Один раз папина беготня почему-то не понравилась здоровому дядьке, вышедшему на палубу с пивной бутылкой в руке. Дядька мрачно понаблюдал за папой, скрипнул зубами и сказал:

– Снайпер… елкин корень!.. А хочешь, я ему, поганцу, в нос бутылкой засандалю?

С моим папой постоянно приключается что-нибудь подобное. Он, как магнит, притягивает к себе всяких грубиянов, знатоков, советчиков и уличных философов. Хотя сам – человек воспитанный и никогда никого не задевает. Я думаю, что папа именно из-за этого свойства посвятил жизнь физике, чтобы иметь дело с атомами, а не с людьми.

Стоит папе, например, раз в полгода самому отправиться в магазин, как к нему тут же привязывается какой-нибудь небритый гражданин.

– Кореш, – говорит он, – не бери эту кислятину (речь идет о сухом вине «Фетяска», прописанном папе докторами). – Возьми вон лучше «тринадцатый» портвейн. А то, я вижу, ты насчет выпивки не волокешь.

И поскольку папа, имея собственное мнение, не следует совету гражданина, тот начинает нервничать и обижаться:

– А ну, поставь обратно! – требует он. – Ставь, кому говорю!.. Девушка, забери этот квас – дай человеку бутылку портвейна. – И насильно запихивает папе в авоську ненужное ему вино.

В воскресенье на рыбалке, хотя папа забивается обычно в самое безлюдное место, из кустов вдруг вылезает специально, видать, затаившийся там знаток.

– На что ловишь? – тяжело дыша, спрашивает он. – На червя? Отцепляй к лешему, на вот тебе опарыша… Куда кидаешь, голова?! Бросай на быстринку. Грузило отвяжи, пень! Сейчас верховая рыба берет.

Однажды, рассказывал папа, ему довелось быть в малознакомой компании. Папа вел себя очень тихо: тостов не провозглашал, не просил соседей передать ему ветчину и заливное, вообще старался как можно меньше привлекать к себе внимания. Кончилось все тем, что к нему подошел один из гостей и спросил:

– Ты баптист?

Как папа ни отпирался, гость не поверил ему. Целый вечер он уговаривал папу порвать с религией, доказывал, что бога нет, и в конце концов устроил страшный скандал, заявив, что ноги его больше не будет в доме, где принимают религиозных фанатиков и мракобесов.

От дядьки с бутылкой папа отделался легко: заметил тому, что бутылка еще полная и, пожалуй, не стоит с ней расставаться. Так что дядька только погрозил дельфинам.

– Я тя в гробу видал! – крикнул он. – Умней человека стали! Нет, ты докажи! – И ушел назад в каюту.

Одно из предсказаний Паганеля все-таки сбылось – мы пришли в Южно-Курильск в шестнадцать часов. Пришли и встали на рейде. Было еще светло, и Паганель, разведавший все заранее, издалека показал нам и гостиницу, видневшуюся на горке, и причал, и дорогу на горячий пляж.

Посрамленный дядя Коля подошел извиниться.

– Теперь вижу, – сказал он, – что-то такое, действительно, есть в этой вашей науке. Может, и не надо тебя пока на необитаемый остров. Может, стоит повременить… Как ты там планировал – чего мы сегодня еще успеем? Повтори, будь добр.

Дядя Коля решил, что такой случай, вообще, надо достойно отметить, и пригласил меня в буфет.

– Двести грамм «Мишки на Севере» – даме, – попросил он. – Ну, а мне – рюмочку. Все же теплоход, старуха, в здешних местах – это уголок цивилизации. Когда-то мы еще с нею встретимся.

Не успели мы взобраться на высокие стулья, как прибежал папа.

– Нечего рассиживаться! – заторопил он нас. – Быстро хватайте рюкзаки! Детеныш, бегом! Что ты, как сонная курица! Плашкоут уже подходит.

Плашкоут подошел, на нем привезли новых пассажиров – и на теплоходе сразу стало вдвое теснее. Мы подхватили рюкзаки, направились было к трапу, но тут увидели, что на освободившийся плашкоут выгружают бочки, ящики и мешки с почтой.

– Видимо, скоропортящиеся грузы, – предположил Паганель, останавливаясь. – Их, конечно, в первую очередь.

Раньше других обо всем догадался дядя Коля.

– Старуха, назад! – зашептал он. – Бросай рюкзак! Бросай к свиньям – никто его здесь не тронет.

– Ах я кретин! – ругал себя дядя Коля в буфете, быстро заполнявшемся вновь прибывшими пассажирами. – Девушка! Сто граммов коньяку и полкило конфет – даме… Ах, балбес седой! Это огурцы-то соленые скоропортящийся груз!..

Через некоторое время в буфет зашел Паганель, остановился за нашими спинами и грустно спросил:

– Едите?.. «Мишку на Севере»?

– Едим, ну и что? – с вызовом ответил дядя Коля.

– И выпиваете, – Паганель вздохнул – Апше, я бы тоже выпил капельку.

– Глянь-ка, старуха, что это там за сирота? – не оборачиваясь, спросил дядя Коля.

Я оглянулась и сказала: по всей вероятности, это дядя Толя-Паганель. Вроде он.

– Ба! – обрадовался дядя Коля. – Пан доктор! Какая встреча! А почему вы не на горячем пляже? Ведь вы там должны быть.

В девять часов вечера на плашкоут пустили пассажиров. Двое матросов, напружинив могучие татуированные груди, удерживали толпу. Третий пересчитывал вступающих на трап. Отсчитав сколько положено, он растопырил руки и сказал:

– Все-все! Остальные – следующим рейсом.

– А чемоданы! – закричала какая-то женщина. – Чемоданы мои, змей ты такой! (Ее чемоданы унес вперед попутчик.)

Матрос очень обиделся.

– Вот люди, – сказал он, – бывают же такие нехорошие люди, вредные, которые поднимают шум из-за каких-то несчастных чемоданов. А кому, если разобраться, эти задрипанные чемоданы нужны? И куда они вообще могут дальше острова подеваться? Вон, например, у гражданочки, – он указал на старушку в плюшевой жакетке, – пацаны вперед прошмыгнули, а она хоть бы что. У вас ведь, гражданка, прошмыгнули пацаны? – спросил матрос.

Старушка, гордая вниманием, охотно подтвердила: да, это точно были ее ребятишки.

…В одиннадцать часов плашкоут вернулся, и все началось в обратном порядке: сначала на него пустили пассажиров, а затем стали выгружать оставшиеся мешки и пакеты.

Поднялся ветерок. Соленые брызги обдавали сбившихся в кучку людей. Плашкоут болтало. Сетка с грузом опасно раскачивалась. Огромная тень от нее металась по палубе. Плакали маленькие дети.

Папа с Паганелем, отойдя в сторонку, пытались разобраться, чем вызван такой порядок погрузки-выгрузки, нет ли здесь какого-нибудь морского секрета или железной необходимости.

Они так и не успели прийти к общему знаменателю, потому что всех отвлекло новое событие. Вторым рейсом с острова приплыли опоздавшие пассажиры – двое бородатых мужчин в штормовках. Теперь они просились на «Туркмению».

– Эй, на борту! – кричали опоздавшие. – Возьмите нас! Нас только двое.

– Нельзя, товарищи, мест нет, – отвечали им сверху матросы.

– Ты не темни, друг! – строжились мужчины. – Как это нет, когда столько-то сошло, а столько-то взяли. Скажи лучше – трап лишний раз спустить лень.

– Ишь, грамотный! – ехидничали матросы. – Сказано – нет – значит нет.

– Мальчики! – заволновались эти двое. – Вы что, серьезно? Нам же неделю тут сидеть до следующего теплохода. Это же не трамвай на материке. Будьте людьми.

– Шабаш! – сказали мальчики. – Давай отчаливай. Тогда все, кто был на плашкоуте, стали кричать хором:

– Возь-ми-те дво-их! Возь-ми-те дво-их! Матросы надвинули фуражки с «крабами» на глаза и повернулись к плашкоуту спинами.

– Эй, ребятки! – жалобно крикнул один из опоздавших. – Я врач! Могу пригодиться!

Но ребятки были, видать, здоровыми людьми и болеть в ближайшем будущем не собирались.

Дядя Коля все это время неподвижно сидел на рюкзаке и, казалось, ничем не интересовался. Но, оказывается, под кожаной курткой его закипал справедливый гнев. Между плашкоутом и «Туркменией» уже образовалась порядочная щель, когда дядя Коля вдруг сорвался со своего рюкзака и с негодующим криком: «Позвольте!» – кинулся к борту.

Паганель и мужчина, назвавшийся врачом, едва успели перехватить его над самой бездной и потом уж до самого причала не выпускали из рук.

ГЛАВА XI

Утро надежд, которые потом сбываются.