Найдя себя в зеркале, она не сразу поняла, что за образ возвращается к ней.

– Тебя похитили февральским утром, когда ты шла в школу, – объяснил доктор.

Отраженная в зеркале постаревшая девочка с каштановыми волосами горько расплакалась.

– Мне очень жаль, – сказал Грин. – Это случилось пятнадцать лет назад.

«…пятнадцать лет без известий, без единой зацепки, без надежды. Пятнадцать лет молчания. Долгий-долгий кошмар, который закончился неожиданно счастливо. Ведь до позавчерашнего дня никто и вообразить себе не мог, что Саманта Андретти еще жива…»

Бруно смотрел выпуск теленовостей и старался расслышать слова журналиста, который вел репортаж у въезда в больницу, но ему мешал старик Квимби: он колотил палкой от швабры по висевшему в баре старому кондиционеру, надеясь таким образом заставить его работать.

– Господи, Квимби, да прекратишь ли ты? Вряд ли эта штука исправится оттого, что ты ее поколотишь палкой. – Гомес, один из самых упорных завсегдатаев бара, подал голос из отдельной кабинки в глубине зала.

– Что ты, на хрен, смыслишь в кондиционерах? – раздраженно буркнул бармен.

– Тебе следовало бы раскошелиться, чтобы твои клиенты дышали свежим воздухом, вот что я смыслю, – убежденно проговорил взмокший от пота толстяк, выбирая из батареи стоявших перед ним пивных бутылок недопитую и поднося ее ко рту.

– Конечно, я бы так и сделал, если бы все в этом заведении исправно платили.

Оживленные дискуссии между Квимби и клиентами были привычны для посетителей. Но в данный момент, кроме Гомеса, в баре находился только Бруно Дженко, которому было не до завязавшейся перепалки.

Дженко сидел на табурете у стойки, сжимая в руке стаканчик текилы, и не сводил глаз с экрана телевизора, стоявшего на верхней полке. Лопасти вентилятора над его головой разгоняли горячий, влажный воздух, пропитанный сигаретным дымом. Спиртное не успело еще перебить гадкий вкус во рту, оставшийся с тех пор, как полчаса тому назад его вывернуло наизнанку за баром, в глухом переулке. В туалет он не пошел, не желая, чтобы кто-то догадался, насколько ему плохо.

Но выглядел он ужасно, и тошнота грозила вот-вот вернуться, но он вдруг вспомнил о содержимом правого кармана своего льняного пиджака.

Талисман.

Дженко отвел взгляд от экрана и одним глотком осушил стакан. Все от жары, подбадривал он себя, прогоняя воспоминание. Никто не должен знать. И, не обращая внимания на перебранку, удары шваброй и рычание кондиционера, он пытался сосредоточиться на том, что говорилось по телевизору.

Новость о появлении Саманты Андретти вот уже сорок восемь часов била все рекорды на местных и центральных каналах, отодвинув на второй план даже волну аномальной жары, которая захлестнула регион, с температурой воздуха и уровнем влажности, ни разу не зарегистрированными прежде.

«…Согласно неофициальным источникам, в настоящее время двадцативосьмилетняя Саманта Андретти получает психологическую помощь от специалиста, и есть надежда, что вскоре она предоставит данные, которые помогут задержать монстра, похитившего ее и державшего в заточении… По некоторым сведениям, в ближайшее время расследование должно сдвинуться с мертвой точки…»

– Да прямо: что они там знают, на телевидении. – Квимби махнул рукой в сторону экрана, как бы стирая начисто и изображение, и всех журналистов, вместе взятых. Потом занял свое место за стойкой. – Переключишь на другой канал – и там та же песня. Уже пятый или шестой раз за утро слышу одно и то же: расследование, дескать, продвигается – ведь больше им и сказать-то нечего.

– Готов поспорить: было бы чем похвастаться, они бы наперебой выступали перед журналистами, – заметил Бруно.

– Начальник полиции держит расследование в секрете, чтобы сукин сын, которого они ищут, ни о чем не пронюхал заранее… Если его не поймают, кто-то за это поплатится: надо же, столько лет в полиции даже не подозревали, что Саманта Андретти еще жива. Хорошенькое дело. – Квимби осекся, от внезапного осознания того, что происходит, его пробрала дрожь. – Господи боже, пятнадцать лет… В голове не укладывается.

– Ага, – кивнул Дженко, встряхивая пустой стакан.

Квимби достал бутылку текилы и налил ему еще порцию желанного лекарства.

– Вопрос в том, как ей удалось выжить…

Бруно Дженко знал ответ, но говорить не хотел. Может быть, и Квимби не хотел бы это услышать. Дело в том, что бармен, как и большинство нормальных людей, хотел верить в сказочку о храброй героине, которой удалось выстоять и в конце концов убежать от монстра. Но в действительности это произошло только потому, что так захотел ее тюремщик. В его намерения явно не входило ее убивать. Он кормил ее и следил, чтобы она не заболела.

Иными словами, заботился о ней.

День за днем лелеял с болезненной нежностью. Как зверька в зоопарке, сказал себе Бруно, поднося к губам стакан с текилой. Мы можем проявлять доброту по отношению к животным, но в глубине души знаем, что их жизнь ценится меньше, чем наша. И Саманта Андретти испытала на себе всю жестокую силу такого лицемерия. Она была зверьком в клетке, которого любят, которым восхищаются. Иметь власть над ее жизнью и смертью – вот чем тешился похититель, вот в чем находил выход его садизм. Каждый день он позволял ей жить дальше. По этой причине наверняка считал себя благородным, даже великодушным. А может, монстр и был прав. Ведь, по сути, он ее защищал от себя самого.

Но обо всем этом обычные люди даже и не догадывались. Им не приходилось бывать в тех кругах ада, куда спускался Бруно. Поэтому он им сочувствовал и, как правило, не мешал свободно высказываться. Ведь в их речах, в болтовне порой проскальзывала ценная информация, которая могла помочь в расследовании.

Для всех Бруно Дженко был частным сыщиком. На самом деле его ремесло заключалось в том, чтобы слушать.

«Кью-бар» идеально подходил для того, чтобы улавливать разговоры, нескромные намеки или попросту сплетни. Это заведение стало излюбленным местом для блюстителей закона с тех самых пор, как лет двадцать тому назад лейтенант Квимби во время обычной облавы схлопотал пулю в почку. Досрочная отставка, конец карьере – но на страховку он обустроил этот паб. С того времени всякий раз, когда полицейским нужно было что-то отпраздновать – выход коллеги на пенсию, рождение наследника, диплом или годовщину, – они собирались в «Кью-баре».

Хотя Бруно никогда не носил мундир, он так часто бывал в заведении, что его считали своим. Конечно, ему приходилось терпеть издевки и шуточки. Но что поделаешь: такую цену приходилось платить за возможность собирать информацию, которая могла оказаться полезной в его работе. Квимби был его основным осведомителем. Все полицейские, даже бывшие, знают, что не следует доверять частным сыщикам. Но старик откровенничал не ради какой-то выгоды. То был вопрос престижа. Возможно, делясь секретными сведениями с гражданским лицом, он чувствовал, что все еще принадлежит к корпорации. Разумеется, Бруно никогда не вызывал Квимби на разговор: задай он бывшему полицейскому прямой вопрос, тот не сказал бы ни слова. Он всего лишь располагался в заведении, иногда просиживая там часами, дожидаясь, пока кто-то другой заведет разговор.

Как и в тот день.

Но сегодня все по-другому, осталось слишком мало времени.

В ожидании он сунул руку в карман пиджака, чтобы вытащить платок и отереть вспотевший затылок. Пальцы нащупали сложенный листок бумаги – Бруно называл его талисманом, поскольку никогда с ним не расставался. Желудок обожгло огнем, Бруно испугался, что его снова вырвет.

– Вчера сюда заходили Бауэр и Делакруа, перед внеочередным дежурством, – внезапно проговорил Квимби.

Бруно поборол тошноту и забыл о листке: на полицейских агентов, о которых упомянул бармен, было официально возложено дело Саманты Андретти. Ну наконец-то, порадовался он про себя. Пришлось долго сидеть здесь, но часы ожидания окупились.