Нравилось ему это выражение про повешение, второй раз повторяет. С удовольствием. Некрофил какой-то.

– Вообще никто не знает? – усомнился Кат. – Ладно, самого не видели в лицо, но бензин с соляркой он же продает? Значит, товары взамен везут. А это транспорт, и не маленький, дороги надо хорошие, следы в обе стороны, в конце-то концов… Не бывает такого, выяснили бы уж давно.

– Умный… – с внезапным уважением, помолчав, ответил Садко. – Военный, что ли? Хотя нет, молодой ты слишком. Значит, просто толковый, это нынче редкость. Пытались за транспортом следить, а как же… Князь посылал бойцов. Назад ни один не вернулся, а бензина потом почти год не было. Год, умный! Чуть княжество на хер не развалилось.

Кат промолчал. Сомнительно, конечно, что такую тайну можно долго хранить, хотя… Кто их тут знает. Драться дружинники толком не умеют, потому и победили, что массой навалились. Да и этих бы раскидал, но вот Филя… Они ее схватили, а когда у виска жены ствол – особо не повоюешь. Винни – тот умудрился сбежать, когда заваруха началась. И молодец, кстати, правильно. Все живы, что тут геройствовать, а потом с побегом поможет.

Наверное. Впрочем, другу Кат верил, иначе так совсем спятить можно – никому не доверять в этом тусклом мире под вечно серыми низкими облаками.

В Бобров они пришли вчера. Судя по указателям на дороге, так это место называлось раньше. Город, видимо. И немаленький, хотя с Воронежем не сравнить, конечно. На входе пост, застава с пулеметами. Как ни странно, пропустили без возражений, патроны не пытались вытрясти, даже дорогу до харчевни показали. А вот там, уже когда ели, все и началось. Подошел кабатчик, наглый такой, спросил, чем будут расплачиваться. Патроны, как во всех нормальных местах, брать не стал, а из оружия Кат и сам ничего бы не отдал.

Хозяин требовал какие-то чеки – даже хрен их знает, что это. А потом дружинники из-за двери хлынули, как будто ждали. Да, наверное, так оно и было. Ждали.

Потом драка. Короткая, но задорная. Числом взяли, а вот Винни сдернуть успел. Еще стрельба какая-то ближе к ночи была – может, он друзей выручить пытался? Судя по всему, неудачно, досюда не дошел. И где Филя, кстати? Ее-то первой схватили и уволокли.

– Кстати, а что за Колизей ты упомянул? У этого, как его… А, у Председателя!

Садко задумчиво посмотрел на Ката, почесал небритую щеку и вздохнул:

– Это место такое, знаешь ли… Страшное место, если на Поединок туда идти. Вообще это усадьба, ну, дворец целый, если с такими избушками сравнивать. – Он хлопнул ладонью по лавке рядом с собой. – Председатель его давно себе хапнул, но не знал, как приспособить. А потом подсказали умные люди. Это ж депутат один себе строил, до войны еще, чтобы отдыхать от трудов своих тяжких. То ли Лайгу, то ли Шовров. Я в политике и тогда не силен был.

– Ты старый такой, что ли? – удивился Кат. На вид Садко было лет сорок пять. Довоенного издания, конечно, но в Черный День лет пятнадцать исполнилось. Ну, двадцать. Не больше.

– Мне, мил человек, за шестьдесят уже! – неприятно хохотнул бродяга. – Просто живу спокойно, размеренно, песни пою. Истории вот рассказываю, потому и сохранился хорошо.

– И что там в Колизее?

– Ну как что, – оскалился Садко. – Гладиаторы, как водится. Да оно тебе надо? Не повезет, сам все увидишь, а счастливый – мимо пройдешь. Судьба же, верно?

– Судьба… Кстати, а сидишь-то ты за что?

– Да понимаешь… – Садко потер поясницу, словно именно это место заныло от невинного вопроса. – Песню одну спел в харчевне. Оказалось, за нее дружинники сразу бьют. Там пара слов про князя… не очень добрые. Мне бы ситар взять и сматываться, а я с бойцами поругаться решил. Ну вот и… Недельку посижу, штрафанут на сотню чеков, да отпустят. Правда, денег почти нет, это ж занимать у людей…

Певец совершенно по-старчески закряхтел и скорчил унылую физиономию. Да, вот теперь похоже, что за шестьдесят ему. Актер… Но сохранился для своего возраста отменно, не поспорить.

Садко достал из глубины телогрейки металлический коробок зажигалки, со звоном откинул крышку и крутанул колесико. Над сжатыми пальцами затрепетал язычок пламени. Прикурить собрался, не иначе. Хотя нет – поглядел на огонек и спрятал.

– Да, а что за чеки? – спохватился Кат. Надо же хоть выяснить, что у них здесь вместо денег. Важная деталь жизни, как ни крути.

– Обычные чеки… – Садко все-таки схватил свои гусли-балалайку и взял решительный аккорд. – На бензин. Один чек по номиналу – двадцать граммов. Их Дюкер выпускает, у его купцов и обменять можно на топливо.

– Их не грабят, что ли?

– Купцов-то? Да, издалека ты, парень, я все забываю. Ты их просто не видел. И машины их не видел. Там т-а-акие машинки, мать их впереворот…

И тут же, без особого перехода от размеренной и негромкой речи, Садко дурным голосом, лишенным всякой музыкальности, заголосил, азартно лупя по струнам:

– Автомобили! Автомобили! Буквально все! Заполонили! Там, где вековая лежала пыль, свой след оставил автомобиль!!!

В конце была взята настолько истошная нота, что Кат подумал – платят этому акыну, видимо, не за песни. За молчание, особенно если в харчевне. Что-то съесть под этот вокальный угар было просто невозможно.

Лязгнул замок, и дверь раскрылась от могучего пинка снаружи, впустив облако снежинок. Из этой метели показался сперва ствол автомата, потом недетских размеров валенок. Затем в тюрьму целиком ввалился обладатель всего этого богатства – здоровенный, выше Ката, мужик с бородой. Тулуп, меховая шапка с опущенными ушами. Как партизан с картинки в книге, один в один. Сейчас пойдет поезда под откос пускать – если они здесь еще сохранились, поезда-то.

– Чего, сидельцы, кто тут городской? – прогудел он, обводя узников взглядом и скалясь крупными желтыми зубами. – На выход!

– А со мной что? – пискнул Садко. Заунывная песня его оборвалась на полуслове. – Груздь, замолви словечко перед князем, а? Ну будь человеком…

– Сиди, нищета с гитарой! С тобой уж после, – густым басом ответил бородатый.

Кат встал и потянулся. Спина почти не болела, а вот нога снова разнылась. Ни ходить, ни драться не мешает, но напоминает время от времени, что пуля – дура. Еще штыка – молодца не хватает для полноты ощущений. Храни боги, конечно.

– Снег там зарядил, что ли? – спросил он у поименованного Груздем мужика.

– Ну… – неопределенно ответил тот. – Иди давай! Князь ждать не любит. В терем нам надо. Шагай.

Снег – это плохо. Следы видно, да и в целом непорядок. Зря они, конечно, под зиму в поход сунулись. С другой стороны, к весне Винни бы допился до белой горячки, что тоже не дело.

– Иду… – Вещи собрать недолго – кроме оружия, все оставили, вон рюкзак в углу валяется. Голому одеться – только подпоясаться. Садко разочарованно вздохнул и продолжил терзать струны. Выходило это у него по-прежнему отвратительно.

Груздь отошел от двери, выпуская пленника. На улице топталась еще пара охранников – уважают, значит. Серьезный конвой по здешним меркам. Секунд на сорок работы, но рано, рано…

– Прямо по тропинке, потом налево. Дернешься – стреляю, – привычно пробухтел бородатый, дернув стволом.

– …и по первому снегу уходил от погони… – себе под нос напел Кат, хрустя свежим снежком под ногами. – …человек в камуфляже или просто зэка…

Груздь толкнул его кулаком в спину. Не зло, а так… Для порядка.

– Молча иди, певец! Развелось вас тут, голосистых…

Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Все равно колючий морозный воздух щиплет лицо, снежинки щекочут нос. Топающие по бокам охранники поглядывают то на Ката, то по сторонам. Опасаются чего-то? Не особо, видать, мирно князь живет. Во вражде со внешним миром, если в самом поселении побаиваются нападения.

Опять же, стреляли вчера. Или это все-таки был Винни?

В тюрьму Ката тащили вечером, да и не тот был случай, чтобы окрестности разглядывать. А сейчас нормально – иди и любуйся. Городок богатый, сразу видно. Заброшенных домов мало, а в обжитых строениях и крыши недавно чиненные, и стекла на месте. Собаки лают, что тоже показатель. Над жилищами то тут, то там дымок из труб. Жилое место, правильное. После мертвого Воронежа и пройденных раньше разрушенных безлюдных деревень – сплошная услада глазу. Вон и терем виднеется за присыпанными снегом ветками деревьев, тоже ничего себе строение. Серьезное.