Тяжело вздохнув, он жестом пригласил меня сесть за стол. Я так и сделала, смотря как он снял куртку, чтобы повесить её на стул. Рассматривая его, я заметила морщины на его лице, которые старили его. Чёрная щетина покрывала его щёки и челюсть. Тёмные круги-полумесяцы под его глазами выдавали то, как он устал. Это не тот образ, который я видела в моей голове, когда думала о нём. Он казался старше, чем тогда, когда я видела его в последний раз, как будто он шагнул в искривитель времени, который состарил его с того момента, когда я последний раз его видела.

— Они хорошо о тебе здесь заботились? — подвинув сиденье, он позволил деревянным ножкам протащиться по полу, и я почувствовала приближение дребезжащего звука, который эхом отдавался между грязно-белых стен комнаты.

Обернув руки вокруг своего тела, я поёжилась от холодного воздуха, который обильно поступал из вентиляционных отверстий в потолке.

— Наверное. Я имею в виду, из того, что я помню.

Он поморщился, но заставил изогнуться свои губы в ободрительной улыбке.

— Ну, это хорошо. Это очень хорошо. — его слова не были достаточно сильны, чтобы убедить кого-либо в их правдивости. Встреча была неловкой, и мне надоело ходить вокруг да около.

— Я вспоминаю события, Даин. Я вспоминаю дни, имена и лица. Я в состоянии вспомнить события в отделении. Сегодня я познакомилась с доктором, и он сказал мне, что есть признаки улучшения.

Даин кивнул и улыбнулся.

— Это хорошо, малыш. Надеюсь, мы выясним, что привело тебя к тому, что ты здесь. Есть хорошая вероятность, что последние четыре года вернуться к тебе, и ты сможешь в конце концов выбраться отсюда и перестроить свою жизнь.

— Но вот в чём дело, я не знаю какой была моя жизнь. Вплоть до сегодняшнего утра, когда я встретилась с доктором Хатчинсом, я думала, что была намного моложе. У меня нет воспоминаний, нет…

— Я знаю, Алекс…

— Сколько мне лет, Даин? Продолжалось ли это действительно так долго? — я боялась задать вопрос даже больше, чем боялась узнать ответ. Я не хотела верить доктору Хатчинсу в его кабинете. На самом деле, я молилась, чтобы это оказалось ложью. Но гуляя с Терри и смотря на своё мелькающее отражение в попутных окнах, я поняла, что не выгляжу как та девушка, которой я была. Я была другой. Я была кем-то, кого я не узнала.

Он ответил приглушённым голосом,

— У нас был этот разговор раньше. Много раз, на самом деле…

— Так ты когда-нибудь прекратишь его со мной?

Он вздохнул и потянулся через стол, чтобы взять мои руки.

— Если то, что сказал врач — правда, то мне больше не нужно его начинать. Он утверждал, что есть шанс, что через несколько недель я смогу задавать тебе вопросы обо всём. Есть вероятность, что я смогу помочь тебе.

— Сколько мне лет? Как долго я здесь?

— Тебе двадцать один. Ты здесь уже год. И я отвечал на этот вопрос каждый раз, когда видел тебя. Вот, что меня пугает во всём этом: они говорят, что ты делаешь успехи, и всё же есть информация, которую ты не можешь вспомнить. Я клянусь, что тебе стало хуже с тех пор, как тебя запихнули в это место.

На мои глаза навернулась влага от подавленности, слышимой в его голосе. Быстро откашлявшись, он стряхнул с себя эмоции и потянулся к папке на столе, которую я не заметила раньше.

— Каждую неделю я буду показывать тебе эти фотографии, Алекс. Ты не узнаешь их и не вспомнишь, даже если увидишь. Но я не прекращу попытки. Сейчас ты держишься за какую-то информацию, и тебе стало гораздо лучше, чем тогда, когда ты впервые «проснулась» в этом месте месяц назад…

Стекая тёплыми и влажными струйками, мои слёзы бежали по щекам, когда он говорил. Я могу сказать, что он старался держать свой голос ровным.

— Как будто всё, что связано с тем, в чём тебя обвинили, исчезает почти сразу после того, как ты об этом узнаёшь. Это пугает меня, Алекс. — качая головой, он заговорил до того, как я смогла ответить, при этом изменив тембр голоса так быстро, что у меня закружилась голова. — Доктор Хатчинс говорит, что терапия может помочь разблокировать что-то внутри тебя. Кажется, он знает, о чём говорит. Я должен был подписать разрешение, чтобы он смог приступить, но я отчаявшийся мужчина, малыш. У меня нет выбора, кроме как сделать всё от меня зависящее, чтобы помочь.

Моя нижняя губа задрожала, и меня сокрушила головокружительная волна неприятных чувств, круживших в моей голове, как вязкая и удушающая грязь. Я напрягла голову, вызвав головную боль, которая, я думала, могла раздавить мне череп. Не важно, как усердно я сосредотачивалась на прошлом, я боялась, что сказанное им окажется правдой.

Я вспомнила, что он приходил сюда раньше, и я смирилась с тем, что, просыпаясь каждый день, не понимала, где находилась, но когда я прокрутила в памяти прошлые недели, то поняла, что там нет ничего особенного. Я не помню разговоры; я помнила лица, они быстро появлялись и затухали в моей памяти. В моей голове всё было смутно, всё распадалось на части, и в этом было мало смысла. Прошлая неделя была наиболее ясная. Например, когда я поняла, что санитар Джо делал с другими пациентками, и когда я поняла, что единственный человек, кому я могу довериться — это Терри. Я не помнила многих пациентов, по крайней мере, их имена. Я видела их, но я понятия не имела, кто они.

Мои глаза проследили за движением его руки. Медленно потянувшись за папкой, он подтолкнул её, чтобы поместить между нами, и она скользнула по деревянной поверхности. Быстрым движением пальца он открыл папку, и я уставилась в улыбающееся лицо девочки, которую я едва узнала, и мальчика, которого я вообще не знала.

— Тебе знакомо это фото? — он колебался, когда задавал вопрос. Тишина, которая последовала после его слов, тягостно повисла между нами.

Я не узнала его, фактически. Я знала, что этой девочкой была я. Я всё ещё помнила те дни, когда мои волосы достигали моей спины, и у меня были печальные льдисто-голубые глаза, в которых искрилась жизнь. С улыбкой девочки, у которой в целом мире не было никого, кто бы о ней позаботился, я сияла на этом фото, но это было так или иначе неправильно. Я не могла представить, что я тогда чувствовала, но я знала, что улыбка, которую я носила, была натянутой, фальшивой, чтобы замаскировать огромную боль.

— Это я.

— И кто? Ты и кто, Алекс? — быстро спросил он. В его голосе был намёк на то, что если я узнала своё лицо на фото, то вспомнила бы что-то важное. — Ты узнаёшь мальчика, стоящего рядом с тобой?

Так же, как это было в кабинете доктора Хатчинса, слабый проблеск воспоминания промелькнул в моих мыслях, но он исчез так быстро, что я не смогла ухватиться за него. Мальчик был красивым, с очаровательной улыбкой и волнистыми каштановыми волосами, которые обрамляли его сильную квадратную челюсть. Он был молодым, но как бы я ни всматривалась в показываемую мне фотографию, я не узнала его.

— Нет. — я покачала головой, глядя на Даина с извиняющейся улыбкой. — Он… Он выглядит знакомо, но в то же время я не знаю, где бы я могла видеть его раньше. Очевидно…

Вот тогда меня осенило.

То, что однажды было сном наяву — нереальная ситуация, при которой моими собственными эмоциями овладела серьёзность — теперь превратилось в реальность, которую я не понимала. Моё сердце колотилось и моей коже стало холодно. Кровь прилила к моей голове и у меня закружилась голова, и я не могла сфокусировать зрение. Я почувствовала, как мои слёзы капают на мои щёки, но не осознавала, что проливала их.

— Алекс? Ты в порядке? — Даин был обеспокоен. Встав со стула, он обогнул стол и схватил меня за плечи, чтобы я выпрямилась. Я не заметила, что сгорбилась. Я была разочарована и отягощена уродливым понимаем того, что что-то было ужасно неправильно.

— Да, я просто…

Дверь в комнату открылась со стуком и мне даже не нужно было поднимать глаза, чтобы узнать, кто к нам присоединился. Ровный ритм его голоса был слишком особенным, чтобы сразу не узнать его.

— У вас всё хорошо? Пожалуйста, отойдите в сторону, мистер Саттон. Позвольте мне осмотреть её.