"Здесь не спрашивают, как твое имя, а только - какое у тебя горе".
В Бремене группа "Международной амнистии" получает письма из сибирской ссылки. Из Бремена туда идут письма, посылки, одежда, кофе, витамины; идет защита, любовь. Группа в Бонне. На их собрании сидим мы, люди из России. Слушаем немцев, которые рассказывают о своих подопечных: русском и марокканце. Председательствует Соня Берг, одна из старейших и активнейших деятельниц "Эмнести". Еду в Кевлар. Маленькая группа "Эмнести" - школьники старших классов собрались в доме Ирены Клейн. Временами, как только предоставится возможность, она преподает русский язык. Кевларская группа опекает русского писателя-диссидента Анатолия Марченко, осужденного в шестой раз на десять лет лагерей и пять лет ссылки. Ирена разговаривала с женой Марченко, правозащитницей Ларисой Богораз еще летом по телефону, посылала посылки. В сентябре 1982 года посылка вернулась обратно. Рассказываю им про Ларису и Толю. Собрались девушки и юноши. Они могли бы, как большинство их сверстников, сидеть в дискотеке, смотреть телевизор, кричать на стадионе, пить вино, целоваться. Конечно, и это все есть в их жизнях. Но все же они собрались в теплый летний день, собрались, чтобы послушать про наши беды. Искать пути, как помочь людям, им неведомым. Впервые решаюсь говорить по-немецки. Ирена помогает временами, когда не нахожу нужного слова. * * * В парижском журнале "Альтернативы" была опубликована статья, автор которой сопоставлял два важнейших общественных движения 1968 года: студенческие мятежи в Париже, Нью-Йорке, Берлине и Пражскую весну. Эти два движения развивались не только обособленно одно от другого, но и в известном противопоставлении. В этом один из узлов современной трагедии. На Западе у меня обострилось ощущение, что в моем сознании сближаются два конца проводов под напряжением. По стечению обстоятельств и взглядов я не могу отбросить, "выключить" ни один, ни другой. Множество людей полагает, что в мире есть одно Зло - коммунизм. И, значит, каждый литератор, студент, политический деятель, который осмеливается замечать иные формы зла, исходящие от Запада, от другой сверхдержавы, каждый, кто хочет бороться против "своего зла", либо дурак, либо платный агент КГБ. Молодым людям негде жить - в Западном Берлине, в Геттингене, в Нюренберге. И своя бездомность им важнее, чем те беды, что за Берлинской стеной. Они захватывают большие дома, в которых никто не живет, и отстаивают захваты в драках с полицией. Фред Богнер, герой старого романа Белля "И не сказал ни единого слова...", заходит в дом, где комната для собаки больше, чем жилье его распадающейся семьи. Как хотелось мне поселить Богнеров в большом доме! Наверное, легче желать справедливости литературным героям, чем реальным людям. Лето 1981 года, Университетские здания в Геттингене оклеены листовками: "Ракеты НАТО направлены на тебя!" "Да здравствует анархия!" "Долой патриархат!" Студенты наклеивают новые листовки - Международного общества прав человека - с биографиями Юрия Орлова, Татьяны Великановой, Анатолия Марченко. Наутро этих листовок уже нет. Горечь, боль, гнев - кто мог так поступить?! Студенты объясняют: - В этом обществе одни реакционеры. Мы не хотим быть вместе с ними, не хотим фальшивых друзей... Эти же самые студенты организовали сбор подписей против высылки Андрея Сахарова в Горький. Им не безразличны судьбы наших героев, наших мучеников. Но у них есть свои заботы, своя шкала ценностей, свои враги. Мне пишет молодая участница пацифистского движения:
"... Я начала читать (мою статью - Р. О.) настроенная скептически, заранее зная про вас все. Как часто нам тыкали вас в пример:
"Вот что происходит с инакомыслящими в СССР..."
Их мужеством здесь восхищаются, а нас, с нашей критикой нашей страны, нас считают детьми хаоса, нас не хотят принимать... А почему, собственно, существование ГДР, Советского Союза, Архипелага ГУЛАГа, Солженицына почему существование всего этого дает кому-то право отвергать нас, когда мы критикуем нашу систему, нашу страну?..."
Серьезные вопросы. Она пишет это письмо с пляжа на Корсике. Как - не просто сообщить ей - как сделать, чтобы в ее душу и в сознание таких, как она, людей, принимающих ответственность за судьбы мира, чтобы в их души проникло простое понимание: ее московскую сверстницу, участницу любой демонстрации, не одобренной заранее властями, могло ожидать исключение из университета, увольнение с работы, а то и психиатрическая больница и тюрьма. И уж она не могла бы уехать на приморские пляжи, да еще в другую страну. Американский священник Даниель Берриген вместе с несколькими единомышленниками ворвался на военный склад, и они разбили - символически - ядерную боеголовку. Его должны судить (он уже несколько раз за протесты против войны во Вьетнаме, за свою антивоенную деятельность побывал в тюрьмах). Суд откладывался. Я - многолетняя читательница и почитательница братьев Берриген. Зимой 1981 года мы познакомились с Даниелем в США. - Диссиденты всех стран должны бы объединиться! - сказал он тогда. В июне 1982 года увидела в Тюбингене афишу: выступает Даниель Берриген. Я рада, что он может ездить за границу. Но хотела бы - и об этом мы говорили - чтобы и он и его друзья тоже сравнивали бы, знали бы, что в СССР никто не может войти на военный склад: они окружены и тайной, и проволокой, и вооруженной охраной. Но если бы вдруг нечто подобное их набегу и случилось, тот, кто осмелился бы посягнуть на такое вторжение, был бы жестоко осужден по самому грозному обвинению: измена родине, контрреволюционное восстание. Даже близкие могли бы сказать: "Тут надо лечить, он что - сумасшедший?" Сравнивать надо, по-моему, не считаясь бедами, точнее - бедами не кичась. И российским диссидентам надо знать многое неизвестное или превратно понимаемое. Например, когда в ноябре-декабре 1981 года мы все мучились голодовкой Сахарова (именно в эти дни мы и познакомились с Берригеном), в Турции было вынесено несколько смертных приговоров профсоюзникам. Знать, сознавать ужас такой расправы надо не для того, чтобы в меньшей мере проникнуться болью за Сахарова или за тех, кому помогал он. Нашей боли мы не можем забыть, наша боль не слабеет. Знать надо, чтобы понимать: Россия в мире не одна. Знать, что у аргентинских матерей пропадают без вести дети. Что в Южной Африке арестовывают священников. Что в тюрьмах Ирана пытают. По данным "Эмнести Интернейшнл" за 1981 год в мире исчез миллион людей. Здесь в Германии на многих углах юноши и девушки раздают листовки, прокламации, призывы. Прохожие иногда берут, чаще проходят мимо. Сообщение из Ирана: за раздачу листовок отрубают руку вместе с листовкой. С тех пор, как я прочитала это сообщение, видя протянутые мне листовки, не могу не вспомнить тех безвестных в Тегеране... В той же газете вывезенная из Ирана фотография виселицы. Так расправляется Хомейни со своими политическими противниками. В апреле 1982 года в Риме начался судебный процесс над террористами, членами "Красных бригад". Еще в Москве по радио слышала я про убийство Альдо Моро, его предсмертные мольбы: "Помогите! Спасите!". Не помогли. Не спасли. В зале суда - члены его семьи. Обвиняемые повинны в предумышленных убийствах. Среди их жертв и Альдо Моро; их вина доказана многомесячным следствием, да они и сами не отрицают ее, лишь находят своим преступлениям разные идеологические обоснования. В первый день процесса все подсудимые потребовали: вернуть им изъятые у них пишущие машинки. В том же номере газеты сообщения из СССР. Новые обыски, в один день - пятьдесят. Такого еще не было после смерти Сталина. Новые аресты. Среди арестованных Глеб Павловский, историк по образованию, он отказался преподавать историю в школе: "Не хочу лгать". Пытался выключиться из общества. Искал, подобно многим его сверстникам на Западе, альтернативные пути; зарабатывал как истопник, лесник, рабочий в домоуправлении, грузчик. Вместе с единомышленниками начал выпускать самиздатовский журнал "Поиски". С 1978 по 1980 годы вышло восемь номеров. Члены редколлегии ставили свои имена на обложке журнала, они принципиально отрицали любые формы подполья. В редакционной декларации сказано:
