуха, которую он чуть лбом не ошарашил, будет разочарована. Она и её брат надеются, что потерянный вернётся. Отдохнёт, потешит душу в прошлом, как в отпуске, и назад навострится. Вообще-то, надежда эта дурацкая. Дедуля-дачник очень смахивает на упёртого типа, даже на сумасшедшего; такие от своего не отступаются. Втемяшилось такому типу переехать в СССР — он переедет. Втемяшилось в СССР поселиться (да хоть навсегда!) — он поселится. Родственничкам надо это понимать. Надежда — не стратегия, как говорят в бизнесе.
— Никогда раньше не встречал таких людей, — сказал искатель. — Потеряться, чтобы читать книги… Твоим-то что передать?
Иван пожал плечами.
Прежде он думал, что мутация, открывающая измерение времени, настигает особенных людей. Выдающихся. К примеру, учёных. А то людей с воображением, запойных книгочеев. Но нет. Необъяснимые мутации, даровавшие внезапно и неизбирательно, будто по воле невидимых инопланетян, ощущение пространства-времени и менявшие картину мира так, что человек за голову хватался и плутал в мире изломанных многомерных фигур и архитектуры тессерактов, пока не научался контролировать новое сознание, поражали представителей самых разных слоёв общества и проявлялись у людей с самыми разными способностями и склонностями.
— В книги не поверят, — сказал искатель. — Понятно, когда в прошлом есть зацепка. Выгода. Может, любовь. Или момент, к которому хочется вернуться. Бывает ещё неприятный момент в будущем, от которого удираешь.
— Они никогда меня не понимали, — сказал Иван. — Мне теперь это всё равно. Я шесть десятков лет на спидометре жизни накрутил. И я знаю, в чём счастье.
— Не скучаешь? Они вон послали за тобой, деньги потратили…
— Что? Они терпеть меня не могут. Боятся, что я в прошлом умру, и из-за моей доли в квартире судебный спор выйдет.
— А умереть тут в одиночестве не боишься?
Переверзев сказал это, и самому стало жутковато. Живёт дедок, арендует чью-то дачу, кругом лес с буреломом, болотина, комары. Прежде чем переместиться на участок потерянного, Переверзев осмотрел мельком несколько точек вдоль окружности, которую искатели называли средой рассеяния. До железнодорожной станции семь километров, асфальтированной дороги нет, проезды между дачами кое-где отсыпаны щебнем, а кое-где представляют собой наезженную голую землю, засыпанную по ухабам строительным мусором. Автобус, разумеется, сюда не ходит. Из техники у дачника искатель приметил только велосипед «Урал» на веранде.
— А я не в одиночестве. Видишь? — Старик показал на стёкла шкафа. — Ричард Олдингтон, О. Генри, Плам Вудхауз, Антон Чехов. И Герберт Уэллс, и Марк Твен, и Синклер Льюис, и Рэй Брэдбери, и Гайто Газданов, и поэты Шефнер с Левитанским да Заболоцким, и бородатый Толстой, и певец рождества Диккенс, и Харпер Ли и Колин Маккалоу, умевшие говорить на тонком языке женщин, и Иван Ефремов и Исай Давыдов, рассказчики о далёких мирах, — все со мной. Вон какая у меня компания!
Искатель покачал головой.
— Эта компания не прокормит. На что живёшь? Или секрет?
— Нашлось среди старого барахла немного денег. Рублей советских. Пятёрок, десяток с Лениным, полусотенных и сотенных, переживших павловскую реформу. Бумажек таких немало у людей по квартирам осталось. До сих пор хранят. Вот я и набрал там да сям, у кого за спасибо выпросил, у кого купил.
— Все вы так делаете. Только богато на такие деньги не заживёшь.
Потерянный мягко, по-женски улыбнулся красноватыми губами.
— Богато? Я за этим не охоч. Мне много не надо.
— В Советском Союзе много и не купишь, — согласился искатель.
— Книги. — Старик вскинул голову, солнце свернуло белыми искрами в серо-седой бороде. — Здесь можно купить книги. Нет, не то слово: достать!
Глагол этот Иван произнёс с удовольствием.
Искатель встал. Придвинул табурет к столу.
— Ну хорошо, поживёшь ты тут… Потом деньги поменяют, Союз развалится, полезут из всех щелей, как тараканы, бандиты, воры, рэкетиры… Говно всякое всплывёт со дна… Пиджаки малиновые в моду войдут. Челноки, гиперинфляция, убийства…
— Что считалось плохим, то объявят хорошим, — откликнулся Иван.
— Я, между прочим, в девяносто втором году родился. Ну, и сериалы исторические у нас крутят, знаешь ведь… Модно… В общем, неспокойно тут будет. И куда ты?
— Не закудыкивай дорогу. Придумаю что-нибудь. Книгочей непременно что-нибудь да придумает!
«Маловато у тебя фантазии для искателя, — мысленно продолжил ответ Иван. — У меня всё прошлое впереди. Мне всегда хотелось попасть на приём к доктору Чехову».
— Пора мне, — сказал искатель. — Твои заждались.
С нахлынувшей вдруг тоской Переверзев подумал, что придётся отчитываться перед толстухой, долго убеждать её: не вернётся братец твой, не жди. Старушенция начнёт, поди, права качать: мол, за что мы вам, паразитам, платим! Переверзев оживил в памяти две-три подготовленные фразы, подходящие к трудным случаям, к психически тяжёлым клиентам. Конечно, из-за толстухи он опоздает к телевизору, на вечерний сериал.
— Не заплатят ведь тебе. Знаю я своих… Скажут: не вернул потерянного, и не заплатят. За работу.
— Не будь простаком, счастливый. Вообще-то, деньги я беру вперёд. Сто процентов. А доказательство получено. Разговор я на видео записал. Камеру на ухе видишь? На пуговице вторая прицеплена. И вот что: ты давай родственничкам записку сооруди. Такой порядок. Черкни им пару ласковых.
Потерянный потянулся обеими руками к стене, вырвал из перекидного календаря листок. Подумал. Нацарапал на обороте листка несколько предложений.
— Годится, — оценил искатель. — Ну, бывай. Книги!.. Хопёр, говоришь, и Макаров? Бабу б лучше живую завёл!
Искатель замер и исчез. Дунул ветерок между стенами да пахнуло остро озоном, как после грозы. Потерянный повёл носом. Запах быстро улетучивался, уходил в открытую форточку, просачивался сквозь натянутую марлю. На столе Иван заметил забытую искателем вещь. Выцветший клетчатый платок. Иван поставил чайник на плитку. Сейчас он будет пить чай. С таволгою, думкою и… Искатель его больше не потревожит, а члены семейства, давно ставшие чужими людьми, сюда не доберутся. Способностей у них нет. Способностей к счастью.
