– Ты, что, совсем обалдел? – моргнула я от неожиданности. Я же ему говорила, что даже рыбу живую не покупаю! Но продолжить мне было не намного легче. – Из … убитой.

Он закрыл глаза.

Нужно что-то делать! Нужно немедленно что-то делать! Мне всегда становилось страшнее, когда он вот замолкал вместо того, чтобы кричать на меня. Нужно немедленно найти какое-то приемлемое объяснение – в конце концов, масло же он принял, и молочные продукты. А молоко отбирают у телят-младенцев, которые больше ничем питаться не могут, а значит, обрекают их на голодную смерть. Главное – говорить быстро и уверенно; что говорить – не важно.

– И, между прочим, относительно недавно птица вообще к мясным продуктам не относилась, – затараторила я. – У нее мясо – белое; она считается диетической пищей, ее детям и больным дают.

– Белое? – вдруг спросил он, и я сбилась с мысли.

– Белое, – осторожно подтвердила я. – Могу показать.

Он резко поднял руку – ладонью вперед.

– Я тебе верю. Ладно, нечего уже волосы пеплом посыпать. Давай бульон.

Я чуть не взвизгнула. А может, и дальше рискнуть? Громы и молнии он, вроде, метать не начал…

– Слушай, давай я тебе и кусочек курицы положу, а? Чтобы ты сам убедился, что она – белая. Да и я бы с тобой за кампанию… А то, знаешь, мне после завтрака как-то поесть не удалось… А? – Ну, или он меня сейчас придушит, или это будет грандиозный прорыв в нашем меню.

Получился прорыв. И сразу же грандиозный. Потому что курица исчезла с его тарелки раньше картошки. Пришлось добавку предлагать – под салат.

После обедо-ужина я подошла к нему, устроилась у него на коленях (у него глаза округлились – вот так, не только мне одной постоянно удивляться!) и замурлыкала, приложив ладонь к его лбу: – Ты точно хорошо себя чувствуешь? Жара, вроде, нет, но, может, температуру все же измерим… – На всякий случай я проверила его температуру на лбу, щеках, губах и даже на шее.

Он чуть отстранился и проговорил, прищурив один глаз: – Судя по тому, как ты подлизываешься, ты прекрасно отдаешь себе отчет в том, что опять меня обманула.

Я резко выпрямилась.

– Во-первых, я тебя не обманывала – ты почти без сознания был; во-вторых, если я тебя и обманула, то для твоего же блага; в-третьих, ты постоянно меня в обмане обвиняешь, а потом сам же, с дорогой душой… Продолжать?

Он рассмеялся.

– Спасибо, уже достаточно. Ох, Татьяна… Ну, что, пойдем прогуляемся?

На этот раз я встала. Твердость тона только что принесла неплохие плоды, добавим к ней строгий взгляд сверху вниз.

– Какое прогуляемся? Ты же еще утром в жару метался! Ну, честное слово, можешь ты хоть изредка головой думать?

– Да ладно тебе! – Ну, почему на меня его взгляд сверху вниз действует, а мой на него – нет? – Ты меня отлично вылечила, и потом – я ведь уже говорил тебе, что нас, ангелов…

– Что? – Я все-таки взвизгнула, уперев руки в бока… Вот сколько раз, слыша или читая об этой пресловутой позе, я посмеивалась – настолько напыщенно-неестественной она мне казалась; а вот сейчас руки сами на талию прыгнули. – Да? Вас, ангелов, и вода холодная, по-моему, не берет, да? И домой вам потом спешить не обязательно – отогреваться после майского купания, да? Только потом хилым людям приходится вас с того света вытаскивать, да?

– Вот я знал, – проворчал он, опасливо отодвигаясь вместе с табуреткой, – что ты мне это припомнишь… Только потому, небось, меня и лечила, чтобы было теперь, на кого орать…

Я задохнулась. Но ненадолго. Такая несправедливость просто требовала должного ответа.

– Не знаю, как у вас, ангелов, – прошипела я, – а у нас, людей, не принято больных на произвол судьбы бросать.

Он вдруг расхохотался.

– Вот потому мне у вас так и нравится, – примирительно произнес он, кладя свои руки на мои. На моей же талии. И пусть не думает, что я поверила, что он за ручки взять хотел – наверняка обездвижить готовился на случай … решительного поворота событий!

– Так что тогда делать будем? – спросил он, все также улыбаясь.

– Ты точно хорошо себя чувствуешь? – решила уточнить я, чтобы не оставить ему ни малейшей возможности увиливать.

– Ну, сказал же уже… – Он поморщился.

– Тогда рассказывай, наконец, что ты у Галиного ангела узнал, – торжествующе провозгласила я, разводя в стороны его руки и направляясь к своему месту на кухонном уголке.

Он застонал.

– Татьяна… Я тебя очень прошу… Ну, поверь мне… Хоть раз в жизни… Я ничего еще толком не успел у него узнать…

– А ты мне расскажи, о чем вы говорили, а я – со стороны – и скажу тебе, что ты успел и что – нет, – не отставала я.

– Хорошо, – вздохнул он. – По пунктам. Он – самый обычный ангел-хранитель и ничего не знает о возможности работать в видимости и помогать друг другу. Поэтому, когда я подошел к нему, он решил, что его отзывают, и … попытался ускользнуть от меня. – Он поморщился. – Честно говоря, не один раз. Мне потребовалось много времени, чтобы убедить его в том, что я – не из отряда быстрого реагирования.

– И что – убедил? – с любопытством спросила я.

– Не уверен, – ответил он. – Нам же пришлось раньше уйти…

– Вот видишь? – не удержалась я. – А если бы ты не полез в ту холодную реку…

– Татьяна, хватит! – В голосе у него появилось знакомое громыхание листового железа. – Ты мне, что, теперь до конца жизни этим глаза колоть будешь?

– Ну, ладно, дело прошлое, – нехотя согласилась я. – Я всего лишь хотела отметить, что тебе не мешало бы хоть иногда прислушиваться…

– … к твоим словам, – закончил он за меня. – Что я и сделал, когда ты в меня этот свой бульон вливала. И, по-моему, даже не спросил, что это такое, нет?

Я не нашлась, что ответить. Так, если река у него в голове прочно увязалась с бульоном, лучше к ней не возвращаться. Пока. Пока он к бульону не привыкнет.

– Ну, хорошо, а на завтра какие планы? Мы на работу поедем? Или, может, еще денек дома посидишь?

– Да нет, поедем. Я тебе серьезно говорю, мы обычно вообще не болеем. Ну, разве что уж после особо критического испытания, и то – за ночь обычно все проходит.

– М-да? – скептически заметила я. Мне очень хотелось продолжить, но я сдержалась. Привычка к бульону. – Ну, так что же завтра-то?

– Ну, что завтра? – вздохнул он. – Опять будем разговаривать.

– А мне когда подключаться?

– Да подожди ты, в конце концов! – воскликнул он. – Я же тебе сказал, что он еще даже не знает, что я в видимости работаю; он еще даже не знает, что это возможно! Его осторожно во все эти вещи посвящать нужно, иначе он может Гале такого навнушать! О ней ведь тоже думать нужно!

– Ну, хорошо, – смирилась я. Но перспектива сидеть неопределенный отрезок времени на скамье запасных меня совершенно не радовала. – А на обед ходить будем или ты лучше с ним…?

Он внимательно глянул на меня.

– Конечно, будем. И я тебе сразу же буду рассказывать, что узнал за утро. И вечером, – он улыбнулся, – тебя будет ждать второй доклад – о событиях второй половины дня. Договорились?

– Договорились, – с готовностью закивала я. Вот это уже лучше: я и в курсе событий буду, и время у меня будет обдумать услышанное.

– А вот все время подавать тебе знаки я не обещаю. – Он вдруг помрачнел.

– Да ладно, полдня я уж как-нибудь переживу, – великодушно махнула я рукой. – Ты же все-таки на работе будешь.

– Черт, еще и работа эта! – Настроение у него явно испортилось. – Ума не приложу, где ее искать…

– Вот-вот-вот! – подхватила я. – Так что, давай, побыстрее с коллегой разбирайся, а то потом намного меньше времени будет. Да найдем мы тебе работу! В Интернете предложения посмотрим, резюме напишем, разошлем – пока ответят, как раз будет время наладить отношения с Галиным ангелом, а там и я подключусь, – мечтательно закончила я. Ну, неужели не очевидно, что со мной все будет намного проще?

Он вдруг замялся, неуверенно поглядывая на меня.

– Что? – спросила я, напрягаясь. Опять меня отстранять заранее?!