– Марина, о чем ты? Что очевидно? – Вот предупреждала же меня Светка, что она что-нибудь такое ляпнет, что меня в дрожь бросит!

– Татьяна, тебе не кажется, что доктора могут в тебе нечто чрезвычайно интересное с точки зрения науки обнаружить? – вкрадчиво поинтересовалась Марина.

– Почему? – уже совсем нервно спросила я.

– Ну, какую-нибудь… наследственность… необычную… по папиной линии, – предположила она. – Вы вообще чем думали?

Вот чем всегда были хороши мои отношения с Мариной – так это накалом страстей. Только что у меня все замерло в ожидании некой вселенской катастрофы, а теперь навалилось такое облегчение, что голова закружилась. Выжав из глаз слезы, а изо рта – нервный смешок.

– Тьфу, ты… – Смешок вырвался из горла с шумом, как пар из перегревшегося двигателя. – Ну, знаешь… За такие шуточки…

– Какие шуточки, Татьяна? – коротко рявкнула Марина. – Ты соображаешь, куда тебя могут запереть? Сейчас, надо полагать, еще ничего из ряда вон выходящего не просматривается, а потом? А если этого твоего… защитника в белых перчатках захотят поисследовать? На предмет обнаружения, откуда у загадки природы ноги растут?

– Марина, успокойся. – Поняв, что новые испытания оказались воображаемыми, я испытала небывалый прилив расположения ко всему человечеству. А к Марине, так и вовсе сочувственного – в кои-то веки мне удастся ей глаза на существующий порядок вещей раскрыть! Вот только как бы это обиняками… по телефону все же говорим. – Это – далеко не единичный случай.

– Да? – скептически вставила она.

– И уж точно не первый, – продолжила я. – Ты, что, про Галю забыла?

– Не знаю, не знаю, – задумчиво протянула она. – Там все-таки совсем другой случай был – цели другие, задачи, возможности опять же… Может, и экипировка чуть более приземленная полагалась…

– Да нет, – уверенно возразила ей я, – как выяснилось, возможность такая есть у всех, независимо от окраски, вот только свет… ну, такие, как Анатолий, редко решаются ею воспользоваться. Намного реже, чем с нами… подружиться. Но, тем не менее, существует даже определенная структура, которая занимается подобными… ситуациями и наблюдает за их… последствиями. Много лет потом наблюдает, в обычных условиях – так что, как видишь, ни о каких физических… отклонениях речь не идет.

– А о не физических? – никак не унималась Марина.

Хм, а вот об этом я Анабель не спросила! А, ерунда – если за такими детьми в обычной жизни наблюдают, значит, они прекрасно в нее вписываются. В конце концов, человека в первую очередь окружающая среда определяет…

– Не знаю, – поколебавшись, честно ответила я. – Но, с другой стороны, сама подумай: если бы существовала хоть какая-то опасность – для любой из сторон – неужели ее бы не пресекли в самом… зародыше, так сказать?

– Ох, Татьяна, ты меня своей доверчивостью однажды-таки доведешь! – проворчала Марина уже спокойнее. – Можно подумать, ушами только у нас хлопают. Я вот как раз и боялась, что спохватятся потом, пресекать начнут, не разбираясь, чем это для человека может кончиться… Как они это умеют, – жестко добавила она. – Вот уже начала просчитывать, как бы на какую-нибудь частную клинику выйти, на анонимное наблюдение…

– И ты туда же? – От неожиданности я просто завопила. – Да вы, что, сговорились все, что ли?

– Кто – все и куда – туда же? – с интересом спросила Марина.

– Все, – коротко и всеобъемлюще ответила я. – Мать, в первую очередь – я, дурочка, уже почти поверила, что мне, наконец, доверили своей жизнью жить. Так нет – опять отойди в сторону и посмотри, как это делается! И Анатолий уже на ее сторону переметнулся. А теперь и ты? Ты же ему сама, совсем недавно, говорила, что не нужно соломку подстилать, что мне все, что угодно, силам…

– Хм, – Марина кашлянула. – Ладно, touchée. Давай начнем сначала и представим себе, что я предлагаю тебе помощь. Не захочешь – откажешься. Чего от тебя мать хочет?

– Послушания. Повиновения. Беспрекословного. Как всегда, – без раздумий перечислила я. – Она же во всем лучше меня разбирается. Она даже лучше знает, как я себя чувствую и как должна себя чувствовать. Отсюда – как должна есть, спать, ходить… жить, одним словом. Я так надеялась, что она успокоится после того, как замуж меня пристроит, а теперь мне уже опять завыть хочется!

– А защитник твой, – вкрадчиво поинтересовалась Марина, – надо понимать, тоже мои слова о твоих обширных силах на ус намотал?

– А с чего ему возмущаться? – сардонически заметила я. – Он у них сейчас в молодцах ходит, ему – все дифирамбы с поздравлениями, это только мне – колония строгого режима… – Услышав свои слова со стороны, я вдруг опомнилась и замялась. – Хотя, если честно, против моей матери устоять… А он вообще растерялся – в первый же раз с таким поворотом в жизни сталкивается. Привык на авторитеты полагаться – вот и уговаривает меня, что у нее больше опыта. А она… Я не знаю – хоть бы она работала! Хоть бы у нее хобби какое-то появилось! Чтобы увлеклась чем-то и на меня меньше времени тратила!

– А вот в этом направлении можно было бы, пожалуй, подумать, – задумчиво прервала Марина поток моих истерических излияний. – Чем она вообще интересуется?

– Ничем, – мрачно буркнула я. – Кроме отца и дома. Ну, и меня, разумеется.

– Дом, говоришь… – протянула Марина, и вдруг оживилась: – А у них, по-моему, и сад есть? Как она с садом-то?

– Ну, занимается, – неуверенно ответила я. – Цветами, в основном. Розами. Но это же интерес сезонный…

– Это как сказать… – В голосе Марины появилась хорошо знакомая мне нотка изобретательного стратега. – Есть у меня клиенты – душевная такая пара, общительная, на садоводстве они просто помешаны… У нее что-нибудь необычное там растет?

– Да она каждый год что-то новое сажает! – воскликнула я с внезапно вспыхнувшей надеждой.

– Если хочешь, я могу им ее телефон дать, – раздумчиво предложила мне Марина. – Может, они сойдутся на этой почве, клуб любителей декоративных растений организуют…

– Только я ей позвоню сначала, – быстро вставила я. – Спрошу, можно ли телефон дать. Для приличия.

– Ради Бога, – без колебаний согласилась Марина. – Только невзначай спрашивай, чтобы не спугнуть ее.

– Конечно-конечно! – Мне уже не терпелось вступить в народно-освободительное движение. Кстати, и не только в свое собственное… – Вот бы еще и Галину мать к ним пристроить, – мечтательно произнесла я, решив, что если уж бороться за свободу, так для всех.

– А там что такое? – встревожено спросила Марина.

– Да ей тоже сейчас жизнь медом не кажется. – Совесть меня не мучила – я ведь не сплетничаю, а проявляю солидарность в борьбе за права человека. И его ангела, между прочим, тоже. О чем другие ангелы, похоже, и думать забыли.

– Странно, – напряженно заметила Марина, – а мне Тоша как будто говорил, что там – полный мир и согласие…

– Это раньше так было, – с удовольствием просветила ее я и в этом вопросе. – А теперь ее мать решила, что если Тоша не бросил о ней заботиться, значит, жениться должен. Или не морочить голову, как она высказывается. Галя, к счастью, даже не подозревает, что он все это слышит, но что дальше будет?

– Так, Татьяна, – помолчав, решительно заявила Марина, – давай проблемы по очереди решать. Сначала попробуем твоей матери развлечение подбросить, а там подумаем…

Мне невероятно понравилось это «попробуем» и «подумаем». Вот как настоящая дружба и понимание проявляются! Вовсе не обязательно мне указывать, что делать, или еще лучше – за меня делать. Можно обсудить со мной сложившуюся ситуацию, поинтересоваться, какой я из нее выход вижу, не отбрасывать его сразу как заведомо вздорный, выделить и мне поле деятельности – с доверием… Не то, что некоторые.

И вовсе незачем этим некоторым знать, как я собираюсь против назойливой опеки бороться. Чтобы эти некоторые не начали все мои действия изучать и тут же всякие противодействия придумывать. Тем более что эти некоторые сами признали, что не знают, как себя вести, чтобы всем спокойно и уютно было. И пусть они потом только попробуют возмутиться, когда я этот покой и уют сама организую!